Страница 19 из 37
Яан промолчал, но, думаю, согласился со мной, а то с чего это он вдруг пригласил меня в район Каламая, а потом завел в «Кафе-Пекарню», снаружи казавшимся торцом какого-то случайного строения, а внутри — с домашним уютом, со стенами, обшитыми деревом и разукрашенными полевыми цветами. С лестницы, уходящей куда-то вниз, тянуло ароматом и теплом; перед глазами — изделия из теста со всевозможными плодами и кремами — и все это великолепие прямо из печи тебе на стол.
Как же мы здесь объелись булочками с яблоками, целиком запеченными внутри, и после осенней сырости улиц совсем осоловели. Сидим, и я в ванильном опьянении таращу глаза на очаровательную юную буфетчицу, как когда-то юношей таращил на официантку из «Гнома».
Подходят люди, и в нескончаемой взаимной вежливости: палун, тянан — пожалуйста, спасибо — делаются покупки на дом, принимаются заказы на вечер. Мне хочется заговорить с девушкой. Я жду. И, наконец, уловив момент, когда она освободилась, в ожидании новых клиентов расслабилась, украдкой глянула в зеркальце, я спросил:
— Вабандаге, куйдас он тейе ними? Простите, как вас зовут?
— Мину ними?.. Ольга, — ответила она, посмотрела, словно удивилась вторжению в ее жизнь.
— Как?! — вырвалось у меня. — Вы русская, и так прекрасно владеете эстонским?
— Я здесь родилась и не чувствую себя чужой.
— А откуда ваши родители?
— С Дальнего Востока. А что?..
Уже на улице, до сих пор молчавший Яан заметил мне:
— Русские, которые живут в Эстонии тридцать-сорок лет, много приняли от местных. Скажу больше, эстонский дух отложил на них некоторый отпечаток... Ты это должен понимать.
В тот же вечер я получил этому еще одно подтверждение. Случилось это у Сережи, у моего однокурсника, корабельного инженера. О нем мне еще недавно писали знакомые, как о человеке, который вовремя разобрался в грядущих переменах и, поняв, что союзному заводу, где он работал, осталось существовать недолго, занялся электроникой. Не оттого ли, как только я вошел в его дом, отметил в нем уверенность, которую дает востребованная профессия.
Квартира полная ожиданием гостя: хорошо урегулированная музыка; у дивана накрытый столик — бутерброды с красной икрой, рассчитанные на один укус, немного сыру, рюмочки с наперсток — в общем, всего ровно столько, сколько у эстонцев подают для поддержания разговора. Но я находился не у эстонцев и потому имел основание думать, что подобный стол предполагает, по крайней мере, еще и томящегося в духовке гуся.
— Хорошо принимаете, — сказал я вежливо.
— Мы помним твою историю с кофейной гущей, — расплылся в улыбке Сережа.
Появилась его жена Наташа, и мы, получив ее одобрение, сели к столику...
Историю с кофейной гущей я мог рассказать где угодно и кому угодно. Она сводилась к тому, как в очередной раз приехав в Таллинн, вышел в город и встретил Вяйно, знакомого эстонца, с которым познакомился в Москве. Он пригласил меня в гости. «Сегодня вы у нас» — гвоздем засели у меня в голове его слова. И потому, вместо обеда, ограничившись чем-то очень легким, к ужину я отправился к нему.
Поднимаясь без лифта на его этаж, я уже согласен был даже на капусту-мульги, эстонское национальное блюдо, тяжело воспринимаемое чужестранцами, блюдо из кислой капусты, тушеной с перловой крупой и салом... Когда Вяйно открыл дверь, я не уловил в доме никаких запахов еды. Только запах мастики для пола и слабый запах кофе. «Сейчас будем пить кофе», — вошла и сказала сияющая хозяйка. Она расставила на столике маленькие чашечки, ушла и вернулась с кофейницей, и тут я окончательно убедился — еды не будет. Даже маленьких с пятачок бутербродиков не будет. Мною овладело настоящее чувство голода. «Положу-ка побольше сахару, выпью чашку, вторую, третью, а потом съем сладкую кофейную гущу», — не успел и подумать, как хозяйка поставила передо мной чашку и сказала: «Для вас мы кофе процедили»...
