Страница 120 из 139
В ту пору, да и много позже, у северных племен широко бытовали самые примитивные формы материальной культуры. Материалом для изготовления средств труда служили камень, кость, рог, дерево, для пошивки одежды и обуви — звериные шкуры; широко бытовали жилища полуподземные или сооруженные из тех же шкур, долбленые и кожаные лодки; костер был у многих единственным источником отопления и освещения; главными орудиями добычи промысловых животных являлись лук и стрелы, гарпун, острога и уда, всевозможные пассивные, по своему назначению, ловушки. Все эти различные элементы материальной культуры носили первобытный характер, но были вместе с тем замечательным культурным завоеванием народов Севера. При весьма низком общекультурном уровне они проявили высокую изобретательность в устроении своей жизни и выработали исключительно приспособленные к суровым условиям Севера формы культуры. Именно такую, разностороннюю и исторически верную оценку культуры северных народностей встречаем мы у Матюшкина в его рассуждении о туземных способах охоты (225).
Не мало примеров правильного понимания и объяснения некоторых явлений социального порядка находим и у Врангеля. Говоря, например, о делении чукчей на оседлых охотников и кочевых оленеводов, Врангель поясняет: «Оба племени живут в хорошем согласии и взаимно снабжают одно другое жизненными потребностями. Береговые чукчи доставляют кочующим китовые ребра и китовое мясо, моржовые ремни, жир, а взамен получают оленьи кожи и готовые платья». Трудно встретить в старой литературе лучшее объяснение того явления, которое служит в сибирской этнографии классической иллюстрацией ранней формы общественного разделения труда и возникающего на этой почве обмена.
Много внимания уделено в «Путешествии» хозяйству и общему экономическому положению населения. Авторам удалось — просто и наглядно — показать всю специфику того промыслового производства, которое известно науке как «присваивающая» или «собирательская» форма хозяйства и свойственно самым ранним ступеням развития человеческого общества. Вся жизнь северных народностей состояла, по наблюдениям путешественников, в напряженной и непрестанной борьбе за существование, причем исход этой борьбы зависел полностью от состояния промысловых ресурсов — хода рыбы, миграции дикого оленя или моржа и пр. (130, 140, 146, 150 и др.). Замечательные по силе и яркости страницы посвящены изображению голодных бедствий населения, неизбежно повторявшихся каждой весной, когда отсутствовали доступные людям ресурсы питания. К описанию этих бедствий постоянно возвращаются и Врангель (140, 142, 154, 156, 225, 273) и Матюшкин (227, 228, 288, 291). «Три такие ужасные весны прожил я здесь и теперь еще с содроганием представляю себе плачевную картину голода и нищеты, которой, хотя был свидетелем, описать не в силах», — вспоминает Врангель о своем пребывании на Колыме (142). Описанная Матюшкиным картина неудачного промысла дикого оленя на Анюе и наступившего в результате «всеобщего уныния и отчаяния» (227) является одним из самых сильных мест «Путешествия».
Широко показана и торговля, носившая и на Колыме характерные черты известного северного неэквивалентного обмена и бывшая одним из сильнейших факторов эксплоатации и разорения северных народностей. Многочисленными примерами иллюстрируют авторы неудовлетворительное снабжение края предметами первой необходимости, обирательство и спаивание населения, огромные барыши купечества от обменных операций с пушниной (102, 157, 158 и др.).
Таков в самых общих чертах вклад, сделанный экспедицией Врангеля в познание населения крайнего северо-востока Азии.
Последующие десятилетия XIX столетия внесли мало нового в изучение дальнего северо-востока. Отдаленная и глухая окраина с ее совершенно неизведанными богатствами не привлекала внимания ни правительства ни промышленного капитала. Оживление сибирской этнографии, наступившее в середине XIX столетия в связи с образованием Русского географического общества и экспедиционной деятельностью Академии Наук, тоже не коснулось Колымского края. Правительственные и общественно-научные интересы сосредоточились в это и последующее время на вновь обретенных старинных русских землях — Приамурье, Уссурийском крае, Приморье, Сахалине.
