Полоса точного приземления

Глава 11

Прошла зима, весна, наступило лето - в тот год необычно жаркое. Откуда-то с юго-запада навалился на город мощный, сухой, прогретый до тридцати с лишним градусов антициклон. Люди парились, стояли в очередях за квасом и прохладительными напитками, дружно негодовали на синоптиков, с бесстрастностью жрецов вещавших, что «в ближайшие дни изменений погоды не предвидится», туалеты лиц обоего пола и любого возраста достигли почти пляжного уровня. Жара!.. Нигде, даже за городом, не было от нее спасения.

Первый вылет нового большого транспортного самолета - того самого, к испытаниям которого давно готовился Литвинов, - был назначен на семь часов утра. Все-таки хоть немного попрохладнее. От этого и людям полегче и двигатели полную тягу выдадут.

Огромная машина стояла на рулежной полосе метрах в сорока от взлетной. Когда-то, когда конструкторское бюро Олега Константиновича Антонова впервые выпустило самолет с очень емким, непривычно раздутым фюзеляжем, аэродромные остряки нарекли его «пузатым». Сегодня такие машины строят во всем мире и именуют соответственно более изящно: широкофюзеляжными. Старая истина: непривычное забавно - привычное красиво.

С длинного, раскинувшегося на добрую полусотню метров, крыла на узких, как заточенные ножи, пилонах свисало шесть похожих на здоровенные бочки двигателей.

Все части самолета - крыло, фюзеляж, хвостовое оперение - были настолько гармоничны, что издали он не казался таким уж огромным. Но стоило подъехать к нему поближе, убедиться, что, скажем, каждое колесо шасси превосходит по высоте легковую автомашину, - и истинные размеры самолета («Неужели эта громада поднимется в воздух?!») делались очевидными. Так грандиозность горы видится яснее всего у ее подножия.

Целый месяц множество людей готовили самолет к первому полету: измеряли его, центровали, нивелировали, проверяли работу электрической, гидравлической и прочих систем, гоняли на разных режимах двигатели, тарировали приборы… Это было похоже на подготовку к старту космической ракеты: сначала она облеплена множеством копошащихся на фермах обслуживания людей, потом их делается все меньше - сделавшие свое дело уходят со стартовой позиции, и, наконец, за полчаса до назначенного времени старта уходит с площадки в бункер последняя маленькая группа руководителей пуска. И ракета с укрепленным на ее верхушке космическим кораблем остается одна - в белом инее на охлажденных боках, в облаках вырывающегося из дренажных клапанов кислорода. Техника готова к работе - людей рядом не видно.

Примерно то же самое, - правда, без инея и паров кислорода - происходило с готовящимся к первому вылету самолетом. Вчера, накануне вылета, к нему допускался уже только штатный технический экипаж. Вчера же Аня Малинина проверила герметичность всех систем воздушных приборов и сделала запись об этом на листе готовности самолета. Двигатели были тщательно осмотрены, после чего бортовой инженер самолета в присутствии специально приглашенного для такого случая Плоткина поочередно - «в последний раз» - отгонял их. На втором двигателе придирчивый Плоткин нашел чуть великоватыми обороты холостого хода.

- Можно, конечно, и так, - сказал он. - Но лучше…

- Будем делать как лучше. Давай, Яша, подрегулируй, - решительно постановил ведущий инженер Калугин.

Подрегулировали. Больше на машине делать было нечего. Все пребывало в полном ажуре.

…Литвинов и весь летный экипаж приехали на аэродром заранее. Приехали на микроавтобусе, который послал за ними начальник базы («Нечего вам сегодня на своих «Антилопах-Гну» баранку крутить!»).

В воротах аэродрома - проверка пропусков. Процедура обязательная, хотя проверяющий давно знал всех пассажиров подъехавшего автомобиля в лицо. Пока предъявлялись пропуска, Литвинов и его спутники прошли нечто вроде незапланированного теста «на настроение».

