Паутина и скала

А она – превосходная, выдающаяся художница, яркий, тонкий и несомненный талант, искусная, уверенная, сильная женщина, которая работала, творила, создавала – терпела все это, заботилась о нем, оправдывала его нерадивость и верила в него. Все время, по shy;ка он бранился и жаловался на трудности жизни, потакал своим ка shy;призам, хныкал, что не в силах писать из-за утомительной работы в Школе, эта женщина титанически трудилась. Вела хозяйство, за shy;ботилась о семье, строила новый дом за городом, была ведущим модельером у фабриканта одежды, постоянно совершенствовалась в своем искусстве, изготовила декорации и костюмы для тридцати спектаклей, выполняла дневной объем работы утром, пока он спал, и, однако же, находила силы и время приехать к нему, приготовить обед и провести с ним восемь часов.

Это внезапное осознание неукротимого мужества и энергии Эстер, трудолюбия, спокойного самообладания во всех реши shy;тельных поступках и мгновениях ее жизни по контрасту с пусто shy;той, безалаберностью, сумбурностью его собственной, поразило Джорджа стыдом и презрением к себе. И словно немое свиде shy;тельство этого контраста ему неожиданно открылась противопо shy;ложность разных частей комнаты. В той, где обосновался он, ца shy;рил жуткий хаос, а в углу возле окна, где стоял стол, за которым работала Эстер, все было опрятно, прибрано, четко разложено, готово к работе. На чистых белых досках стола были закреплены кнопками хрусткие листы чертежной бумаги, покрытые эскиза shy;ми костюмов, все эскизы так изобиловали неукротимой, живой энергией, утонченной, меткой уверенностью, что мгновенно оживотворялись не только всем ее несомненным талантом, но жизнью персонажей, для которых были созданы. Инструменты и материалы, которые она так любила и которыми пользовалась с таким чудесным мастерством, были разложены справа и слева в идеальном порядке. Там были тюбики и коробки с красками, гонкие кисточки, логарифмическая линейка, блестящий цир shy;куль, длинные, остро очинённые карандаши, а за столом свиса shy;ли с гвоздей в стенах рейсшина, измерительная линейка и треу shy;гольник.

И теперь каждая принадлежащая ей вещь, каждый след ее жизни в этой комнате неистово укоряли Джорджа своим видом, вызывая у него невыносимое раскаяние. В своей неподвижности они были непреклоннее и неотвратимее, чем черное сонмище мстительных фурий, какие только угрожали с мрачных, роковых небес бегущему от них человеку, красноречивее, чем трубный глас возмездия. Их немое, повсеместное присутствие рисовало воображению картину ее жизни, более полную и завершенную, чем подробная хроника двадцати тысяч дней, оно вело золотой нитью в неистовое смешение времен и городов. Соединяло Эстер со странным, ушедшим в прошлое миром, который был неведом Джорджу.

Побуждаемый мучительным желанием понять, постичь ее, срод shy;ниться с нею, извлечь все подробности ее прошлого из бездонной пропасти времени и безжалостного забвения нью-йоркской жизни, слиться с ним, срастись целиком и полностью со всем, что она виде shy;ла, знала, чувствовала, разум его, подобно зверю, углубился в джун shy;гли былого, выискивая окончательные пределы и малейшие скры shy;тые оттенки смысла каждого случайного слова, каждого рассказа, эпизода, мгновения, каждого зрелища, звука, запаха, которые он со всей своей неутолимой жаждой неустанно извлекал из ее памяти в течение трех лет. Он плел эту ткань, словно остервенелый паук, по shy;куда два мира, две жизни, две участи, предельно удаленные друг от друга, не соткались воедино таинственным чудом судьбы.

У нее в прошлом – оживленные улицы, неистовые людские по shy;токи, сумятица больших городов, грохот копыт и колес по булыж shy;нику, тронутые временем фасады больших темных особняков.

У него – уединенные жизни людей из глуши, которые в те shy;чение двухсот лет видели тени туч, проплывающие по густой зе shy;лени дебрей, погребенные останки которых лежат по всему кон shy;тиненту.

У нее – воспоминания о знаменитых именах и лицах, бурле shy;ние толп, ликующий полуденный шум больших городов, топот солдат на больших парадах, громкие возгласы играющей на ули shy;цах детворы, люди, глядящие вечерами из раскрытых окон ста shy;рых особняков.

