Страница 12 из 31
— Видите ли, — виновато бормотал мой Сусанин, — мы из одной деревни, это мой друг. Вместе на последние гроши покупали билет на поезд... Вначале ему везло, даже семью перевез сюда. Ну а потом дела пошли совсем плохо. Что делать? Конкуренция! Сейчас он бедствует. Да еще сына сбила машина, нечем оплатить счет из больницы. Разве мог я упустить шанс дать ему заработать?.. Извините, — еще раз повторил Феликс. — Я поступил как Энгот... (Герой «мыльного» сериала «Филиппинская жизнь» — хвастливый, глуповатый и не очень честный малый.)
— Нет, ты поступил как Феликс... И забудем об этом.
Знакомство со старой Манилой обычно начинается с испанской крепости Интрамурос. Когда-то здесь было цветущее поселение раджи Солимана — Мэйнила. Пушки и арбалеты испанцев смели его с лица земли, и на пепелище вырос «вечно благородный каменный город» с ратушей, фортом Сантьяго и собором Сан-Агустин. Четыреста лет стоит на земле Интрамурос. Многое помнят его обросшие мхом стены: звон колоколов, заставлявший окрестные деревни цепенеть и преклонять колена; глухие удары бамбуковых палок по пяткам и затылкам провинившихся «индио» (так пренебрежительно называли островитян), звуки полковой музыки на площади у ратуши, стоны и молитвы узников цитадели. Ни один индио не смел появляться на улицах Интрамуроса. Кроме слуг, солдат и узников форта...
Сегодня Интрамурос — заповедный музей. Древнее сердце Манилы, состоящее из тишины, серого камня и тусклой позолоты соборов. Наскоро прослушав рассказ гида о временах, когда в стране хозяйничали разомлевшие от солнца идальго, колониальные чиновники и кюре, гости Манилы, в их числе и я, садятся в комфортабельные автобусы и по бульвару Рохаса спешат в центр, где столица демонстрирует небоскребы, пятизвездочные отели, дорогие магазины, где можно купить вазу, расписанную самим Сальвадором Дали, и прочие диковинки.
Современная Манила говорит по-тагальски и по-английски. Это сложный конгломерат из семнадцати непохожих городов-спутников. Здесь есть свой Манхэттен — деловой и финансовый центр Макати; свой Монмартр — улица Мабини, где живут художники и богема; фабричные окраины, которые кормят, одевают десятимиллионный город и дают ему свет. Свое Сохо — припортовые «улицы греха». И хотя только что в Маниле прошла международная религиозная конференция по борьбе с порнографией, ночные утехи изжить не удалось: напротив — они стали дороже. Замаскированные под сауны, массажные кабинеты, дансинги, публичные дома продолжают процветать. Не совладали власти и с азартными играми, жульническими лотереями, петушиными боями. Более того: самая большая манильская арена «Ла Лома» отвоевала себе право проводить бои дважды в неделю вместо одного (как принято по всей стране). Страсть филиппинцев к петушиным боям общеизвестна. Говорят, случись землетрясение или пожар, настоящий тагал сперва спасет любимого бойцовского петуха, а потом уже жену и детей.
Манила — крупный порт. Здесь всегда пахнет смолой, кожей, нефтью, вспотевшими телами... Порт не знает отдыха. В трюмы грузят копру, сахар, пеньку, древесину. Выгружают компьютеры, станки.
Недалеко от порта — здание из светло-серого гранита в виде куба. Это Культурный центр, средоточие духовной жизни столицы. На концерты мировых знаменитостей съезжается весь бомонд. Есть, конечно, истинные ценители музыки. Но больше таких, кто приходит «для престижа». Сидят, бедняги, маются в креслах, борются со сном, изо всех сил стараясь «сделать лицо». Такое же выражение я замечала на лицах бизнесменов во время Рождественских балов. «Смотрите, я бодр и свеж! Со мной можно иметь дела!»
Физическая форма — предмет особой заботы. В Маниле мало тучных, малоподвижных людей. Все любят спорт. Но чтобы стать членом клуба, где играют в теннис или пелоту, нужно внести солидный взнос. Не всем по карману.
Если вы хотите сделать недорогую, но удачную покупку, поезжайте в чайна-таун, китайский городок в большой филиппинской столице.
