Паутина и скала

Гордая, мрачная, раскрасневшаяся, она, быстро снимая и на shy;девая кольцо, смотрела на Джорджа с легкой, задумчивой улыб shy;кой и восхитительным ощущением торжества.

«О, ты будешь вспоминать меня! Еще как будешь! Думаешь, что сможешь меня забыть, но у тебя ничего не выйдет! Если и за shy;будешь все остальное, поневоле будешь вспоминать меня всякий раз, отправляя в рот христианскую еду!».

«Плети, плети, плети! – думала Эстер. – Плети, безумный, из shy;мученный плетельщик, покуда сам не запутаешься в собственной паутине! Не пользуйся тем, что у тебя есть. Сходи с ума, желая то shy;го, чего у тебя нет. А чего ты хочешь? Знаешь? Можешь сказать? Имеешь хоть какое-то представление? Быть здесь и не здесь, быть в Вене, Лондоне, Франкфурте и Австрийском Тироле одновремен shy;но. Быть одновременно в своей комнате и на улице. Жить в этом городе, знать миллион людей, и жить на горной вершине, знать всего троих-четверых. Иметь одну женщину, один дом, одну ло shy;шадь, одну корову, один клочок земли, один населенный пункт, од shy;ну страну и так далее, и иметь тысячу женщин, жить в десяти стра shy;нах, плавать на сотне судов, отведать десять тысяч блюд и напит shy;ков, жить пятьюстами разных жизней – и все одновременно! Смо shy;треть сквозь кирпичные стены в миллион комнат, видеть жизнь всех людей, и глядеть мне в сердце, раскрыть мою душу нараспаш shy;ку, задать мне миллион вопросов, постоянно, до безумия думать обо мне, сходить с ума от мыслей обо мне, воображать обо мне ты shy;сячу безумных мерзостей и мгновенно в них верить, съесть меня вместе с потрохами – и забыть обо мне. Иметь сотню идей и пла shy;нов будущей работы, книг и рассказов, которые собираешься на shy;писать, браться за десяток дел и ни одного не заканчивать. Испы shy;тывать безумное желание работать, а потом растягиваться на кро shy;вати, мечтательно глядеть в потолок и желать, чтобы все исходило из тебя, как эктоплазма, чтобы карандаш сам бегал по бумаге и де shy;лал за тебя всю каторжную работу, писал, просматривал, исправлял, становился в тупик, ругался, расхаживал по комнате и бил shy;ся головой о стену, трудился до кровавого пота, кричал: «Черт возьми! Я схожу с ума!» – уставал, приходил в отчаяние, вечно зарекался больше не писать, а потом снова бы садился работать, как проклятый! О, какой замечательной была бы жизнь, если бы всю эту часть можно было отсечь от нее! Как было бы замеча shy;тельно, если бы слава, репутация, любовь только бы ждали наше shy;го зова, и если б работа, которую мы хотим сделать, удовлетворе shy;ние, которое надеемся получить, приходили бы к нам, когда по shy;желаем, и покидали нас, когда мы устанем от них!».

Эстер взглянула на Джорджа и в глазах ее вспыхнуло раздра shy;жение.

«Вот он, мечется повсюду и везде терпит крах! Уверен в своей цели и забывает о ней всякий раз, как зазвонит телефон, кто-то пригласит выпить, какой-то болван постучит в дверь! Сгорает от желания всего. Кроме того, что имеет, и отворачивается от того, что получает, едва получит! Надеется спастись, сев на судно и от-правясь в другую страну, отыскать себя, затерявшись, переме shy;ниться, изменив адрес, начать новую жизнь, найдя новое небо! Вечно верит, что найдет что-то необыкновенное, великолепное, красивое где-то в другом месте, когда все великолепие и красота мира здесь, перед ним, и вся надежда найти, сделать, спасти что бы то ни было, заключена в нем самом!».

