Страница 1 из 35
Сергей Галихин
Последний хранитель вечности
Хруп… Хруп… Хруп… Хруп… Под подошвами башмаков скрипело битое оконное стекло. Ступая осторожно, словно рысь, он медленно шел по длинному коридору, прислушиваясь к каждому шороху. Шорох. Что там шорох. Слабый, едва уловимый запах серы. Нет, он его не пугал. Все это было знакомо. До боли. Неужели опять опоздал…
Старый двухэтажный дом из красного кирпича. Первый этаж по окна врос в землю, а кирпич внизу левой стены тронулся мхом. Ставни, оживлённые осторожным ветром, изредка погромыхивали. Входная дверь отворилась со скрипом. Тем же скрипом переговаривались ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Сразу за лестницей начинался коридор. Дубовые половицы при каждом шаге отзывались глухим эхом. Как в хорошем романе, в конце коридора – казалось, он не закончится никогда, – была дверь. На какое-то время, остановившись перед ней, он прислушался. Всё было по-прежнему тихо. Расстегнув плащ, не издавая ни звука, вытащил меч. В бледном свете холодной луны блеснула сталь. Сталь, для которой невозможного мало. По законам того же романа, в комнате, насквозь пронизанной ужасом, должны были остаться только трупы, изуродованные, или нет, лучше растерзанные и пахучие…
Сильным ударом ноги Павел распахнул дверь. Кроме бледного лунного света в комнате никого и ничего не было. Буквально выпрыгнув с места, он двинулся вперёд. Оказавшись посреди комнаты, держа меч на вытянутых руках, описал им правильный круг, развернувшись на триста шестьдесят градусов. Тишина была такой, что от нее звенело в ушах. Лишь в неуловимо нарушенном порядке вещей было что-то, что сеяло тревогу. В углу комнаты стоял торшер, рядом с ним небольшой столик и два потертых кожаных кресла. На окнах висели тяжелые шторы из тёмно-синего бархата. От кресел и до окна, во всю стену от пола и до потолка, тянулся большой книжный шкаф. Даже не шкаф, а стеллаж. Точно такие же были по трём другим стенам. В этой комнате у хозяина дома была библиотека. В темноте Паша с трудом нашарил выключатель. Зрачки успели привыкнуть к ночи, поэтому свет больно ударил по глазам. Паша прищурился, морщась, повел головой в сторону. Окинув комнату взглядом, Павел вздохнул:
– Ну что же, начнем сначала, – и он принялся монотонно осматривать книги на стеллажах. К четырём часам утра покончил с библиотекой, а когда стало светать – со всей квартирой. Проверил даже сортир с ванной. Пусто. И здесь ничего.
– Рассвет, рассвет, шептали листья. Рожденье дня – рожденье века, – сказал Паша, глядя в окно. Выйдя на улицу, Васильков пошел быстрым уверенным шагом. Ветер гонял по дороге уже не желтые, а тёмно-коричневые листья, изредка закручивая их в воронки. По грязно-синему небу плыли тёмно-серые, с фиолетовым оттенком, осенние тучи. Слабый утренний свет превращал лужи в подобие зеркал. Их отражение только усиливало уныние окружающего мира. Взгляд темных окон казался тоскливым. «Снова мимо, – подумал Васильков». Всякий раз, когда он нащупывал нить, шел наверняка, кто-то или что-то опережало его и летопись исчезала. А началось всё очень просто и до смешного случайно. И только один человек знал, что в этот день в который раз определилась судьба мира. А точнее, судьба того, кто за него теперь будет отвечать, до бесконечности подтверждая истину. Ничего случайного в этой жизни нет.
Яркий, солнечный майский день. Настолько яркий, что солнце слепило, заставляло прищуривать глаза. Как-то само собой, очень давно, Васильков научился радоваться каждому дню. Солнечно или пасмурно, снег или жара – ему было хорошо. Хорошо оттого, что он дышит, оттого, что живы его родные, близкие и просто знакомые ему люди. Оттого, что мир существует. А сегодня было просто прекрасным. Еще издали он заметил её. Лёгкое ситцевое платье, белое, с зелёными и синими цветами, маленькая красивая головка на тонкой шейке, нежные ручки, волшебные формы. Девушка его мечты. В ней не было ничего лишнего, само совершенство. Она, на самом деле, была похожа на хрупкую дюймовочку. И как же давно было первое свидание… Но каждый раз, когда он её видел, чувствовал лёгкое головокружение. Земля уходила из-под ног, и всё, что было вокруг, казалось пустым и бессмысленным.
