Страница 90 из 107
— Возможно, я начинаю злиться без оснований. Еще ничего не произошло. Но будет все же так, как я сказала. Вот тогда-то я разозлюсь! Если это произойдет, если они скажут — нет, что ты будешь тогда делать?
— Не хочется думать о такой возможности… Вернусь и попытаюсь связаться с Сергудом-Смитом. Не могу же я скрываться здесь, когда на карту поставлена судьба всего мира. Возможно, мне удастся наладить контакт с атакующим флотом, тогда я расскажу им все, что знаю. Сейчас нет смысла гадать.
Ян вдруг почувствовал, что они держат друг друга за руки. Двора была радом, совсем близко. Он хотел спросить ее о чем-то, но побоялся. Повернувшись, он увидел, что она смотрит на него. Он обнял ее…
Прошло много времени, прежде чем он выпустил ее из рук. Голос звучал тихо, еле слышно.
— Пойдем в мою комнату. Сюда часто кто-нибудь заходит.
Поколебавшись, он встал.
— Я женат, Двора. Но моя жена находится на расстоянии много световых лет отсюда…
Она прижала палец к его губам.
— Тсс. У меня на уме химия, а не матримония. Следуй за мной.
Он повиновался, совершив над собой усилие.
— Нам, видно, так и не удастся поесть, — сказал Ян.
— А ты прожорлив, — заметила Двора. — Большинству мужчин этого было бы достаточно.
Она сбросила ногой покрывало, и ее коричневое тело вытянулось во всю длину в свете утреннего солнца, врывавшегося в окно. Ян пробежал подушечками пальцев по ее боку и по твердой выпуклости живота. Она задрожала от прикосновения.
— Я так рада, что живу, — сказала она. — Быть мертвым, наверное, очень серо и скучно. На этом свете гораздо веселее.
Ян улыбнулся и потянулся к ней, но она отодвинулась и встала — великолепная живая статуя, выгнув спину, поправила волосы. Затем она потянулась за платьем.
— Это ты заговорил о еде, а не я, — сказала она. Но сейчас я поняла, что тоже проголодалась. Пойдем, я приготовлю завтрак.
— Сначала я зайду в свою комнату.
Она рассмеялась, вставляя гребень в стянутые узлом волосы.
— Зачем? Мы же с тобой не дети. Мы взрослые. Можем делать что захотим и где захотим. Из какого мира ты явился?
— Не из такого, как этот. Во всяком случае, тогда он был не таким. В то время в Лондоне — Боже, кажется с тех пор прошли столетия — я полагал, что являюсь самостоятельной личностью. Пока не обратил на себя внимание властей. С тех пор я жил в социальном кошмаре. Не стану рассказывать тебе о трудностях и невзгодах жизни на Халвмерке, не буду даже пытаться. Завтрак — гораздо лучшая идея.
Оборудование здесь было простейшим, в отличие от сверхроскошного в Уолдорф-Астории. Он отнесся к этому одобрительно. Трубы, шипя и булькая, в конце концов выпустили струю горячей воды. Водопровод работал, и он был уверен, что любой человек в этой стране имеет точно такую же водопроводную систему. До сих пор он всерьез не задумывался над идеей демократии. Равенство физического комфорта — как и равенство социальных возможностей. Голодное урчание под ложечкой отмело философские раздумья: он быстро умылся и оделся. Затем запах привел его в большую открытую кухню, где за длинным деревянным столом сидели молодые мужчина и женщина. Они кивнули, когда он входил, и Двора вручила ему дымящуюся чашку кофе.
— Сначала еда, потом знакомства, — сказала она. — Как ты предпочитаешь яйца?
— Вкрутую.
— Разумное решение. Тут есть «матсо брей» — если ты не имел счастья пробовать нашу кухню, можешь воспользоваться отучаем.
Молодая чета откланялась и выскользнула, даже не будучи представленной. Ян подумал, что здесь, в самом сердце тайной службы, имена должны быть ложные. Двора накрыла стол и села напротив него. Они с аппетитом поглощали завтрак и болтали о пустяках. Они как раз заканчивали есть, когда девушка вернулась, буквально ворвавшись в комнату. Улыбки ее как не бывало.
— Бен-Хаим просит, чтобы вы сейчас же пришли. Беда, большая беда.