К пятидесятым годам относится миссионерская деятельность А. И. Аргентова в приколымских районах. Им опубликовано несколько работ [3–9], содержащих новые этнографические данные о чукчах.[214]
Одним из немногих, крупных по своему значению, событий в истории исследования народов крайнего северо-востока была экспедиция Г. Майделя, посетившая в 1868–1879 гг. бывш. Колымский округ, районы обоих Анюев, Анадыря и Гижиги. Экспедиция эта, преследовала, главным образом, административные цели (урегулирование отношений с чукчами), но собрала весьма ценный и разнообразный этнографический материал по всем племенам, с которыми соприкасался Врангель, во многом дополняющий «Путешествие» и опубликованный Майделем [68].
Выдающимся по своим масштабам начинанием в области исследования населения северо-востока была известная Якутская так называемая сибирская экспедиция, предпринятая Восточно-Сибирским отделом Географического общества на средства И. М. Сибирякова в 1894–1896 гг. Блестящая по составу своих участников, в большинстве своем политических ссыльных (В. Г. Богораз, Н. А. Виташевский, В. М. Ионов, В. И. Иохельсон, Ф. Я. Кон, И. И. Майнов, Э. К. Пекарский, С. В. Ястремский и др.), экспедиция эта положила начало подлинно научному всестороннему изучению малых народов Якутии. В. Г. Богоразом, в частности, были подробно исследованы чукчи, чуванцы и ламуты [30], a В. И. Иохельсоком — юкагиры и тунгусы [53, 54]. Издание «Трудов Якутской экспедиции», рассчитанное на 13 крупных томов, было осуществлено лишь в ничтожной мере [Азадовский, I; Николаев, 72; см. также Известия Вост. — Сиб. отд. Рус. геогр. общ., т. XXVII, 1896 г. № 1 и 2; т. XXVIII, 1897 г., № 1 и 3; т. XXIX, 1898 г., № 3].
Инициатива И. М. Сибирякова была продолжена в 1900–1902 гг. Северо-тихоокеанской, так называемой Джезуповской экспедицией американского Музея естественных наук (в Нью-Йорке). Исследование народов крайнего северо-востока Азии было поручено крупнейшим русским ученым В. Г. Богоразу и В. И. Иохельсону, справедливо считающимся лучшими знатоками палеоазиатов. Ими исполнены были большие этнографические, антропологические и лингвистические изыскания на Чукотке, Анадыре, Камчатке и Гижиге. В результате появились замечательные монографии Богораза о чукчах [33] и Иохельсона о коряках и юкагирах [55, 56], освещающие материальную культуру, социальную организацию и религиозные представления этих народов.
Из последующих немногих исследований Колымского края и смежных районов наибольший интерес представляют работы С. А. Бутурлина и Н. Ф. Каллиникова.[215]
Экспедиция С. А. Бутурлина, крупнейшего знатока Крайнего Севера и выдающегося деятеля в области социалистическое строительства у малых народов, посетила в 1905 г. Колыму, Яну и Алазею и подробно обследовала население этих бассейнов. Опубликованный отчет С. А. Бутурлина [35] содержит подробное, преимущественно экономическое описание положения народностей Колымы (главным образом юкагиров и ламутов, отчасти алазейских чукчей и тунгусов), но приводит и много этнографических сведений о промыслах и кустарных занятиях населения.
Штабс-капитан Н. Ф. Каллиников провел два года (1907–1909) на Чукотском полуострове для обследования его естественно-экономических условий и проявил себя как исключительно внимательный и добросовестный наблюдатель. Талантливая книга его [59] богата разнообразным и ценным этнографическим материалом о чукчах, причем некоторые факты впервые освещены автором. Пять ее глав посвящены описанию населения и приводят замечательное по точности наблюдений описание жилища, утвари, одежды, «внутреннего быта», под которым автор разумеет социальные (семейные в частности) отношения и домашнюю жизнь, религии, промыслов и техники.
214
Настоящая часть очерка не ставит своей задачей дать хотя бы краткий обзор этнографического изучения народов северо-востока и соответствующей библиографии. Автор ограничивается упоминанием лишь о важнейших этапах этого изучения, притом относящихся только к тем из этих народов, которые описаны в «Путешествии». Не приводятся поэтому работы, касающиеся коряков, камчадалов, эскимосов и алеутов и хотя бы затрагивающие чукчей или юкагиров и пр., но лишенные существенного значения.
215
Интересны в некоторых отношениях и труды участников золотопромышленной экспедиции 1900 г. К. И. Богдановича [26] и И. Н. Акифьева [2], но приводимые ими сведения относятся лишь к берингоморским чукчам.