Страница 20 из 68
— Счастье высокого посещения, которым я удостоен сегодня благодаря случаю, — ответил Проскуров, — было предсказано мне утром.
— Что ж, это — добрый пророк, — подхватил великий князь. — Я желал бы, чтобы у нас почаще ломались шины, чтобы иметь такой прием, завтрак, а главное, вино… У вас славное вино, князь, — заключил Петр Федорович и налил себе еще полный стакан шипучего.
— Вы слишком милостивы ко мне, ваше высочество, — поклонился князь низким, ниже поясного, поклоном.
— Кто же этот пророк? — спросил, сдвигая брови, Чоглоков, жена которого была приставлена к великой княгине императрицею и который тоже наблюдал и сам за "малым двором".
— Доктор, — поспешил ответить князь, — его фамилия Шенинг.
— Славная фамилия! — заметил великий князь. — А где ж он!
Князь старался предупреждать желания своего высокого гостя.
— Прикажите позвать его, ваше высочество? — живо спросил он.
— Ах, да, прикажите! — сказала одна из фрейлин. — Это, вероятно, очень интересно. Говорят, в Германии есть тайные союзы, и я убеждена, что он — член такого союза, а я никогда не видела их…
Андрей Николаевич кивнул дворецкому, тот, поняв с полуслова, побежал за доктором.
Дверь раскрылась, и на пороге появился доктор Шенинг.
На нем были тот же, что и вчера, коричневый кафтан, та же простая обувь, и так же, как вчера и, очевидно, как всегда, был спокоен его вид. Казалось, под этим простым и скромным одеянием являлся не бедный доктор пред лицо владетельных особ, но один из сильных мира сего входил в общество, знакомое ему и привычное. В нем не было заметно и тени волнения, охватившего всех в Проскурове, не исключая и старого князя, с минуты приезда гостей. Доктор приближался, не ускоряя шага, и, подойдя к столу, сделал почтительный поклон, полный достоинства.
Но только великая княгиня улыбкой и наклонением головы ответила на этот поклон. Остальные, и в особенности великий князь, смотрели на вошедшего, как на предмет любопытства, словно он был не человек, а вещь из кунсткамеры. Петр Федорович перегнулся, закинув руку за спинку стула и полураскрыв рот, точно очень удивился, что доктор — такой же, как и все остальные люди.
— А что же, он ничего, — вслух проговорил он, не стесняясь.
Великая княгиня закусала губы. С ее прирожденным тактом распознавания людей, она увидала сразу в докторе достойного человека. А ее муж уже оскорбил этого человека ни за что, ни про что своим обращением.
— Вы, говорят, — предсказатель, маг, волшебник? — продолжал Петр Федорович, обращаясь к доктору.
Старый князь смотрел в это время на Шенинга, сверкая глазами, будто всем существом своим хотел сказать ему:
"Посмей у меня только быть непочтительным! так я тебя в щепки изломаю".
Но доктор, не теряя своего хладнокровия, тихо ответил:
— Я — ни то, ни другое, ни третье, ваше высочество!
— Ну, а все-таки наш приезд, случай с нами предсказали?
— Да.
— Каким же образом?
— Вам угодно испытать?
Петр Федорович расхохотался.
— Я — не столько глупая голова, чтобы верить вашим дурацким бредням.
— Но все-таки это интересно, — сказала Екатерина, чтобы смягчить последние слова великого князя.
— Да вот, — подхватил опять тот, — это совсем по женской части… Нам, мужчинам, разумеется, интереснее выпить стакан доброго вина… ну, а им заниматься гаданьем. Вы можете поворожить моей жене?
Шенинг взглянул на Екатерину. Вся эта сцена, видимо, была неприятна ей.
— Да, пожалуйста, — проговорила она.
— Если ее высочеству угодно будет, — ответил доктор, — в таком случае я попрошу ее высочество пройти со мною в соседнюю гостиную. Я могу исполнить ее волю только без посторонних свидетелей.
Екатерина поднялась со своего места.
— Я готова, — сказала она и добавила, обращаясь к Чоглокову вполголоса по-французски: — Я думаю, вы не будете ничего иметь против, если я избавлю этого человека от любезностей великого князя, а нас всех — от неприятной сцены.
Чоглоков поклонился в знак согласия.
— Только я попрошу ваше высочество оставаться недолго, — проговорил он.
