Санный след

— Харьков — настоящая столица! А какие там прекрасные театры!

В этом она, заядлая театралка, отлично разбиралась. И немудрено, что услыхала об Уманцеве. Петр ведь играл один сезон в Харькове. И — Леночка была убеждена! — был самым заметным, самым талантливым! Теперь Ксаночка стала просто мила и естественна с Петром, перестала отпускать свои шуточки и стараться нет-нет, да и подколоть его! И Леночка от этого чувствовала себя совершенно счастливой. Правда, спорить с Петром Ксения все равно не перестала, особенно когда речь касалась театральной жизни, репертуара, пьес, актеров. Буквально вчера, за обедом, — Леночка даже расстроилась.

Глава 7

А началось все с безобидного разговора о традициях. Петр посетовал на то, что сейчас часто актеры, желая выдвинуться, обратить на себя внимание публики, занимаются совершенно непростительным новаторством и просто губят прекрасную роль. Лучше бы старались сохранить тот рисунок образа, который придавали ему первые исполнители. Например, почитаемый в театральном мире Василий Каратыгин — в середине прошлого века он первый сыграл и пушкинского Дона Гуана, и Арбенина в «Маскараде» Лермонтова, и Чацкого… Конечно, каждый волен привносить в роль свои находки, темперамент и даже частную судьбу! Но не отступать принципиально.

Ксения откинулась на спинку стула, сказала с задорным вызовом:

— Вы, Петр Арсеньевич, какой-то неудачный пример выбрали. Я еще девочкой слышала от наших друзей, старых петербуржцев, о Каратыгине. Они его знали и как актера, и как человека. Рассказывали, что на сцене он брал криком: орал, неистовствовал. Как человек был заносчив, с актерами не дружил. Мало того, своего актерского звания стыдился, в газетах приказывал именовать себя не актером, а коллежским регистратором Каратыгиным.

— Ну и что? — Уманцев пожал плечами. — Это можно понять: в то время актеры были люди подневольные, крепостные, вот и стыдился.

— Каратыгин-то как раз не из крепостных, с хорошим образованием, — не согласилась Ксения. — Из крепостных был Павел Мочалов. А вот он-то обладал настоящим талантом. Такого грешно забывать, а учиться у него как раз можно.

У Петра дернулся подбородок и заблестели глаза. Он приложил ко рту салфетку, и Леночке на миг показалось — сделал это не для того, чтоб промокнуть губы, а чтоб сдержать обидные слова. Но, конечно же, это было не так, потому что Петр ответил хотя и горячо, но совершенно уважительно.

— Мочалова, Ксения Аполлинарьевна, я бы не стал называть талантом. Да, иногда он играл очень вдохновенно — потому, наверное, и запомнился. Но он никогда не репетировал, ролей толком не знал и, по большей части, был на сцене совершенно скучен. Но, главное, он был запойный пьяница! А это, согласитесь, несовместимо с талантом.

— Как сказать!

Леночка с укоризной посмотрела на тетушку, но та упрямо щурила глаза и качала головой:

— Это спорный вопрос.

— Какой же спорный, помилуйте? Вы что, одобряете пьянство? Мочалов устраивал дебоши в кабаках, бросал жену, от него отказалась родная дочь, умер он где-то пьяным, под забором! И это талант?

Но Ксения продолжала качать головой:

— Талант, как известно, совместен даже со злодейством…

Петр побледнел, но Мария Аполлинарьевна тут же попросила перевести разговор на более приятные темы. В конце обеда Петр извинился за свою горячность, но Ксения вовсе не обижалась, она находила удовольствие в дружеских спорах. Леночка очень любила обоих спорщиков, но ловила себя на том, что почти всегда она — на стороне жениха. Вот и в этом споре: верно, пьяный человек отвратителен, а если ему дан Богом талант, он его загубит, убьет — за рюмку водки!

Вспомнив вчерашний разговор, Леночка вспомнила и еще кое-что. Качели уже раскачивались медленно, Петр сидел рядом на доске, приобнимая ее за плечи. Подняв к нему лицо, девушка спросила:

— А кто был тот жуткий человек со шрамом на лице? А, Петруша? Да еще пьяный?

Петр удивленно отстранился.

— О ком ты говоришь, Леночка? Я не понял?

