Страница 15 из 25
Все владыки старались жить в мире с лугарями. Они обслуживали проходившие по Днепру торговые пути, охраняли и обустраивали броды (еще одна «бродническая» версия), снабжали рыбой, мясом, медом и другими продуктами воинов и купцов, встречали и провожали торговые караваны, давали приют странствующему люду. Он стекался сюда с разных краев и земель. Кого гнала в неспокойное великолужское пограничье нужда, кого манил за днепровские пороги легкий хлеб, а точнее, легко доступная рыба, кого просто одолевала охота к перемене мест. Для многих в те неспокойные времена островки, озера, притоки, тростниковые заросли представляли идеальное место для укрытия, привлекали своей недоступностью. «Пойду на Низ, чтобы никто голову не грыз», — говорили бывалые люди, которые испытали вкус вольной жизни и уже не могли считать зависимость и унижение незыблемым порядком, положенным Богом. В низовье Днепра проникали с севера добытчики рыбы и зверя; здесь после набегов на татар оставались отдельные группы казаков; сюда, стремясь избавиться от притеснений поляков, московских наместников, своих старшин, просачивались небольшие отряды реестрового казачества.
Так возникли запорожские, или низовые, казаки, для которых днепровские плавни за порогами стали землей обетованной. Недаром запорожцев, чьи хутора-зимовники и большие поселения — Сечи были разбросаны по всему Великому Лугу, случалось называли и «лугарями», и «камышниками». «Велыкий Луг — батько, а Сичь — маты, ось де треба вмираты», — говорили казаки о своей родине — «великой плавне».
Что ж там сегодня в тех плавнях? И мы — мой приятель Володя Шовкун и я — отправились в путешествие по Великому Лугу. Сегодня его зовут просто «плавни».
— Ну-ка, смыкни! — доносится до меня откуда-то снизу из-под кормы. — Тяни еще, подтягивай, твою...
Я дергаю лодку за веревку, тяну изо всех сил, пытаясь пробиться через кусты аморфы.
— Толкай! — кричу своему спутнику, который, упираясь в дно мелкой протоки ногами, едва не распластался за кормой в болотной жиже.
Через час мы прорываемся к тихому, пестрящему отражениями цветов, деревьев, чаек и облаков озерцу с удивительно чистой и прозрачной водой. Такие водоемы в плавнях называют «беловодами».
— Суши дуба, — хрипло роняет мой спутник, поводя подбородком в сторону крохотного пляжика.
Я уже привык к заковыристым выражениям своего товарища. «Подсушить дуба» у запорожцев означало «вытянуть лодку-дуб на берег». В историю казацкого края за порогами, в плавневые уголки Великого Луга Володя Шовкун влюблен, как дачник в свои грядки. Он и внешне похож на запорожца — слегка тучноватый, однако плотно сбитый, подвижный, с вислыми усами, в глазах лихая хитринка, а на лице добродушная усмешка. С детства он увлечен казацкой стариной. Еще — книгами, еще — кладами, а еще... И в молодости, и в более зрелые годы ему за все эти странноватые увлечения здорово доставалось и от завистников, и от властей. Его независимость многих раздражала. «Ишь какой пан выискался», — зло подначивали вольного казака Шовкуна. На что Володя с достоинством отвечал: «Не просто пан, а пан Шовкун».
Принять участие в экспедиции по Великому Лугу Шовкун согласился сразу, даже не поинтересовавшись ни целью, ни конкретным маршрутом, ни видом транспорта. Тяготы его нисколько не смущали. Он и сам немало постранствовал и по берегам Днепра, и по плавням. Мы отправились в поход на моей старенькой лодке, оборудованной примитивным парусом. Так когда-то гребли против течения, ловили парусом попутный ветер, продирались сквозь камыши, добывали рыбу и разжигали на песчаных косах костры плавневые бродяги-лугари...
— Писарь пишет, писарь мажет, он запишет, кто как скажет. Ты писарь, тебе и перо в руки. Пиши: протока Тяни-Толкай.
— Так и назовем?
— А то как же! Ты тянул, я толкал. Так и назовем. Думаешь, как казаки этим проточкам имена давали? Так вот и давали. Как себе, так и им...
