Колдунья

Так же, как она никогда бы не признала, что довольно часто, просыпаясь утром, обнаруживает грязь на своей ночной сорочке, ничего не понимая и не помня.

Глава 6

У Дона Армандо де Аргуэлло действительно были колоссальные владения. Чако подъезжал сейчас к его имению. Он ехал по одной из северных дорог, ведущих к имению со стороны гор. Чако уже видел растянувшийся длинный, традиционный для людей этого круга дом, построенный из кирпича-сырца. На лугу паслись коровы и овцы. К дому прилегали конюшни, амбары и многочисленные подсобные помещения. Человек, хозяин этих владений, был явно богат.

Что же все-таки де Аргуэлло было нужно от незаконнорожденного сына? Чако очень это интересовало. Получив еще одно письмо в гостинице Санта-Фе, он решился все же съездить к этому старику и все ему высказать.

Когда Чако подъехал к имению, несколько слуг подбежали к нему. У одного из них было оружие, он спросил его имя, а затем проводил во двор, до двери. Сегодня у Чако не было при себе оружия, хотя в мешке под седлом он оставил револьвер. Казалось, что этот человек с ружьем был предупрежден о необходимости соблюдать осторожность.

Стены дома производили впечатление прочности, надежности, несмотря на то что они были довольно старыми. Во всем доме было всего несколько узких окон. Чако остановился и постучал в тяжелую деревянную дверь, и какое-то беспокойное странное чувство охватило его. Он, конечно, не испугался, но царившая здесь атмосфера не нравилась ему.

Когда служанка открыла дверь, она спросила:

— Да, сеньор, я вас слушаю.

— Я пришел увидеться с Доном де Аргуэлло, — сказал Чако, показав ей письмо. — Он просил меня прийти. Я— Чако Джоунс.

Она пригласила его войти:

— Пожалуйста, подождите в гостиной, сеньор.

После того как служанка ушла и оставила его одного, он оглядел гостиную. Чувствовалось, что хозяева имели пристрастие к вещам из восточных штатов, в гостиной наряду с традиционными кушетками, покрытыми одеялами навахи, стояли стулья с красной вельветовой обивкой. На стене висело дорогое длинное зеркало, в котором отражался расположенный напротив камин. На полу лежали натуральные тканые черно-белые коврики.

Девушка-служанка возвратилась вместе с привлекательной особой, которая уставилась на него:

— Я — Донья Инес, жена Дона Армандо.

— Мне надо увидеться с вашим мужем.

— С какой целью?

Она холодно улыбнулась, и Чако почувствовал твердость в ее характере, столь необычную для испанки.

— Дон Армандо за мной посылал. — Он опять показал письмо. — Я приехал из Санта-Фе.

Донья Инес теребила пальцами край черной шали, которая была накинута поверх шелкового платья. Затем она проговорила:

— Я скажу моему мужу, что вы желаете поговорить с ним, но он не совсем здоров.

— Скажите ему, что я здесь. Он непременно пожелает увидеть меня, — настаивал Чако.

Чако не был уверен, знает ли она, кем он приходится ее супругу. Возможно, она и знала о нем, но ей это не совсем нравилось. Тем не менее она удалилась.

Чако был разозлен, получив уже второе письмо от Аргуэлло. Дон Армандо демонстрировал свое дворянское высокомерие, думая, что Чако по первому же зову побежит к нему. Наверное, старик решил, что Чако будет рад любой подачке с его стороны. Но Чако так не думал. Он по-прежнему ненавидел старика за то, что он сделал с его матерью.

Наконец Инес вернулась и сказала:

— Он поговорит с вами. Пойдемте со мной.

Он пошел за ней по коридору, они прошли мимо нескольких комнат. Этот дом был похож на подобные дома, принадлежавшие богачам. Чако наблюдал за Инес, которая так выпрямила спину, словно проглотила аршин, стараясь показать свое высокомерие. Очевидно, она была второй женой Дона де Аргуэлло, так как была намного моложе той, о которой рассказывала его мать. Он подумал, что ей должно быть лет тридцать пять, может быть, они были ровесниками с ней. Инес была такого же дворянского происхождения, как и ее супруг, судя по ее высокомерному тону.

