Тотем Человека

— Сглупил ты, старик, между прочим, — с укоризной сказал Боб, словно прочитав мои мысли. — Ломанулся куда-то, как бешеный. Надо было спокойно, не торопясь, всем вместе…

Я вздохнул.

— Впрочем, — добавил Боб, — тогда Черный тем более убежать бы успел.

Он старательно избегал в разговоре имени Дины, словно мы охотились только за Черным. Вот и теперь он сказал: 'Черный успел убежать', а не 'они успели убежать'. Боб был хорошим другом.

— Ладно, — сказала Саша. — Я эту ворону потом побеседовать приглашу. Все нормально будет. Против нас не попрешь.

— Он не ворона, — буркнул нехотя Боб. — Он — ворон.

— На вкус никакой разницы, — парировала Саша, и все мы заулыбались.

Утихший было дождь к этому времени отдохнул и зарядил с новой силой. 'Уазик' принял нас в свое остывшее нутро, причем мы с Сашей, не сговариваясь, устроились на заднем сиденье. Боб завел машину и выехал со стоянки. Я все искал взглядом, не осталось ли следов от нашей с крысенышем драки, но нет, не осталось. Зато на черном от дождя асфальте красовались еще более черные следы покрышек джипа. Здорово газанул, приятель. Далеко ли уедешь? Боб молча вел машину, упершись вытянутыми руками в руль. Я смотрел в окно. Стекло было затянуто кисельной пленкой дождя. Дорога делила надвое унылую пустошь, на горизонте топорщился лес. Мне было очень, очень плохо. Интересно, кто придумал выражение 'на душе скребут кошки'. Кошачьи когти — не для того, чтобы скрести, они хороши, чтобы вонзаться в жертву и рвать ее на части. Вот это и происходило с моей душой. По всему выходило, что в провале операции виноват именно я. Наверное, я и впрямь лузер, прав был Черный. Именно лузер. Человек, который теряет. Такого слова в русском языке нет, 'неудачник' — это тот, кому просто не везет в жизни. А 'лузер' — тот, кто не может удержать в руках везения… Больше всего мне было стыдно из-за идиотского кульбита в конференц-зале. Хорош герой. Жену вернуть не может, ему бы все со стульями воевать. Увалень. Но как я, однако, в глаз этому засранцу засветил…

'Лузер'.

'Лузер, да?'

'Да, именно так. Лузер. Тебе все поднесли на блюдечке, а ты это блюдечко прогадил'.

'Я не просил никакого блюдечка. Я — самостоятельный человек, взрослый. Хватит с меня твоей опеки'.

'Опе-еки?'

'Опеки'.

'Опе-е-еки?'

'Да, б…дь, опеки! Вот больше всего раздражают люди, которые сначала лезут со своим добром, когда не просят, а потом…'

'Опеки, значит'.

'…а потом попрекать этим добром начинают. Я просил в универ меня устраивать? Просил? Я бы сам пошел — туда, куда хотел. А не туда, куда ты…'

'Да иди ты в ж…у, придурок! одно слово — лузер. Хотел бы — пошел бы, какой разговор? В армии бы пару лет отчалил, как я, и пошел бы. Только тебя бы там в инвалида превратили'.

'Ничего. И пошел бы. Тебя же не превратили как-то. И меня…'

'Я — не ты'.

'Да уж. Это уж точно. Ты, б…дь, у нас орел-мужчина и вообще рэмбо хренов…'

'Не ругайся, сопляк'.

'Я ругаюсь? Это я еще не ругаюсь. А за сопляка ответишь'.

'Мне знаешь что? Мне просто жалко смотреть…'

'Катись со своей жалостью'.

'…смотреть, как вы живете. Вы же нищие. Динка себе и получше кого найти смогла бы'.

'Не лезь в мою личную жизнь'.

'Да очень на-адо. Очень надо лезть в ваши личные, э-э, грязные простыни'.

'Вот и не лезь. Сука такая'.

'И Динка твоя тебе под стать. Нашла себе принца на белом коне. А что, мужняя жена теперь, не шалава какая. Киндер-кирхен-кюхен'.

…Удар. Еще удар. Потом он ушел — ожесточенно шмыгая разбитым носом, оставив меня корчиться на полу: 'Бывай здоров, лузер'. Это было год назад. И только вчера он пришел ко мне пить мировую…

Пить мировую.

Подлец.

— А, м-мать, — сказал вдруг Боб. Он судорожно затормозил и выскочил на дорогу, позабыв закрыть дверь. Саша ахнула и тоже выпрыгнула из машины. Я отчаянно принялся озираться, стараясь увидеть, что же они там нашли. Потом увидел.