Беда носилась в воздухе. Бен-Хаим сидел, устало поникнув, в том же кресле, где они оставили его вчера вечером, и, возможно, провел в нем всю ночь. Он сосал давно потухшую трубку и, похоже, даже не замечал этого.
— Похоже, Сергуд-Смит начинает давить. Мне следовало сразу догадаться, что он не ограничится тем, что попросит нашего участия. Это не его метод.
— Что случилось? — спросила Двора.
— Аресты. Во всем мире. В каждой стране. Доклады все еще идут. Они говорят, что это защитная мера, вызванная чрезвычайными обстоятельствами. Наши люди. Все. Деловые представители, торговые миссии, даже тайные оперативники, которые, как мы думали, все еще не раскрыты. Тысячи две, а может, и больше.
— Давление, — сказал Ян. — Он затягивает петлю. Как вы думаете, что еще он может сделать?
— Что еще? Те несколько тысяч наших граждан, что находились /за пределами Израиля и присоединившихся стран, уже у него в руках. Других нет.
— Уверен, он еще что-то задумал. Я знаю стиль работы Сергуд-Смита. Это только первый шаг.
К несчастью, Ян убедился в своей правоте уже через час. Все телевизионные программы, по каждому из ста двенадцати каналов были прерваны экстренным сообщением. Выступал доктор Вал Рам Махат, Президент Объединенных Наций. Должность эта была почетной, и деятельность доктора обычно сводилась к открытию и закрытию сессий ООН. Подобные выступления тоже поручались ему. Военный духовой оркестр играл патриотические марши, мир тем временем смотрел и ждал. Затем изображение оркестра растаяло, и появился доктор Махат. Он заговорил знакомым, хорошо поставленным голосом.
— Граждане мира! Мы ведем ужасную войну, принесенную нам анархиствующими элементами, врагами всех верноподданных граждан великого Благосостояния Земли. Но я здесь не за тем, чтобы обсуждать эту великую войну, которую ведут — и успешно — во благо человечества наши граждане-солдаты. Я здесь для того, чтобы сообщить вам о еще более страшной опасности, которая угрожает нашей безопасности. Отдельные личности из Израильского Конклава Объединенных Наций ради собственной выгоды утаивают жизненно необходимые продукты. Это спекулянты на войне, они делают деньги на горе других людей. Продолжаться этому мы не позволим. Они должны понять, какую совершили ошибку. Прежде чем другие последуют их дурному примеру, должно совершиться правосудие.
Доктор Махат вздохнул: на его плечах лежало бремя ответственности за мир. Но он был человеком мужественным, и потому продолжал:
— Пока я говорю, наши войска движутся на Египет, Иорданию, Сирию и все остальные важные сельскохозяйственные страны этого региона. Ни один из вас не будет голодать, это я вам обещаю. Поставки продуктов будут продолжаться, несмотря на сопротивление эгоистического меньшинства. Восстание будет подавлено, и мы все вместе отпразднуем победу.
Президент растаял под аккомпанемент заблаговременно записанных аплодисментов, и на его месте возник бело-синий флаг Земли, трепещущий на ветру. С энтузиазмом заиграл духовой оркестр. Бен-Хаим повернул выключатель.
— Я не понял, — сказал Ян.
— Я понял, и даже очень хорошо, — ответил Бен-Хаим. — Вы забыли, что весь мир, собственно, и не знает о нашем существовании. Они будут только счастливы, если эти страны будут оккупированы ради того, чтобы не опустели желудки остальных. Наши земли преимущественно заселены фермерами, кооперативно сбывающими свои продукты. Но мы — единственные, кто помогает им проводить ирригацию и удобрять земли, чтобы получать в пустыне урожаи, и мы обеспечиваем им сбыт. Наша страна осуществляла все грузоперевозки по воздуху. До сегодняшнего дня. Видите теперь, что они с нами делают? Нам дали пинка, чтобы мы сидели у себя и не высовывались. Последуют и другие дискриминационные меры. Все это — дело рук Сергуд-Смита. Никого другого не побеспокоил бы, особенно в наше бурное время, забытый уголок Земли, в котором мы находимся. И поглядите, какой он прекрасный историк оказывается. Зачем, спрашивается нужна, эта издевательская терминология двадцатого столетия, эти антисемитские ярлыки, уходящие корнями в средневековую Европу? Спекулянты, дельцы, наживающиеся на чужом горе. Сообщение совершенно ясное.