— В Москве, — говорю я Сереже и Наташе, — рассказывать об этом рискованно, хозяева могут принять эту историю за намек и тут же вывалить на стол все содержимое холодильника...
— Тебе чаю или кофе? — неожиданно предлагает мне Наташа, еще не убрав со стола вилки и ножи.
И я понимаю: гуся не будет.
— Мне кофе, — прошу я и опять надеюсь на кофейную гущу.
Обстоятельного предметного разговора с Расмусом Кангропоолем не получилось. Мы сидели в его кабинете в тяжелых, обитых кожей креслах, и беседа велась вокруг Таллинна, города, где нет ни одной пропавшей улицы и которому предстоит войти в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. За свои семьсот пятьдесят лет он прекрасно сохранился, у него своя особенность: он, с одной стороны, — Вышгород, феодальный город, с другой — Нижний, бюргерский свободный. В них течет жизнь, в домах горит свет, и им не грозит опасность стареть и разваливаться.
Одним словом, разговор шел о вещах, которые я хорошо знал — за время нашей дружбы с моими заездами в Таллинн меня просвещали и Яан, и сам Кангропооль. Так что я слушал не очень внимательно, и мой собеседник видел — мои мысли где-то за окном. Мне же ничего не оставалось как откровенно признаться, что за этот приезд я сильно привязался к улицам и провел на них почти все время и лишь вечерами отправлялся по Вяйке Америка в дом, где остановился.
Здесь, на темной улице, в подворотне меня поджидали парни, они ждали от меня сигарет. С одним из них, наконец, я решил заговорить, но из этого ничего не вышло.
— Как живете? — спросил я того, кто подошел ко мне.
— Как живешь? — спросил он в свою очередь товарища.
— Как живу? Не знаю, — отозвался тот из темноты.
И я почувствовал, что мои сигареты слишком малый повод, чтобы дать им заглянуть в себя. Таких парней, оседающих в подворотне и подъездах, и у нас немало, но когда я о парнях с Вяйке Америка рассказал Славе Титову, он сказал:
— Это из тех ребят, кто, окончив школу, без знания эстонского не могут найти себе применения.
Кангропооль же об этом отозвался так:
— С языком им было бы легче... В Эстонии сейчас самое главное — язык. Знаешь эстонский — неважно, где ты родился, кто твои родители, знаешь эстонский — ты уважаешь культуру Эстонии.
А потом неожиданно он спросил меня:
— Что особенного теперь вы заметили для себя в Таллинне? И я рассказал ему, как передал для президента Эстонии
Леннарта Мери наш журнал с письмом его московского друга.
Вот как это выглядело: С первого же звонка в справочном мне дали номер телефона канцелярии президента. Я позвонил. Ответила секретарша. Я назвал себя и сказал по какому поводу звоню.
— Вы хотите лично передать? — услышал я.
— Нет, нет, — сказал я, — я бы передал любому, кто встретит меня.
— Пожалуйста, Вейценберги 39.
Прогулялся до Кадриорга. Дождь перестал, небо осветилось. Иду по дорожке парка, подхожу к Петровскому дворцу, вхожу в ворота. Обстановка непарадная, по всему видно — здесь давно ведутся ремонтные работы. Но спросить не у кого. Вокруг ни души. Забор ведет вглубь леса. Дошел до его поворота, обогнул территорию дворца и здесь вижу небольшое аккуратненькое строение и перед ним стоянка машин. И опять никого. Подхожу близко к подъезду, читаю: «Канцелярия президента Эстонии». Несколько ступенек — и я нажимаю на кнопку, щелчок — и дверь открывается. В глубине помещения окошко, и в нем молодой человек в синей униформе. Подхожу. Он встает.
— Пожалуйста, — протягиваю ему пакет, — это президенту.
— Спасибо...
Вышел я из канцелярии президента и недоверчиво осмотрелся. Где они? Может, спрятались за деревьями? Откровенно прощупываю глазами лес. Никого. Убеждаюсь, что мной никто не интересуется. И я, сетуя на подобное невнимание к себе, иду по дорожке и выхожу на трамвайную остановку...
Мы сидели в кабинете Расмуса Кангропооля в тяжелых, обитых кожей креслах, перед нами за окном как на ладони лежала площадь Ратуши. Нарядная разноцветными домами, чисто вымытой дождями брусчаткой, она производила впечатление места, где все готово к празднику, но время ему еще не настало.