У него – буйные ветры, завывающие ночами в холмах, скрип окоченелых кустов под зимней вьюгой, большие, багряные хол shy;мы, уходящие вдаль, в пределы смутных, безграничных мечта shy;ний, нарушаемый ветром звон колокола, гудок паровоза, унося shy;щегося в синие распадки и ущелья, ведущие на Север и Запад.

У нее – забытые, весело несущиеся над Манхеттсном клубы дыма, горделиво рассекающие воду суда, портовый город, пресы shy;щенный торговлей и путешествиями. У нее – шелка, нежное бе shy;лье, старая мебель красного дерева, мерцание выдержанных вин и массивного старого серебра, отборные деликатесы, бархатис shy;тые спины и горделивая демонстрация холеной, роскошной кра shy;соты, живописные маски и мимика актерских лиц и бездонная глубина их глаз.

У него – свет керосиновой лампы в тесной зимней комнате с закрытым ставнями окном, запах нафталина и яблок, мерцание и распад пепла в камине и пепел времени в голосе тети Мэй, в го shy;лосе торжествующих над смертью Джойнеров, протяжно повест shy;вующем о смерти, скорби, о греховности и позоре жизни его от shy;ца, призраки Джойнеров, живших сто лет назад в этих холмах.

Когда еще все элементы огня и земли, из которых он состоит, еще бродили в бурной крови тех, от кого он произошел, она уже ходила ребенком по улицам этого города. Когда он еще только появился в утробе матери, она была уже девочкой-подростком, лишенной родительской любви, познавшей горе, утрату, горечь, обнадеживающе стойкой. Когда он, еще двенадцатилетний маль shy;чишка, лежал в траве перед дядиным домом, погрузясь в мечта shy;ния, она, уже женщина зрелых чувств и зрелой красоты, лежала в объятиях мужа. И когда он еще юношей видел мысленным взо shy;ром вдали восхитительные башни легендарного города и нутром чувствовал радость, несомненность славы, любви, могущества, которых добьется там, она была женщиной, всецело обладающей могуществом, не знающей смятения, уверенной в своих силе и таланте.

Так память его сновала челноком по нитям судьбы, пока не соткала их жизни воедино.

И наконец он понял, что этот отважный, стойкий дух, уверен shy;ный в своей силе, в способности восторжествовать, впервые столкнулся с тем, чего не мог ни принять, ни одолеть, и стал сра shy;жаться неистово, с отчаянной и жалкой яростью, словно против невыносимой личной несправедливости, с общим непобедимым нрагом всех людей – уходом юности, утратой любви, наступле shy;нием старости, усталости, конца. Эта непререкаемая, жестокая неизбежность и была тем, чего Эстер не хотела принять, и от че shy;го невозможно было спастись. Жизнь ее разбивалась о железный лик этой неизбежности. Эта безмолвная, неумолимая неизбеж shy;ность постоянно присутствовала в их отвратительной, безобраз shy;ной войне друг с другом, нависала над ними с ужасным пригово shy;ром часов, неостановимым роком времени. Была безмолвна при их словах злобных оскорблений и упреков, безмолвна перед лю shy;бовью и ненавистью, верой и безверием, и лик ее был мрачным, застывшим, категоричным.

Эстер не хотела уступать этой неизбежности, не признавала справедливости судьбы, о которой говорил этот лик. И когда Джордж осмыслил эту отчаянную, бессмысленную борьбу, серд shy;це его защемило от неистовой жалости к ней, ибо он знал, что Эстер права, как ни фатальна, ни всеобща эта учесть. Знал, что Эстер права, будет права, если сойдет в могилу с проклятием не shy;истового отрицания на устах, потому что такие красота, мужест shy;во, любовь и сила, как у нее, не должны стареть, не должны уми shy;рать, что правда на ее стороне, как бы ни был неизбежен триумф этого всепожирающего, всепобеждающего врага.

И когда Джордж это понял, в сознании у него возник образ всей человеческой жизни на земле. Ему представилось, что вся жизнь человека похожа на крохотный язычок пламени, кратковременно вспыхнувший в безграничной, ужасающей тьме, и что все челове shy;ческое величие, трагическое достоинство, героическая слава исхо shy;дят из этой крохотности и краткости, что его свет мал и обречен на угасание, что лишь тьма огромна и вечна, что он погибнет с вызо shy;вом на устах, и что с последним ударом сердца издаст возглас нена shy;висти и отрицания в пасть всепоглощающей ночи.