Страница 20 из 29
Четыре века тому назад (в прошлом году отмечался четырехсотлетний юбилей), а именно 17 июня 1596 года, голландскому мореплавателю Виллему Баренцу довелось привести свой корабль к скалистым берегам, кои он и обозначил в судовом журнале словом «Шпицберген», что означало в переводе Остроконечные горы. Между тем сам счастливчик вместе со своими друзьями по открытию полагал, что увидел берега Гренландии, в то время известной под названием Гронланд.
Но ту же ошибку до него совершали русские поморы, бывавшие в этих же местах значительно ранее в поисках охотничьей добычи. Они назвали холодный, преимущественно неприветливый край Грумантом, что было русским вариантом слышанного ими от соседей «Гронланд».
Шпицберген же, как название, появилось впервые на карте лишь через шестнадцать лет после произнесения этого слова Баренцем, и еще два столетия велась борьба за сохранение его на картах мира. Да и сам Шпицберген в качестве архипелага с более чем тысячью островами впервые проявил свои настоящие очертания на карте лишь в начале восемнадцатого века.
Свальбард – по-норвежски, по-русски – Шпицберген. Однако слово «Свальбард» не совсем норвежское, как и Шпицберген – не русское. Но так уж случилось, что этот уголок на краю земли, всего в какой-нибудь тысяче километров от Северного полюса планеты, имеет столь экзотическое двойное название.
Ошибкой географов считают некоторые ученые и возникновение названия Свальбард, что в переводе со староскандинавского означает «Край холода»; в прежние времена оно относилось к одному из районов Гренландии. Не случайно поэтому в Договоре о признании суверенитета Норвегии над Шпицбергеном, подписанном 9 февраля 1920 года, слово «Свальбард» вообще отсутствует. Несколько позже норвежские ученые попытались увязать упоминания об открытии Свальбарда в исландских сагах, относящихся к средним векам, со Шпицбергеном и в Акте от 17 июля 1925 года называют архипелаг Свальбардом, включая его в территорию королевства Норвегии.
Ученые продолжают спорить, ибо ни у кого нет достоверных доказательств, кто из европейцев – русские, норвежцы, голландцы или англичане – первыми охотились на архипелаге, подкрадываясь по льду к моржам и тюленям, ставя капканы на песца, сражаясь с белыми медведями.
Что бы там ни было и как бы ученые ни упражнялись, Шпицберген – это удивительный во всех отношениях и прекрасный по-своему, редкий по чистоте островок природы с нетающими льдами.
Впрочем, «нетающие льды» – это, конечно, метафора, поскольку на самом деле всякий раз с наступлением короткого лета даже самые мощные ледники начинают подтаивать и подмываться слегка потеплевшими водами океана. И тогда огромные куски и целые скалы сверкающего на солнце льда вдруг отрываются под собственной тяжестью от гигантской ледовой массы и со страшным грохотом, вспарывающим тишину на многие километры вокруг, обрушиваются, разбивая на тысячи брызг прибрежные волны, и начинают свою новую жизнь странствующих плавучих айсбергов.
Однако за зиму потери отколовшихся льдов и потоков воды, сбежавших говорливыми шумными ручьями, с лихвой восполняются новыми наледями. Но это вечное движение льдов совершенно незаметно для глаз обывателя, немногие из которых проводят здесь почти всю свою жизнь в отличие от остальных, приезжающих лишь на два-три года временной работы за приличный заработок. Они-то и называют льды нетающими.
Только специалисты-гляциологи, проведя очередные замеры, вычертив изрядное количество таблиц и графиков, завершив сложные расчеты, вдруг покачают головами, грустно заметив, что границы ледников отодвинулись на несколько сантиметров, освободив часть суши. Теплеет климат земли.
В нашей же стране, напротив, климат взаимоотношений похолодал, и развал ее в политическом и экономическом плане, к великому сожалению, повлиял и на жизнь Шпицбергена. Свернуты многие научные программы. Не приезжают больше гляциологи, не продолжаются многолетние наблюдения за движением ледников, приостановлены работы геологов – а ведь они считают Шпицберген геологической лабораторией Земли, затормозились раскопки археологов, почти доказавших, что русские поморы первыми обживали край тысячи островов.
