Страница 18 из 154
Если на то пошло, не такой уж Йеся был дурак, чтобы подставить себя: «богу богово, кесарю кесарево… «— ответил он, когда к нему обратились с вопросом. Был бы смелый, ратовал бы за раздачу нищим. И не гневил судей, покорно спрашивая «За что бьете?!», не подставляя щеку, как учил тех, которым собирался стать царем. Храмов было много, храмы рушили и воздвигали во всякое время.
Но, в конце концов, он обличил себя. «И се увидите, я гряду образиной на облаках ваших…»
Судили его за пролитую кровь, а не за храм. Это то, что по Закону должен бояться любой человек…
Вот Иуда, который не искал дружбы с Йесей, и объявил всему миру тайные дела Спасителя, обличая перед народом. Он так думал. Поступил, как должен поступить человек, которому показалось, что на глазах его произошло преступление. Был честен.
Разве есть у человека основание, назвать предателем человека, который доложил куда следует? И все же, мир ненавидит его, вонзая в него нож снова и снова. И радуется народ, что апостолы повесили честного человека… Тридцать серебряников — это то, что полагалось за раскрытие преступления, когда проливалась кровь невинная. Он не просил отпустить Йесю, не взял свои слова назад, не извинялся перед апостолами и Мессией — он бросил их как жертву во искупление за свой грех — за то что допустил столько случаев убиения и не дал показания раньше. На эти деньги первосвященники купили землю горшечника, для погребения убитых. Но ведь не первосвященниками убитых, а теми, против которых он дал показания и с которыми долгое время был заодно.
Но разве людей интересуют мысли Иуды? Нет, они как попка-дурак повторяют то, что было сказано убийцами.
И кто спросит себя: а почему ученики Йеси не пришли на Суд? Почему бежали от гнева людей, которые в то время и не думали их искать? Нежели не нашлось ни одного, кто смог бы хотя бы попробовать заступиться за Мессию? Почему не выступили свидетелями в то время? Отчего страшились своих дел? Боялись, что и на них найдут кровь, которая была на Спасителе? Или найдутся люди, которые увидят их кровь на себе? Ведь если испугались, значит, было чего!
И вдруг, кричат на весь мир, что жили с Господом во плоти, облив грязью всех людей, которые жили в то время! И люди, прямо противоположно Иуде, вчитываются в их слова, поднимают над собой, как Свет, делают кумирами…
Кто из ныне живущих хотя бы попытался проанализировать жизнь и уклад того народа, который внезапно был объявлен врагом? Молились, женились, учились, искали справедливости, торговали и принимали запросто любого гостя, даже если он был не один…
Не странно ли, что у апостолов даже в мыслях не возникло, сравнить себя с сиротой? Или умножить радость вдов? Если апостолы солгали раз, чтобы спасти себя, почему люди решили, что Евангелие — не ложь во спасение? Все, на что опирался Спаситель и его ученики, было кем-то когда-то написано. «Ибо так написано через пророка… написано: не хлебом одним… написано: Ангелам Своим… написано также: не искушай… ибо написано: Господу Богу…»
Разве он после этого пророк?! Или они служат Богу?
Если проанализировать ситуацию и принять ее, как дела человеческие, то получается, что бандиты называют предателями честного человека и людей, которые высказали свое мнение. И весь мир соглашается…
Так нужны ли миру честные люди?
Ты мало знаешь о нечисти. И о совести… Много ты встречала среди людей подобных тебе?
Разумеется, нет, иначе не пришлось бы заковать себя в железо и покинуть родные места. Никому нет дела до твоей совести. Ты думаешь о людях, как о себе, и меряешь их своими чувствами. Но они другие. И чувства их другие. Эта деревня на три четверти состоит из таких убийц. Совесть на них не набрасывается, она лижет их и молит о костях. Поступать как Спаситель и апостолы свойственно людям, которые имеют перед собой учение трусов и мертвецов. Кто заступится за тебя, даже если поймет, что ты не убивала? Кто станет свидетельствовать, понимая, что ему в этой деревне еще жить? Тем более, у тебя нет свидетелей! Увы, Маня, я не смогу стать твоим свидетелем, меня в природе не существует…
Встретившись с тобою лицом к лицу, мертвец засмеется и порадуется, что смог уловить тебя, с живой сдирая кожу. И будут долго помнить жертву, и славить Спасителя, который успокоил их души. Это Мертвец гонится за тобой, и чем дальше ты уходишь, тем меньше у него шансов отравить тебе жизнь и спасти свою шкуру!