Я стою на мосту Джонс-бридж, по которому сто пятьдесят лет назад шел «утомленный жаром» и долгим плаванием писатель Гончаров. Он заметил, что в два часа дня город точно вымер. Только изредка пробегали с поклажей на плечах босоногие индио... С тех пор много воды утекло в Пасите. Тот же мост в китайском районе, те же два часа пополудни, но никто и не помышляет о сиесте.
В чайнатауне живет миллион китайцев со своими верованиями, обычаями, укладом жизни. Живописно и неряшливо на узких улочках. Пахнет ваксой, чесноком, пряностями. Фасады домов сплошь завешаны рекламой. Чайнатаун торгует, мастерит, развлекает, исцеляет, предсказывает судьбу. Сюда приезжают из «европейской Манилы» прокатиться на фаэтоне, отведать настоящей китайской кухни.
Хозяева лавок, пожилые степенные китайцы, вечно чем-то заняты: читают газеты, пьют чай, но зорко следят за каждым входящим. Их подручные, бойкие девчонки-китаянки, тащат вас за руку: «Плача нада? Майка нада?» Тут же вынесут стакан сока или чашку кофе и навяжут совершенно ненужную вещь.
«Мы не развивающаяся страна, — невесело шутят филиппинцы, — мы страна развлекающая». Манила набита туристами круглый год. Вот и гостиница, в которой я живу, — типичный туристский город под крышей. Здесь есть все: оранжерея, сауны, магазины и даже церковь, где по субботам и воскресеньям проходят венчания с органной музыкой и морем цветов. Холл гостиницы забит баулами. Суета. Вавилонское смешение лиц, языков...
Окна моего номера выходят на бассейн. Вижу, как нежатся на солнце гости отеля. Вот солдат американской морской пехоты, скинув форму, в плавках, вальяжно развалился в шезлонге. Над ним колдуют две филиппинки: одна занимается руками, другая делает педикюр. Японцы возникают группами. Юркие, озабоченные, вечно куда-то спешат. Даже на специально организуемые для них секс-туры приезжают здоровым коллективом.
Сегодня в холле висит объявление: «Индийский маг и астролог, профессор Шамшир готов проконсультировать желающих».
— Не завидую гадальщикам, — заметил ехавший со мной в лифте седой господин. — Предсказывая судьбу другим, сами ни во что не верят.
И все же дела у мага идут неплохо. Суеверие в людях неистребимо. Отель «Хилтон» — громадина в двадцать два этажа, но... без тринадцатого. «Зачем искушать судьбу — сказал менеджер. — В жизни и так много сюрпризов».
Один такой сюрприз преподнес своим гостям персонал отеля. Забастовку. Утром не принесли газет. Остался неубранным номер. Закрылись бары. Исчез куда-то смотритель бассейна, заперев в кладовке лежаки. Не было лифтеров, швейцара... Царил хаос.
Все утро бассейн и солярий пустовали. Но в полдень одна бойкая туристка в купальнике проникла туда... через церковь. Ее примеру последовали другие. С удивлением взирал святой отец на бежавших мимо полуголых людей. Но что туристам забастовка? Они заплатили доллары и хотят получить все обещанное сполна. Где-то раздобыли ключи, растащили лежаки, матрасы и уже ныряли, наслаждаясь прохладой воды.
Вскоре конфликт дирекции и служащих был улажен. Нормальная жизнь отеля продолжалась. И, как всегда, в четверг вечером для гостей отеля и их друзей был дан бесплатный званый ужин. Но долго в этом раю не проживешь. Принесли счет за тринадцать дней проживания — в глазах потемнело! Поистине, тринадцать — роковое число!
Под вечер, когда пушка в старом форте Сантьяго оповестит, что рабочий день закончен, манильцы потянутся в Парк Рисаля. Подышать прохладой, полежать на траве, покататься на роликах. Плеск фонтанов, веселая толчея возле продавцов мороженого и воздушных шаров создают впечатление праздника.
Парк Рисаля — это еще и святое место: здесь погребен «отец нации» — Хосе Рисаль. Врач, философ, писатель, поэт, много сделавший для подготовки филиппинской освободительной революции. Ему было тридцать пять, когда в 1898 году его казнили испанские колонизаторы.