– Прекрасная Елена сошла, как фея с неба, – нараспев сказал Паша. – Нескладно, – очаровательно улыбаясь, ответила Лена. – Зато про любовь. Здравствуй.
– Здравствуй. – Я не видел тебя целую вечность. – Ты всегда преувеличиваешь. – Я ей про любовь, а она… – сказал Павел с вздохом, но Лена не дала ему договорить. – Я тоже тебя люблю, – сказала она и поцеловала. Павел обхватил её за талию двумя руками, Лена повисла на шее у своего героя. – Как в сказке, – опустив Лену выдохнул Паша, еще несколько секунд не открывая глаза. – Слушай, у меня есть идея…
– Никаких идей. Ты в прошлый раз обещал мне, и сейчас мы едем знакомиться с моими родственниками. – С родственниками? Нет уж, дудки! Мама с папой – это чудно, но родня… по-моему, чересчур. – Трусишка. – Кто трус, я? – Паша состроил гримасу как будто ему сказали, что он боится крапивы. – Вперёд на мины! Сейчас посмотрим, кто испугается, я или родственники. – Если ты их напугаешь, меня вечерами после десяти больше не отпустят, – грустно сказала Лена и добавила уже бодро. – Да там и будет-то мама с папой и дядя. – Он встал на задние лапки и взял поводок в свои зубки, – сказал Павел как бы обречено. – Что же будет после свадьбы?
– Пойдемте, князь, а то обед простынет, – улыбнулась Лена, чмокнула Павла в щеку, и взяла Павла под руку. – Обед? Сказала бы сразу, я бы и не сопротивлялся. И они пошли под ясным небом и ярким солнцем, делая еще один шаг навстречу своей судьбе.
Дом, где жила Лена, был старой постройки, над аркой кирпичом было выложено 1932. Казалось, будь дом на пару этажей ниже, то просто утонул бы в зелени деревьев, которые его окружали. Их было превеликое множество и сейчас, весной, своим цветом и чистотой, они походили на зеленое море. Во дворе на лавочках сидели бабушки. Как водится, они мило беседовали, обсуждая соседей, время от времени, отвлекаясь от темы, чтобы отдать властные распоряжения детишкам, строившим в песочнице город. Двери в подъезде оказались весьма массивными, наверно дубовые, но открывались легко и без скрипа. Наверх вела широкая винтовая лестница, с гранитными ступенями и деревянными, покрытыми лаком перилами. Лена с легкостью бежала вверх. Павел не отставал, хотя в мыслях был далёк от этого подъёма. Рядом с ним была его принцесса. Её формы были безупречными, а душа светлой и тёплой. Порой она была холодна и непреступна как айсберг, но сейчас это уже казалось несущественным. Знакомство с родителями могло иметь только одно значение. Если его привели в дом, значит он стал для неё близким человеком.
Звонок с такой силой резанул по ушам, что Павел даже вздрогнул. Теперь отступать было некуда. Нет, он не боялся, но внутри ощущалось какое-то необъяснимое волнение. Лена заметила это и взяла его за руку. Павел почувствовал, что она сама вся дрожит. Они посмотрели друг на друга. Дверь открыла мама. Увидев детей, держащихся за руки, она тепло улыбнулась. В глазах блеснула еле заметная, наворачивающаяся слеза. Зинаида Михайловна, выглядела гораздо моложе своих сорока семи лет. Косметики на её лице почти не было, она прекрасно обходилась без макияжа. Для женщин её возраста это редкость. Работала она в Фёдоровской больнице, специализировалась на сшивании глазных сосудов или нервов, точно Паша не знал. Наверно, это и стало решающим фактором при выборе дочкой своей профессии. Лена заканчивала четвёртый курс мединститута и должна была стать кардиологом. «Ну что же, князь, бояться поздно, – сказал сам себе Павел и шагнул через порог». До двери он провожал Лену не раз. Подъезд, лестница – всё было знакомым, даже родным. Но порог он переступил впервые. За спиной щелкнул замок. Квартира была, в общем-то, обычной. Прихожая, кладовка, гостиная, кухня…