Екатерина сделала знак Шенингу следовать за ней.
Остальные, когда встала великая княгиня, тоже поднялись из-за стола и перешли на террасу, где уже были приготовлены сласти и наливки, и Петр Федорович, несмотря на присутствие дам, потребовал себе трубку и закурил свой кнастер.
Войдя в гостиную, Екатерина быстро обернулась к Шенингу и, смягчая свои слова ласковой улыбкой, сказала ему:
— Надеюсь, вы удовольствуетесь тем, что я увела вас, чтобы избавить от неприятного разговора, и не станете в самом деле играть предо мной комедию с какими-нибудь предсказаниями?
— Если я решился обеспокоить ваше высочество, — ответил доктор, тоном своего голоса извиняясь, что перебил речь великой княгини, — то, поверьте, имел к тому более серьезные причины.
Говоря это, он достал из грудного кармана своего камзола сложенное и запечатанное письмо и подал его Екатерине.
Несмотря на то, что они были совсем одни, она невольно оглянулась по сторонам, несмело протянула руку к письму и недоверчиво осмотрела его. На печати она узнала герб принцессы Ангальт-Цербстской, а в почерке адреса — руку своей матери.
Не сомневаясь более, она быстро распечатала и начала читать.
"Граф Симон де Сен-Жермен, — написала ей мать по-французски, — передаст тебе это письмо и расскажет как обо мне, так и обо всем, что не успею я досказать тебе в этом письме. Доверься ему! Он — не только преданный друг мне, но и тебе может быть верным и добрым помощником".
Екатерина, пораженная неожиданностью, взглянула на стоявшего пред ней человека, молва о котором из Парижа глухо дошла до Петербурга и о котором ей приходилось уже слышать дивные вещи.
— Так вы, — сказала она, — граф…
— Симон де Сен-Жермен, — снова поклонился он.
— И вы для меня приехали из Парижа?
— Исключительно для вас, ваше высочество. Принцесса, ваша матушка, говорила мне о тех затруднениях, которым подвергается ваша переписка с нею, о том надзоре, под которым держат здесь ваше высочество, как в замке…
— Хуже замка. Я окружена соглядатаями, за каждым движением моим следят. Я не могу сделать буквально ни шага… Императрицы не видно месяцами… И достаточно, чтобы в ком-нибудь заметили преданность ко мне, дружбу, даже в слугах, — сейчас их удаляют от меня… Вблизи меня нет друзей…
— Но это не значит, чтобы их не было вовсе, — сказал граф, подчеркивая свои слова.
— Я это вижу, — улыбнулась Екатерина, — и, кажется, узнала одного из них сегодня.
Она протянула ему руку, которую граф поднес к своим губам, говоря:
— И в которого вы можете верить, ваше высочество.
— Благодарю вас, я верю. Представьте себе, мне даже не позволяют переписываться с матушкой. Письма к ней составляются в иностранной коллегии, и я могу лишь ставить на них свою подпись; мне запрещено делать какую-нибудь приписку… Мне сказано, что канцлер Бестужев лучше знает, о чем и как должна писать великая княгиня. Но они забывают, что этот их канцлер не может знать, как хотела бы писать дочь к матери.
Имя Бестужева было произнесено так, что граф спросил:
— А ваше высочество считаете канцлера своим врагом?
— И одним из самых непреклонных.
— Не отдавайтесь этому чувству вражды. Оно ошибочно.
Брови Екатерины сдвинулись.
— Как? Вы хотите, чтобы я не имела ничего против Бестужева, от которого я терплю, может быть, больше, чем от других?… Вы этого не знаете, а я тут это чувствую.
— Верьте, ваше высочество, что в Париже хорошо осведомлены обо всем, что касается вашего положения здесь. Канцлер временно делает вам притеснения, чтобы показать свою силу и выгоду союза с ним. Но он слишком умен и дальновиден, чтобы не стать на вашу сторону, если вам угодно будет выказать к тому желание.
Екатерина задумалась. Ей было весело и приятно сознавать, что она, за минуту еще пред тем чувствовавшая там, за столом, себя совершенно покинутой, среди людей, с которыми ничего не имеет общего, — вдруг видит, что где-то далеко, в Париже, заботятся о ней, знают мельчайшие подробности отношений к ней окружающих и думают за нее.