Джип привалился к фонарному столбу, похожий на раздавленное насекомое. Не на мелкую мошку, от какой остается только влажное пятно на обоях — на огромного черного жука, которому страшной силой вывернуло внутренности и расплющило блестящий панцирь. Подушка безопасности белым парусом наполняла кабину. Переднее колесо глядело из железного месива, как мертвый круглый глаз. Капот вздыбился и выпускал пар.

Джип был пуст.

Я трижды обошел его, двигаясь, как зомби из плохого фильма. Ноги не гнулись в коленях, руки искали, за что бы ухватиться. Потом сел на обочине. Затрясло. Боб и Саша подобрались с боков, взяли меня под руки и отволокли обратно в 'уазик'. Я не сопротивлялся. Мне хотелось выпить. Зверски. Прямо сейчас. 'Если их там нет, — думал я, — значит, оба живы. Если нет, значит, живы. Если нет, значит…'

Боб забрался на водительское сиденье. Саша села рядом со мной, аккуратно прикрыла дверь и затихла. От нее пахло духами. Дина пахла только собой, она сроду не пользовалась дезодорантами и духами, причем этот ее волшебный запах не был потной кислятиной, как у обычных людей — он благоухал, как винный букет, нежный и терпкий. Дина…

Черный, я убью тебя.

Я заставлю тебя пережить то, что пережил сам. Ты украл у меня Дину, украл часть меня самого. Я возьму клещи, Черный, и стану отрывать у тебя палец за пальцем, пока ты не поймешь, что это такое — потерять часть себя самого. Палец за пальцем, а, чтобы ты не истек кровью, я накалю клещи докрасна. Потом, когда у тебя не останется пальцев, я отрежу тебе нос и уши. Вот после этого мы поговорим на равных, Черный, проклятый вор.

— Тим, — сказал Боб.

Хотя, если подумать, кто мне позволит такое? Скорее всего, я просто изобью тебя до полусмерти. Изувечу, так, чтобы ты больше никогда не смог воровать чужих жен.

— Тимоха! — гавкнул Боб.

Или оставить все как есть? Ты попадешь в тюрьму, а в тюрьме свои законы. Там любят смазливых мальчиков. Пускай даже срок тебе выйдет небольшой, на твою долю хватит. А за тюремными воротами тебя будет ждать Стокрылый.

— Тим! — закричала Саша и затормошила меня, как куклу.

— Все, — сказал я. Саша еще раз тряхнула меня, так, что лязгнули зубы, и я торопливо добавил: — Все, честно. Больше не буду. Поехали уже куда-нибудь. Выпить охота.

— Тьфу на тебя, — сердито сказала Саша. — Напугал.

— С ним уже не в первый раз так, — сообщил Боб. — Наверное, ему, правда, лучше рюмаху хлопнуть.

— Ну так поехали, — сказала Саша нетерпеливо. — Сядем где-нибудь, выпьем. Заодно протокол тебе составим, я помогу.

Боб цыкнул зубом:

— Ладно. Прорвемся…

Нам не сразу удалось отъехать от места аварии: машины, которые проезжали мимо, замедляли ход, и от этого образовалась небольшая пробка. Сквозь стекла автомобилей было видно, как водители разглядывают изуродованный джип — до хруста выворачивая шею, со смесью интереса и отвращения на лице. И радости, гадкой радости. Не моя машина стоит, обняв железным телом столб, не моя кровь застывает на лобовом стекле, не меня сшивают по частям в реанимации. Люди. Простецы. Пожалуй, верно учит Поток: нет ничего хуже, чем быть человеком. Ни один зверь не способен наслаждаться чужим горем.

— Тим, не молчи, — сказала Саша.

— Я вот думаю, а может, эти ребята из Потока не такие уж дураки, — сказал я. — Может, они в чем-то правы.

— Правы насчет чего? — спросил Боб. — Насчет того, что все люди — сволочи, или насчет того, что надо поскорее сдохнуть?

Я улыбнулся и кивнул:

— Да, глупо звучит. Но все равно.

— В любой религии можно что-то хорошее найти, — осторожно сказала Саша.

— Поздравляю, — со смешком произнес Боб. — Ты на верном пути. Косичка у тебя уже есть. Осталось только в ихнюю секту записаться. Только на оргии я тебя не пущу, даже не надейся.

— Да вранье все это, про оргии, — с внезапным раздражением сказала Саша. — У них там лекции читают, тренинги какие-то устраивают.

— Во-во, — сказал Боб. — Тренинги.

— Иди нафиг, — сказала Саша.