Страница 11 из 35
И я взглянул, и вот, конь бледный, И на нем всадник, которому имя смерть; И ад следовал за ним.
На твоём лице скорбь, и выдумать такую скорбь нельзя. И еще скажу, ты правильно сделал, что пришел сюда. Значит, ты веришь в Бога, коль просишь у него прощения и помощи. А верой в Господа нашего Иисуса Христа мы побеждаем дьявола. Бог не оставит тебя, и ты со всем справишься. Да воздастся каждому по делам его, да будет нам по вере нашей. Ступай и ничего не бойся. Христос с тобой. Батюшка перекрестил Василькова и Паша ушел. Шаги гулким эхом отзывались в низких сводах храма и оборвались, как только Паша закрыл за собой дверь.
Выйдя на улицу, Васильков почувствовал удивительную лёгкость в душе и не только в ней. Как будто гора упала с плеч. Да, это так, храм очищает. А слова священника хоть немного, но придали сил. Конечно, он, как и прежде боялся умереть. Страх появлялся только при одной мысли о новой встрече с Капюшоном. Но в душе было что-то, что давало уверенность в победе. В победе светлого над темным. Ударили первые заморозки. Воздух был свеж и колюч как кристалл замерзшей воды. Поздним вечером Васильков возвращался домой. В морозном небе горели яркие звёзды. Наверное, это странно, но в последнее время красоту мира Паша стал острее ощущать ночью. Даже не ощущать, а обращать на неё внимание. А может, это ему только кажется, и так было всегда. И вот это всё у него хотели отнять. Отнять навсегда. Да попадись этот «капюшон» ему прямо сейчас, разорвал бы, как грелку!
В этих нехитрых размышлениях Васильков подошел к двери своей квартиры и вставил ключ в замочную скважину.
– Добрый вечер, – послышалось из-за спины. Внутри всё оборвалось и резко обернуться у Павла не получилось. – Мне, право, неловко просить об этом в столь поздний час… – продолжал говорить кто-то, – Можно войти? Я вас не задержу… Всего пять минут. У меня к вам очень важный разговор. Паша, наконец, закончил оборачиваться. Перед ним стоял старый знакомый, подпоясанный верёвочкой и с капюшоном, натянутым на глаза. На этот раз его голос был очень приятным, а не скрипучим, как раньше. – З-заходи… если на пять. Паша открыл дверь и пропустил гостя вперёд. Тот не заставил себя долго уговаривать. Они прошли на кухню. Странно. А где же угрозы? Попросился в дверь, как будто не мог подождать внутри. – Чаю хотите? – неуверенно произнёс Васильков. – С удовольствием, – сказал гость и снял капюшон. Под ним оказался симпатичный молодой человек лет двадцати пяти, с голубыми глазами, светло-русыми волосами и располагающей улыбкой. Паша поставил на стол две чашки, извлёк из шкафчика варение и печенье. Руки гостя, до этого всегда сцепленные на животе и спрятанные в широкие рукава, появились на свет, когда он потянулся за угощением. Они тоже оказались обычными, с гладкой кожей и ухоженными ногтями.
– Итак, – сказал Паша, догадываясь, о чем пойдёт разговор.
– Зачем вам это надо, Павел? Вы же не рыцарь и на самом деле знаете лишь половину правды. То, что происходит, это наши давние междусобойчики. Как у вас сейчас говорят – разборки. Посмотрите, сколько это доставило вам боли и страданий. Вас вовлекли хитростью, не спросили согласия и говорят, что кроме вас некому. Неслыханно! Всё у них есть. И кому, и за что… Вас просто подставили, не хотят рисковать своими людьми. Придумали, какие-то правила… Для меня нет правил! Да вы и сами всё понимаете, что я вам, как маленькому, объясняю. Как только вы отдадите меч, всё сразу же кончится. Мама поправится, женитесь на Лене, нарожаете ребятишек. Вот с Сергеем, к сожалению, помочь не могу, он уже гнить начал. Да, с работой тоже всё будет хорошо. Через какой-то месяц станете коммерческим директором. Я гарантирую!
Гость говорил негромко, вкрадчиво и убедительно. Паша слушал молча, не задавая вопросов. Если бы гость прислушался, то мог бы услышать, как скрипят его зубы. Васильков, может, не до конца понимал смысл последних событий, но в том, что его сейчас «разводят», сомнений не было. Это первое из новых чувств, приобретённых им в торговле. Капюшон все говорил и говорил. Казалось его словарный запас настолько велик, что у вечности не хватит времени. Васильков вдруг встал и вышел из кухни. Когда он вернулся, в его руках был меч.
– Вы про него говорили? – поинтересовался Паша и, держа меч на двух ладонях, сел на прежнее место. – Да, именно о нём, – без какой-либо откровенной реакции подтвердил гость. – Я не против. Он твой, – сказал Паша, осторожно, что бы не пораниться, беря меч правой рукой за лезвие, – владей же им, – и положил на стол ближе к гостю. Тот, еле заметно скривившись от боли, причиненной недосказанной фразой, ждал её окончания. Паша молчал. Он держал бесконечную паузу, глядя в глаза дьяволу, и видел в них боль. Первый раз в жизни боль другого доставляла Василькову нечто вроде удовольствия. – Ну что же ты?