Повернув за угол, она поднялась по двум лестницам, а затем прошла мимо открытой двери, выходившей на площадку. Инес остановилась, показав рукой, чтобы он прошел вперед к комнате с двойными дверями.

— Дон Армандо ждет вас там.

Чако кивнул, не желая даже благодарить ее. Его прошлое ставило его в ранг униженного. Он направился вперед не оглядываясь.

В гостиной де Аргуэлло сидел в кресле с высокой спинкой перед камином. У старика были седые волосы, строгий профиль, но взгляд его оставался свирепым, несмотря на его болезнь. Он выглядел худым, рядом с креслом стояла трость.

— Пожалуйста, садись, — сказал он вежливо, но строго.

Чако сел напротив него.

— Ну так, значит, ты мой сын.

— Я сын Онейды, — уточнил Чако.

— Она говорила тебе обо мне?

— Она рассказывала мне лишь то, что вы дали ей вольную и немного денег, чтобы она уехала, когда забеременела. Она не говорила, что именно вы являетесь моим производителем, — грубо и с насмешкой отчеканил слова Чако, что, конечно, не могло не задеть старика. Для отца подобные слова были, безусловно, оскорблением. Однако слово «отец» было слишком добрым, и Чако не мог его произнести, и еще он думал, почему мать не говорила ему всей правды. — Вы изнасиловали ее!

Внимательно взглянув на него, де Аргуэлло сразу же ответил:

— Нет. — Его ответ был вполне определенным и решительным. Чако был склонен даже поверить ему. — Я ухаживал за твоей матерью, — сказал старик. — Но она ведь была…

— Рабыней.

— Служанкой, — поправил де Аргуэлло.

Конечно, эти испанские дворяне никогда бы не смогли признать, что силой удерживали молодых индианок и полукровок. Несмотря на то, что они считались работницами, жалованья им не платили.

Де Аргуэлло продолжал:

— В то время была еще жива моя первая жена. Хотя все уже в прошлом и сейчас это не важно.

— Нет, важно. Для меня очень важно. Моя мать умерла в нищете, в грязной хижине.

Надо признать, что де Аргуэлло, казалось, был огорошен, услышав это:

— Я знал, что она умерла, хотя и не знал, как это случилось. Она умерла от болезни?

— От лихорадки. У нас не было денег, чтобы пригласить врача или купить нужное лекарство. — Однако вряд ли какое-либо лекарство тогда могло помочь его бедной матери. — Она делала любую работу, чтобы как-то прокормить нас. — Чако даже подозревал, что его мать занималась проституцией после смерти отчима Чако Рубена. — У нее была тяжелая жизнь, но она сохранила чувство собственного достоинства.

Де Аргуэлло молчал.

— Когда-то вы ее спровадили отсюда, — продолжал Чако. — А сейчас пишете мне письма и ищете со мной встречи. Вы меня совершенно не интересуете, и мне безразлично, что вам надо от меня. Я приехал лишь для того, чтобы сказать вам это в лицо.

Де Аргуэлло опять посмотрел на него внимательным взглядом:

— Тебя даже не интересует наследство, которое ты мог бы получить?

Услышав это, Чако замер, но затем сказал:

— Не хочу я ни вашей земли, ни ваших денег. — Наверное, говоря о наследстве, де Аргуэлло хотел расположить к себе Чако. Для Чако же согласиться на это неслыханное предложение означало предать, оскорбить память матери. — Неужели вы хотите оставить что-то метису, да еще незаконнорожденному?

Старик пристально смотрел на огонь:

— Ты мой сын, в тебе моя кровь. Я должен сначала присмотреться к тебе, оценить тебя.

— Оценить меня? — недоуменно произнес Чако. Что себе вообразил этот старикашка, кого он возомнил из себя? — У вас нет и не может быть никакой власти надо мной.

— Но ведь ты единственный ребенок, в жилах которого течет моя кровь, — гордо заявил де Аргуэлло.

Так вот, значит, что волновало старика, подумал Чако, а затем сказал:

— Единственное, что у нас с вами общее, так это то, что я был вами произведен.

— А я так не думаю. Я наводил справки о тебе. Ты во многом похож на меня. Ты смелый человек, ты работал, имея дело с оружием, ты меткий стрелок. Я тоже в молодости был смелым.