Страница 66 из 78
Борис Николаевич ничего мне не говорит, и все же, впервые за долгие месяцы, чувствую холодок и дистанцию. Виктор Степанович, со своей стороны, регулярно заводит разговор о послевыборных перспективах. Перспективы сложные, но успокаиваю его, обещая поддерживать на посту премьера. Чувствуется, он хотел бы более твердых гарантий.
Последняя неделя перед демократическими выборами 1993 года приносит очень тревожные результаты. По данным опросов ВЦИОМа, уровень поддержки Жириновского быстро идет вверх, он практически сравнялся с поддержкой "Выбора России". Если такая тенденция продолжится, ЛДПР может набрать больше голосов, чем мы. Анализ, который постоянно осуществляет мой советник Леонид Гозман, подтверждает те же неприятные перемены.
Особенно нелепо в этой ситуации то, что, в соответствии с законодательством, опросы не подлежат открытой публикации. Значительная часть демократических избирателей по-прежнему уверена, что победа "Выбора России" гарантирована и можно не особенно озабочивать себя участием в голосовании.
14 декабря. Опубликованы результаты выборов. Наш блок сможет сформировать крупнейшую фракцию в Государственной Думе общим числом 75 человек. Следующей по численности будет фракция ЛДПР – 59 депутатов. Два демократических блока наряду с "Выбором России" прошли в Думу, это ПРЕС и "ЯБЛоко". У каждого из них будет фракция чуть меньше 30 человек. В целом получаем разделенную Думу. Соотношение сил между коммунистами и демократами чуть лучше, чем было на Съезде народных депутатов. Ничего страшного вроде бы не произошло. И все же огромный разрыв между ожиданиями, порожденными апрельским референдумом, и реальностью воспринимается как поражение демократов.
Сегодня, когда за плечами опыт прошедших пяти лет, думаю: именно период осени-зимы 1993 года был поворотным пунктом, когда ошибки демократической власти оказали наиболее серьезное воздействие на дальнейшее развитие событий. Я не могу согласиться с мнением таких весьма проницательных западных наблюдателей, как Андреас Ослунд или Майкл Макфол, которые полагают, что наиболее серьезную ошибку Борис Ельцин допустил осенью 1991 года, когда не распустил Съезд народных депутатов и не провел новые выборы. Убежден – такой возможности в то время просто не было. Тогда, в сентябре-октябре 1991 года, Верховный Совет только что энергично поддержал Ельцина в его противостоянии ГКЧП, он оставался авторитетным демократически избранным органом власти. Союзные органы управления хотя и потеряли реальное влияние и авторитет, но по-прежнему легально существовали. Российские же оставались еще крайне слабыми, и у Ельцина не было конституционных прав роспуска Съезда народных депутатов. В этой ситуации любая попытка двинуться в направлении досрочных выборов была бы абсолютно непонятной обществу, а потому и обреченной на провал.
В анализе деятельности Ельцина периода осени 1991-го- осени 1993 года часто забывают о том, что все это время он действовал в обстановке двоевластия, постоянных противоречивых решений исполнительной и законодательной властей, борьбы, которая распространялась из Москвы на российские регионы. Элементом реальной жизни была полная зависимость таких важнейших структур российской государственной власти, как прокуратура, Центральный банк, Пенсионный фонд, от политизированного большинства Верховного Совета, который с конца 1992 года сознательно стремился ослабить позиции президента, дестабилизировать положение в стране.