С присущими ей ненавистью к неудаче, отвращением к нере shy;шительности и замешательству, с любовью к успеху, который це shy;нила чуть ли не на вес золота – к разумному использованию жиз shy;ни и таланта, к знанию, которое неизменно руководствуется яс shy;ным планом – Эстер, дрожа в яростной, неукротимой решимос shy;ти, сжимала и разжимала кулаки, смотрела на него и думала:

«Господи! Если б я только могла передать ему часть своей спо shy;собности работать и добиваться цели! Если б только могла наста shy;вить его на путь и удерживать там до конца! Если б только могла научить его собирать силы и использовать их для нужной цели, извлечь из него чистое золото – да, самое лучшее! Это единст shy;венное, что может быть сносным! – и не давать всему этому про shy;падать впустую, растрачиваться по мелочам, тонуть в массе лож shy;ного и никчемного! Если б только я могла показать ему, как это делается – и, клянусь Богом, – подумала она, сжимая согнутые руки и кулаки, – покажу непременно!».

42. РАЗРЫВ

Апрель кончился, наступил май, но в состоянии Джорджа не появилось ни перемены, ни надежды на перемену. Во множестве проблесков, вспышек, фантазий беспокойного разума жизнь его билась в какой-то дьявольской пляске, словно птица, несомая ветром к морю, и перед взором его постоянно возникали вечно близкие, вечно желанные и недосягаемые, постоянно меняющи shy;еся видения этого неуловимого атома, истины, рассеивающиеся при его неистовых попытках овладеть ими, словно образы из раз shy;ноцветного дыма, оставляя его сбитым с толку, озадаченным, обезумевшим существом, разбивающим в кровь кулаки о неодо shy;лимую стену мира.

Иногда воспоминание, воскрешение в памяти классических идеалов мягко входило в разум Джорджа, очищало его, успокаи shy;вало. И он жаждал уже не волшебного Кокейна, не чувственной плоти и пурпурных от виноградного сока губ, а ясных, вечных небес, парапета из невыщербленного камня, спокойных глаз, взирающих на безмятежное, неизменное море, то и дело вскипа shy;ющее белой пеной у далеких скал. Там время шло своей неумоли shy;мой поступью, ясное небо трагически нависало над головами людей, думавших о жизни, но спокойно сознававших, что долж shy;ны умереть. Печаль времени, грустные воспоминания о кратко shy;сти жизни не тревожили их, и они никогда не плакали. Они жи shy;ли по времени года, отводя каждому должное:

Весне – веселье и пляски, сверкание юных тел в серебристой воде, преследование, захват, соперничество.

Лету – сражение, быстрые, сильные удары, победу без жало shy;сти или несправедливости, поражению без покорности.

Потом октябрю они приносили все зерна своей мудрости, плоды зрелых размышлений. Их спокойные глаза видели то немногое, что сохранилось – море, горы, небо, – и они вме shy;сте гуляли, разговаривали со спокойными жестами о челове shy;ческой участи. Наслаждались истиной и красотой, лежали вместе на жестких матах и пировали вином, маслинами, кор shy;кой хлеба.

Так что же, это ответ? Джордж тряс головой и отгонял видение. Ничего подобного. Ответа не существовало. Если такие лю shy;ди жили на свете, их касались все наши несчастья, все безумие, горе, неистовство, какие могут быть ведомы человеку. Страда shy;ние, исступление разума мучало их точно так же, как и нас, и сквозь все времена, сквозь краткие мгновения всех человеческих жизней текла эта река, мрачная, бесконечная, непостижимая.

Тут снова червь принимался высасывать его жизнь, нож вон shy;зался в сердце и поворачивался, и внезапно Джордж становился бездумным, опустошенным, бессильным.

Таким вот застала его Эстер в тот полдень.

Джордж сидел на постели, погрузившись в угрюмую, тупую, свинцовую апатию, и не поднялся навстречу ей, не произнес ни слова. Эстер решила вывести его из этого состояния, рассказав в своей бодрой, веселой манере о спектакле, который видела нака shy;нуне вечером. Поведала ему обо всем, какие актеры были заня shy;ты, как они играли, как их воспринимали зрители. Изложив во всех подробностях, что происходило в театре, она не сдержалась и беспечно выпалила, что спектакль был блестящий, замечатель shy;ный, великолепный.

Эти простые для ее изощренного языка слова неожиданно привели Джорджа в ярость.

– О, блестящий! О, замечательный! О, великолепный! – про shy;рычал он, злобно передразнивая Эстер. – Господи! Вы все с ума меня сведете своей манерой выражаться! – И опять погрузился в угрюмое молчание.

Эстер легким шагом расхаживала по комнате, но тут резко по shy;вернулась к нему, ее румяные щеки стали малиновыми от внезап shy;ного гнева.