Отправляясь в путешествие, я задумывал составить что-то вроде карты Великого Луга. Однако через неделю-другую от этой затеи пришлось отказаться. «От устья Днепра та и до вершины — семьсот речек, еще и четыре», — поется в одной народной песне. На самом же деле речек и речушек в одном только Великом Лугу гораздо больше. Что уже говорить о больших и малых протоках, озерах, ериках. Тем более в разные времена года в зависимости от уровня воды они меняют свои очертания и даже могут совсем исчезать, пересыхая или наоборот сливаясь с днепровской водой.
Она вливалась в протоки и длинные узкие заливы-бакаи и растекалась между плавневыми островами. Нередко именно поведение этой воды, ее направление и стремительный бег и давали основание нашим предкам нарекать водные плавневые пути, по которым двигались их челны: Быстриком, Скаженой, Речищем. Названия эти сохранились до наших дней.
У рыбацких костров, на стоянках охотников мы нередко слышали и о протоке Бороды, и о Тетькининкином проливе, и об озере Мыкытином, и о Галиньгх ямах. Все это современные названия плавневых проток и озер, связанные с людьми, которые имели к ним то или иное отношение в недалеком прошлом. Мирошник, Левковые Ямы, Жбурьевка, Канцыберы, Сердюки, Домаха — этим названиям уже больше двух сотен лет. Вот, например, рассказ девяностолетнего деда, записанный одним исследователем казацкой старины в конце прошлого века:
«Жылы запорожци Канциберы; их було три брата. Сылачи булы велыки! Ще жылы запорожци: Лебедь, Крывый, Балабан, Харько и Мусий. Тепер осталысь их озера: Лебедеве, Крыве, Балабанове, Харькове и Мусиеве. Биля Лысой горы есть ще Мусиева забора, де козак рыбалчив и стояв куринем».
Поплутав по плавневым протокам, вечером у дымного — от комаров — костра мы вспоминаем вьгаитанные из старых книг рассказы. У моего спутника крепкая память, да и рассказчик Володя отменный. За время нашего с ним общения — в лодке и на берегу — он почти убедил меня в том, что слово «казак» произошло от глагола «рассказывать»: казаки много всего повидали на своем веку и обо всем старались поведать своим сородичам, жившим оседло. Пану Шовкуну для полного сходства со словоохотливым дедом-запорожцем, повествующим о былом величии Великого Луга, не хватает лишь казацкой люльки-носогрейки. Однако и без нее его можно слушать часами.
— Тут что ни протока — то старина, что ни озеро, то — легенда, что ни речка — то клад. И не сомневайся, так оно все и есть. У запорожцев одна из речек называлось Скарбной. Даже не одна такая речка была, а целых три. Почему так? А потому, что в их руслах, когда протоки пересыхали, сечевики ховали свои скарбы, клады. А потом опять набегала вода — и все, нет клада, как под замком он, ни зверь, ни лихой человек до него не достанется. А самые главные сокровища на дне Каховского моря остались. Под его водами даже целый город спрятан...
Об этом таинственном городе в Великом Лугу я был пона-слышан и от местных жителей, и от рыбаков, и от краеведов, и от археологов. Вот уже четыре десятка лет посреди Каховского водохранилища зеленеет архипелаг. Когда-то это были песчаные холмы, издали привлекавшие внимание путешествующих по Великому Лугу. После затопления плавней они стали островами Большими и Малыми Кучугурами (украинским словом «кучугура» обозначают небольшой пологий холм или же — большую кучу). Вокруг этих холмов местные жители издавна находили и кремневые наконечники стрел со времен киммерийцев, и черепки от скифской посуды, и греческие амфоры, в которых лугари солили огурцы, и монеты разных веков, и гривны, что использовались рыбаками вместо грузил. В провалах между холмами удалось обнаружить остатки каких-то строений. Во время сооружения Александровской крепости командование Новой Днепровской линии собиралось использовать их для строительства укреплений. На эти дары старины положили глаз и запорожцы, намереваясь после окончания российско-турецкой войны построить из этого материала на Сечи каменную церковь. Однако ни правительство, ни казаки так и не смогли осуществить задуманное.