Приоритет в исследованиях отдан почти полностью норвежцам, создавшим на территории Свальбарда научно-исследовательский полярный институт и открывшим здесь университет для подготовки специалистов в области полярной геологии и охраны окружающей среды. Стараются не отставать от них поляки, любящие природу севера, да японцы, понимающие экономическую выгоду от научных исследований в столь далеком от них регионе мира.
Что касается нас, то мы не отстаем от норвежцев теперь лишь в количестве добываемого на Шпицбергене угля, правда, почти вдвое превосходящими силами украинских и русских шахтеров, которые живут на Шпицбергене все так же дружно, единой семьей, как это и было в прошлом.
Евгений Бузни
г.Баренцбург, О.Шпицберген
Увлечения: Двор, отгороженный от ХХ века
Однажды мне сообщили, что в городе есть место, где строят копии старинных судов и теперь хотят воссоздать трехмачтовый фрегат. Я, честно говоря, поверил в это не сразу. Мне было трудно представить, что в Санкт-Петербурге, в тридцати минутах ходьбы от моего дома, есть настоящая верфь, где, как в петровские времена, стучат топоры, поднимаются шпангоуты, и что есть люди, увлеченные строительством парусников. И всем этим уже десять лет занимается морской исторический клуб «Штандарт».
Трехэтажный рубленый дом на берегу Невы, окруженный высоким забором, очень походил на форт давних времен. Бревенчатые стены первого этажа были завешаны различными инструментами. Чего здесь только не было: топоры, рубанки, уровни, внушительные молотки, бухты веревок. У печки чернел обитый железом сундук и рядом – чугунная пушка без лафета. Деревянный трап вел на второй этаж. Здесь стоял дубовый стол с длинными лавками, полки с книгами, на стене – чертежи корабля, а в углу – образ Николая Угодника, покровителя мореплавателей.
Обитатели этого дома в основном молодые ребята. Они недавно вернулись из Канады, где участвовали в соревнованиях на построенной ими гичке – копии французской парусно-гребной лодки XVIII века. Сама гичка еще находилась в порту, и поэтому мой интерес переключился на чертежи. На них в разных сечениях и плоскостях был изображен трехмачтовый парусник петровской эпохи. Рядом висела старая картинка этого фрегата с подписью внизу:
«Корабль „Штандарт“. Первый корабль Балтийского флота по голландской гравюре того времени».
Я уже знал, что здесь будет создаваться копия одного из российских фрегатов. Руководит этим проектом Владимир Мартусь, ранее строивший парусники. Он был капитаном шхуны «Святой Петр», которую летом многие петербуржцы могли видеть у Петропавловской крепости.
Прошел месяц. Я несколько раз забегал в клуб, но все не мог застать капитана Мартуся. Тем временем работа над фрегатом продвигалась. Шесть могучих дубов, сваленных друг на друга и покрытых снегом, – таков был первый материал для «Штандарта».
Через неделю, придя на верфь, я с изумлением увидел выложенный 22-метровый киль. Около него стоял широкоплечий молодой человек и листал какие-то схемы.
– Правда, что вы корабль строите? – спросил я неуверенно.
– Фрегат... Но – для начала – меня зовут Володя. – Он улыбнулся мне и протянул руку.
Володя показал на чертеже расположение палуб и пушечных портов будущего фрегата. Острие его карандаша легко бегало по бесчисленным линиям и цифрам.
– Вот киль, который мы выложили, здесь – каюты, а здесь, – Володя очертил карандашом, – будет носовая фигура, но какая – мы еще решаем.
Я слушал Мартуся и пытался осознать грандиозность и в некоторой степени авантюрность задуманного им проекта. При Петре I строительство таких кораблей было государственным делом и финансировалось царской казной или богатыми землевладельцами. Сотни работных людей, приписанных к верфям, заготавливали лес для фрегатов. В одной губернии отливали пушки, в другой – шили паруса.