4 октября 1993 года ситуация радикально изменилась. После опаснейших событий в Москве кризис двоевластия был однозначно разрешен, президент впервые получил в свои руки огромную реальную власть в России. Вопрос теперь был в том, насколько он сумеет ею распорядиться. Именно 5 октября 1993 года открывалась реальная возможность радикально ускорить преобразования в России по всем направлениям, причем не свертывая демократических свобод и гарантий. Предшествующие события хорошо показали, кто чего стоит из руководителей органов государственной власти и в центре, и на местах. Можно было немедленно и не опасаясь противодействия организованной оппозиции начать реформу вооруженных сил, сократить численность армии, сделать ее более компактной, но лучше управляемой, лучше вооруженной. Надо было взять в руки реальные рычаги контроля за бывшим Комитетом государственной безопасности, до этого, при всех своих переименованиях, явно не работавшим на российскую демократию. А также – радикально поменять кадры на местах, выдвинуть людей, доказавших свою приверженность реформам и демократии, всерьез взяться за проведение аграрной реформы, реформы системы социальной поддержки, упорядочить налоговый режим, решительно запретить пропаганду фашизма и коммунизма, действия организаций, разжигающих социальную и национальную рознь.
Осенью 1993 года мы довольно дорого заплатили за жизненно необходимые мероприятия по финансовой стабилизации, но создали немалый задел для решительного перелома во всей экономической конъюнктуре. Продолжив и интенсифицировав продвижение по этому направлению, было возможно уже в 1994 году добиться радикального снижения темпов инфляции, стабилизировать курс национальной валюты, снизить процентную ставку, заплатить за это неизбежную дополнительную политическую цену, но войти в 1995 год со стабильными финансами и серьезными предпосылками экономического роста на рыночных основаниях, что позволило бы уже тогда запустить механизм повышения благосостояния. А значит – и прийти к следующим парламентским и президентским выборам с видными, ощутимыми для людей результатами заработавшего рынка.
Обо всем этом я неоднократно в то время говорил президенту, пытался склонить его к энергичным действиям по всем направлениям. Он слушал, соглашался, но решений не принимал, явно откладывал их до выборов и принятия новой Конституции. Именно здесь особенно отчетливо проявилось уже известное мне качество его характера – склонность к резким переменам настроения, быстрым переходам от энергичных действий к пассивности. Правда, отчасти такое поведение его в тот период можно понять. Когда я вернулся в правительство в сентябре 1993 года, Виктор Степанович в первой же нашей беседе сказал мне, что президенту нелегко дались последние месяцы противостояния. Начав работать, я быстро в этом убедился и сам. Было ощущение, что президент смертельно устал от постоянного напряжения, от тяжести, лежащей на плечах, потерял значительную часть энергии, стал медленнее ухватывать главную мысль, стержень любого разговора. Отсюда, я думаю, и его просчеты в тактике во время разрешения кризиса сентября-октября 1993 года, и полоса политической пассивности, выжидания, последовавшая непосредственно за октябрьским кризисом.
Андрей Козырев позже говорил мне, что президент, на его взгляд, был готов к серьезному политическому прорыву в случае успеха демократов на выборах. Но успеха не случилось. Результаты декабрьских выборов стали для президента неприятнейшим сюрпризом. Когда появились первые предварительные итоги, он даже позвонил мне и спросил, подтверждают ли наши данные те, что поступают по каналам Центризбиркома. Настроение у него было подавленное, пожалуй, такое же, как в ночь с 3 на 4 октября.
Однако и после того, как результаты выборов стали известны, я был убежден, что единственно разумной стратегией остается линия на ускорение реформ. Да, у нас не будет большинства в новом составе Федерального Собрания. Но "Выбор России" теперь самая крупная фракция парламента, Конституция предоставила президенту широчайшие полномочия, а правительству – значительную меру автономии. Кроме того, у президента – и эффективное право вето, которое очень трудно преодолеть, и широкие возможности нормотворчества.
В целом политическая база для проведения последовательной реформаторской политики стала неизмеримо более благоприятной, чем в 1991-1992 годах. Еще раз пытаюсь убедить Ельцина в своей правоте. Прихожу к твердому убеждению – сейчас это невозможно: неудача на выборах воспринята им как сигнал к отступлению, политическому маневру, частичной смене ориентиров. Значит, проводить тот курс, в верности которого я убежден, не удастся. Тогда в чем смысл дальнейшего пребывания в составе правительства? Выполнять роль символа, обозначающего для Запада, для российских демократов» что реформы продолжаются? Это не для меня.