Когда наступила жара, на площадке у въезда на аэродром появилась Массивная, похожая на бегемота цистерна, на крутых боках которой красивой славянской вязью было выведено слово «Квас». Несколько дней продажа кваса шла полным ходом, но очень скоро к крану, из какового полагалось истекать прохладной влаге, оказалась приколотой бумажка: «Квасу нет». Какой-то остряк приписал к этим обескураживающим словам дополнение: «…и неизвестно». Спорить с остряком не приходилось - было действительно неизвестно.

Обнаружив, что и цистерна и надпись на кране - на месте, никуда не делись, экипаж дружно рассмеялся. Когда по сложившимся обстоятельствам можно либо возмутиться, либо посмеяться, выбор той или иной из этих одинаково адекватных реакций как раз и свидетельствует о том, в каком настроении пребывает человек.

Впрочем, иначе и быть не могло. Для хорошего, более того - праздничного настроения у экипажа новой - через час она будет в воздухе - машины имелись все основания.

Прошли медосмотр. Вопреки распространенному представлению эта процедура - медосмотр - исключений не знает. И чем серьезнее предстоящий полет, и чем значительнее персона вылетающего (хоть маршал авиации!), тем придирчивее подходит к ней аэродромный врач, ставящий свою подпись под весьма ответственным, хотя и довольно малогабаритным документом - справкой: «По состоянию здоровья имярек к полету допускается»… Но сегодня день начинался хорошо - и все шло хорошо. Медосмотр тоже прошел гладко: ничье здоровье сомнений у врачей не вызвало.

Неторопливо оделись. Литвинов еще раз посмотрел заготовленный еще накануне планшет, убедился, что задание, профиль полета, основные режимы - все в голове. Хоть и будет в полете этот планшет в любой момент под рукой, но лучше бегло заглядывать в него, узнавая знакомое, чем читать, как впервые увиденное. Позвал второго летчика:

- Андрей, давай еще раз вместе пройдемся по заданию.

Да, вторым летчиком на испытание новой машины был назначен Кедров. За несколько месяцев до вылета, перед тем как запускать проект приказа о назначении экипажа «по кругу» - на все положенные визы, подписи, согласования и утверждения (автографов на подобных документах набирается обычно несколько десятков: предполагается, что это повышает персональную ответственность), - начальник базы пригласил Литвинова.

- Слушай, Марат, - спросил он подчеркнуто неофициальным, почти небрежным тоном, будто собираясь выяснить мнение Литвинова о новом фильме или показанном накануне по телевидению футбольном матче, - как ты посмотрел бы, если посадить тебе вторым пилотом Кедрова?

- Не возражаю. Даже приветствую, - без задержки ответил Литвинов.

- Понимаешь, он хорошо летает, технику понимает, молодой, перспективный. Ему опыт серьезных испытаний на новых машинах нужно получать… - развивал свою мысль Кречетов.

- Что ты заваливаешь меня аргументами? Я же ясно сказал: приветствую.

- Видишь ли, я… мы думали, что после всех перипетий с «Окном» между вами… что-то вроде… вроде черной кошки.

Относительно черной кошки, пробежавшей или, напротив, не пробежавшей между ним и Кедровым, Марат не сказал ничего. Не подтвердил и не опроверг. Пожал плечами и повторил:

- Ничего против не имею. Он летает хорошо. Как пилот надежен. А все прочее несущественно.

- Мы считаем, что все эти его выключенные пожарные сигнализаторы - дело прошлое. Издержки роста.

- Наверное… Да и не столь это важно: решения-то в случае чего буду принимать я… И вообще: кончай этот бой с тенью. Я же сказал, не возражаю!

Литвинов не знал, что начбазы, которого долгая жизнь в этой должности научила быть, кроме всего прочего, еще и немножко психологом, в ответе Марата на свое предложение почти не сомневался. А потому еще до разговора с ним вызвал к себе Кедрова - обладателя характера более сложного или, во всяком случае, менее им, начальником базы, изученного.

- Есть, Андрей, такое мнение: назначить вас на большой корабль. Как вы?

Кедров с достойной сдержанностью поблагодарил за доверие и выразил готовность приложить все силы, дабы это доверие оправдать.