— Да, да, тебя видели! Где-то у портовых доков, у кабака! Ты там бываешь?

Девушка не была возмущена или напугана, напротив, в ее глазах блестел азарт. Все же Уманцев притормозил ногой о землю, совсем остановив доску.

— Кто же тебе такое сказал? Кто мог меня видеть?

— Анета Городецкая.

Петр засмеялся, подхватил Леночку на руки, крутанулся на каблуках.

— Ну конечно! Кто же еще мог такое придумать, как ни эта эксцентричная особа с буйной фантазией!

— Не иронизируй, дорогой! — Леночка не торопилась покинуть его объятия, наоборот: крепче прижималась, заглядывая в родное красивое и насмешливое лицо. — У Анны, может быть, и правда богатая фантазия, но и острые ум и глаза. Странно было бы ей ошибиться.

С Анной Городецкой Леночка училась в одном пансионе. Близкими подругами они не были, но хорошими приятельницами — да. Все-таки обе из одного города, семьи давно знакомы. Если кто-то приезжал проведать Леночку, привозил подарки от родных и Анне, и наоборот. Когда Леночка вернулась в Саратов, Анна, окончившая пансион на год раньше, пришла навестить ее. И поразила юную княжну своей почти спортивной одеждой, короткой стрижкой, ездой на велосипеде и курением тонких папирос. Оказалось, она работает репортером в одной из газет своего отца. Он был чуть ли не самым богатым человеком в городе: владельцем отелей, ресторанов, ипподрома с конезаводом, а также нескольких газет. Дочери он не запрещал жить по-своему, даже гордился этим.

Несколько дней назад Леночка и Анетт Городецкая встретились на званом именинном вечере. Юбиляр — городской голова — принимал гостей на большом прогулочном пароходе. Они медленно плыли по Волге под музыку, в ярких огнях. Анетт, с фужером шампанского в руке, подошла к столику Леночки и Ксении, присела, поболтала. А когда Ксения ненадолго отошла, сказала:

— Жених твой, Елена, не только на сцене храбрец, но, похоже, и в жизни рисковый парень. Я его зауважала!

— А в чем дело? — Леночку почему-то ее слова не вдохновили, а обеспокоили.

— Репортер, милая, по своей сути тот же сыщик. Были у меня дела в одном укромном и мрачном местечке в портовом районе. Есть там что-то вроде постоялого двора. В общем, обычный притон.

— Боже мой, Анетт! Как ты не боишься! Случись что, и следов твоих не отыщется!

— Волков бояться… Впрочем, я подозреваю, что родитель мой охранников ко мне приставил, замечаю иногда… Но я не об этом. Из окошка того постоялого двора я наблюдала картинку: напротив — кабак, у его входа встретились твой Петр и еще один жуткий тип… Здоровенный увалень, небритый, полупьяный, со шрамом через всю щеку. Жених твой в плащ кутался и шляпу надвинул, но у меня глаз наметанный, узнала. Встретились они, как знакомые, причем верзила явно был чем-то недоволен, наскакивал на Уманцева. Вместе они вошли в кабак, а как вышли — я не видела. Сама раньше ушла.

…Петр и Леночка уже шли по саду, держась за руки. Он смотрел на нее с веселой укоризной, как на маленькую.

— Дорогая, что я могу сказать! Анетт Городецкая большая выдумщица. Что-то ей почудилось, она досочинила, вот и захватывающая история получилась.

— Значит, это был не ты?

— Жаль мне вас обеих разочаровывать, опровергать мнение о моей храбрости… Но нет, не я. Никогда не бывал в таких местах, даже не знаю того района… А с тетей ты поделилась этой таинственной историей?

— Нет, зачем же! Я ведь и сама не очень поверила.

— А-а, даже ты — «не очень»! А уж Ксения Аполлинарьевна меня бы доняла! Бр-р-р…

— Петр!

— Шучу, шучу. Ладно, забудем.

Они вышли к закрытому розарию. Сейчас, летом, все двери и окна здесь были нараспашку, а воздух казался густым от благоухания.

— Мне нравится твоя подруга, — продолжал Петр, — но все же эти ее новомодные увлечения… Нет, это не по мне. Эмансипация убивает женственность. Разве сравнить ее и тебя, любовь моя!..