Дьявол помог Маньке подняться, поставил на дорогу и решительно подтолкнул вперед.
— Оставь ловцам человека погребение живых, им не привыкать. Нас ждут наши менее значимые дела: горсть земли и очень много покойников, претендующих на нее. Твое дело интересоваться мертвецами, их улавливая в сети, — решительно произнес он. — И первая рыбка уже заплыла! Это, Манька, твоя пища на каждый день. Или, если не успеешь пересечь границу леса, тебя ждет встреча с Абсолютным Богом. Сдается мне, кто-то заприметил нас и решил, что можно сделать из тебя жертвенную овечку. Посмотри! — Дьявол указал на гору.
Гора и в самом деле подозрительно пестрела белыми платками, ветер доносил гневные возгласы. Как-то не вязались столь скорые поиски с утренним покоем деревни и исчезновением девочки. Девочка была большая. Без чьей-либо подсказки ее вряд ли хватились бы до вечера.
Манька испугалась, расстроившись еще больше.
— Но с чего ты думаешь, будут подозревать меня? — с недоумением воззрилась она на Дьявола. — Я же не убивала!
— Не могу я на тебя смотреть, жалко до слез! — засмеялся Дьявол. — Думаешь, много бывает здесь чужаков? Наверное, ты единственная. Ум человека странно устроен: человек не выдаст убийцу, даже когда знает, что тот виновен, если убийца радует его взгляд! Могу себе представить, как два соседа рыли друг другу яму. Один увел у другого жену, или съел его собаку, или сделал калекой. И пострадавший решил заставить страдать обидчика так же. Но много ли у него будет радости, если он не сможет наблюдать за горем соседа? А если кто-то вместо него угодит на расправу, то он, может быть, даже послушает причитания несчастного. Убийца ждал долго… пришельца. Чтобы утолить свою ненависть. Гром и молния, если ошибусь, когда скажу, что убийца из дома, мимо которого мы прошли вечером. Ты запнулась, а потом сказала, что завтра покажешь село и приют, из которого тебя отдали старухе-опекунше… Нас слышали.
— Нас еще видели! — напомнила Манька.
Дьявол покосился на Маньку с кривой усмешкой.
— Чтобы объявить государственный розыск, нужны веские доказательства, а их нет. А чтобы учинить расправу деревней, вещественные улики не обязательны. Достаточно одного доказательства — ты. А собакам нужен след, чтобы искать нас среди людей. У тела мы его не оставили, и нет вещей, чтобы натравить на нас. Я что, похож на идиота, который ведет за собой больных зверей? Пол деревни — оборотни. Я сплю, когда не мешают, а когда вокруг столько мертвецов — бодрствую! Я видел господина, который, крадучись, торопливо, тащил на спине в нашу сторону огромную ношу, которая подозрительно брыкалась…
— А что же ты не разбудил?! — с горечью воскликнула Манька.
— Потому что ты спала там, откуда не могла его видеть. И что бы ты рассказала? «Ах, там какой-то мужик… С мешком… Подозрительно, что он по такой рани расхаживает с добром со своим?!» Так что, давай, вперед! Много подозреваемых — ни одного!
— Девочку жалко! Господи, кто мог бы на меня думать?! А она-то тут при чем? — ужаснулась Манька, заторопившись к лесу, до которого оставалось подать рукой. Мелколесье, в рост человека березки и ели, затянувшие на счастье поле, закрывали их от взгляда погони, но открытых участков было много.
— Вся мерзость, которая судится со мной! — спокойно произнес Дьявол, заторопившись тоже. — Сдается мне, суп из собаки соседа поела… Или громко посмеялась за спиной… Нечисть всегда найдет себе оправдание. И найдется та, которой оно покажется убедительным.
По лесу почти бежали. Недалеко за ними слышались расстроенные возмущенные голоса. Наконец, пересекли лес и вышли к реке, по обоим берегам которой раскинулось огромное село с множеством красивых высоких домов. С холма поселок был виден, как на ладони. Здесь было много богатых зажиточных усадеб. Поговаривали, что Их Величества родом из этих мест, но Маньке не верилось.