– Хм… – с кривой улыбкой хмыкнул капюшон и, уронив голову, закрыл глаза. – Я всегда говорил, что люди очень жестоки. Так наслаждаться чужим страданием. – Теперь ты понял, каково было мне? – сказал Паша, растягивая слова. В его голосе не было вопроса, скорее утверждение. – Ты… пыль на ветру. А я князь тьмы! Нехорошо так с князем, – сказал гость и поднял голову. – Я отомщу. В его голосе не было угрозы, скорее насмешка. – Тогда умрёшь, – ответил Паша. Его лицо вдруг преобразилось. В нём появились злость и решительность. Уверенность, что есть шанс на победу. – Я и есть… – гость подался всем телом вперёд, – СМЕРТЬ, – почти прошептал он последнее слово, вплотную глядя в лицо Паше и захихикал. В подъезде громко хлопнула дверь и пьяный голос невнятно заорал песню «Ой, мороз, мороз…». – Ну, мне пора, – неожиданно сказал гость с неизменной улыбкой обаяшки. – Обещал на пять минут, а сам…
Они вышли в прихожую. У двери гость остановился, как будто ему не хотелось уходить от хорошего друга. – Так я не прощаюсь, – сказал Капюшон. Продолжая улыбаться он вытянул указательный палец правой руки и прицелился в вазу, стоящую на тумбочке, у зеркала. – Пуф… – сказал Капюшон, и звон падающих хрустальных осколков заглушил звук удаляющихся шагов. Странно, но Васильков не испугался и даже не удивился. Паша ликовал! Это была победа. Пусть маленькая, но первая победа! Он вернулся на кухню, налил из крана стакан холодной воды и залпом осушил его. – Вот так козлы! – громко и с выражением заявил Васильков. – Сам дурак, – послышалось откуда сверху.
Утром следующего дня Павел проснулся от длинного, настойчивого телефонного звонка. Месяц назад он сам прибавил его громкость до максимума. – Алло, – сказал Паша, одной рукой прижимая трубку, а другой продирая сонные глаза. – Павел Васильков?
– Да, это я. – С глубоким прискорбием вынуждена сообщить… – затараторил почти автоматический, равнодушный голос. Внутри у Паши что-то лопнуло, – что Василькова…
На глазах у Павла выступили слёзы, рука сама опустилась, не дослушав сообщение.
После похорон отец просил сына вернуться домой. Паша пообещал, что обязательно это сделает, но чуть позже. Сейчас он никак не может, что есть очень важные дела, но он вернётся. Обязательно. Смерть близкого, родного человека – это уж слишком! С Сергеём всё понятно. Один нападал, другой защищался. Но мама… Этого Паша простить уже никак не мог. Он не помнил, как добрался домой после поминок. Воспоминания всплывали кусками, одно захлёстывало другое. Разобраться в этой каше было очень тяжело. Но одна мысль была четкой и твёрдой, как гранит. Мама умерла из-за него. Если бы он не начал играть в эту игру, ничего бы не случилось. И когда дьявол зашел попить чаю, сдаваться уже было поздно. Это ничего бы не изменило. Всё уже было предрешено. Выбор был сделан раньше. Гораздо раньше. Но значит, он все же был. Был выбор, и Паша его сделал. Сейчас отступать было бессмысленно. Точка возврата осталась далеко позади.
Почти неделю Паша не выходил из дома. Очень мало ел и, слава Богу, не начал пить. Небритый и помятый, Васильков сейчас стоял на кухне, опершись локтём о край оконного проёма и головой прижимал к нему руку. На плите кипел чайник. Мощная струя пара била из носика, крышка подпрыгивала и дребезжала. Вода уже не то что бы кипела, она клокотала, как в жерле вулкана. «Двенадцать часов ноль-ноль минут», – объявило радио. День стоял солнечный, но холодный. Солнце светило ярко, а грело слабо. Небо было ослепительно голубым, без единого облачка. Листьев на деревьях осталось немного. Большинство из них уже лежало в низу, собранные заботливой рукой дворника в невысокие кучи. Во дворе играли дети. Они весело кувыркались в листве и с криком её подкидывали вверх. Эти маленькие человечки, в ярких курточках и вязаных шапочках, даже развеселили Павла. Один карапуз зашел в лужу, его мучил очень важный вопрос: глубже лужа или выше его сапоги? Паша жил на втором этаже, поэтому ему было хорошо видно всё происходящее. Малыш дошел до глубины, равной его сапогам и остановился. Сияющий от радости, он оторвал глаза от ватерлинии и посмотрел на маму. Мама не обращала на сына никакого внимания. Она читала книгу (сто против рубля, что любовный роман) и была с головой погружена в события, происходящие на бумаге. И вот малыш медленно начал ногой движение в сторону глубины. На мгновенье вода зависла над краем сапога, казалось, что она вязкая, как сгущенное молоко. Но нога малыша дрогнула, и вода хлынула вниз. Ребёнок весело взвизгнул и направился на сушу. Мамаша, наконец, оторвалась от мечтаний, отложила книгу и большими шагами направилась к сыну. Мальчишка был доволен и горд своим подвигом и, признаться, не понял, за что ему нашлёпали по попке. Всхлипывающего, но ни за что не заплакавшего, его повели домой, словно в тюрьму. Паша вновь обратил внимание на чайник. Воды в нём осталось меньше половины. Движением, доведённым до автоматизма, он снял чайник с плиты, налил кипяток в большую кружку, всыпал две чайные ложки чая. Паша всегда пил чай крепкий и без сахара. – Так! – сказал Васильков, отхлебнув из кружки огненно горячей смеси. – Пора хоть раз подумать спокойно и серьёзно. В происходящем он давно разобрался. А вот что делать дальше? Маму с Сергеем уже не вернешь. Хм. Скрипка. Надо же, так легко купиться на конфетку. Лена… А может, как с Сергеем? Всё таилось не так уж и глубоко, был нужен лишь толчок… Вера… Надежда… Любовь… Воскресить или убить… Воскресить, значит, можно… Хорошо. Только не сейчас… Когда всё закончится… Дядя Тимофей…