Страница 17 из 154
Река осталась далеко внизу за холмами, порывы ветра порой приносили прохладу непрогретой воды. В глубоком голубом небе, подернутом рябью перистых облаков, заливисто насвистывали жаворонки, в траве надсадно стрекотали кузнечики. Манька с лукавым видом посматривала на Дьявола, иногда морщась от боли, которая становилась все сильнее — железо теперь въедалось в мясо. Но они уже почти спустились с холма, а она не молилась. До леса оставалась пара километров.
И вдруг, со стороны опушки, Манька услышала храп и протяжные стоны…
Она замерла, прислушиваясь, насторожилась, вытянув голову. До опушки было недалеко. Метров сто, засеянных озимыми. Обойдя полюшку по краю по траве, чтобы не застрять в глине — здесь была тень, и утренний заморозок еще не отошел, Манька осторожно приблизилась к тому месту, откуда шел голос.
— Не двигайся! — резко приказал Дьявол, хватая за котомку и оттягивая назад.
От его голоса Манька вздрогнула.
— Ты чего?! — недовольно обернулась она, и забыла зачем…
Глаза его, обычно глубокие и черные, как сама Бездна, мерцали каким-то призрачным свечением. Он зажал ей рот, медленно разворачивая и направляя взгляд в другую сторону.
И неожиданно, там, где начиналась пашня, застыв от ужаса, Манька увидела, девочку, лет двенадцати…
Она была наполовину прикрыта платьем, которое пропиталось кровью. Манька никогда не видела, как бьются в конвульсии, но, наверное, это было то самое — тело ее вдруг начинало трясти, будто ее рвали из земли, как дерево, которое упиралось корнями. Глаза то закатывались, то оживали, она силилась что-то сказать, но изо рта по скулам лишь вытекали пенистые кровавые струйки.
Девочка заметила ее, слегка повернула голову, обратив в ее сторону взгляд, наполненный мольбой и страхом, с не меньшим, чем у Маньки. Манька видела, как боль искажает ее лицо, девочка страдала.
Застыв в ужасе, Манька не могла сдвинуться с места, будто ее окутало плотным пространством, в котором она застряла.
— Ты ей ничем уже не поможешь, — тихо произнес Дьявол, продолжая держать за руку.
— Кто это сделал? — в ужасе спросила Манька, закусив губу.
— Люди, которые живут в любви! — ответил Дьявол с легкой иронией.
— Но мы можем ей помочь! — воскликнула Манька, заметив, что девочка снова приходит в себя, попытавшись оттолкнуть Дьявола.
— Нет, — не сомневаясь, ответил он.
Он выпустил ее руку, пролетел над полем и сдернул прикрывающее платье. Оно взметнулось и упало рядом, будто отброшенное ветром. — Ты ничего не можешь сделать и не донесешь живой до деревни. Мы далеко, она умрет раньше.
Волосы у Маньки встали дыбом и зашевелились. Раны были глубокие. Тело девочки, неровно, будто рвали, было рассечено надвое от груди до середины живота, из крови торчало вывернутое ребро. Девочка уже хрипела, начиналась агония…
— Господи, дай ей умереть! — тихо помолилась Манька, страдая вместе с девочкой. Ей хотелось подойти, взять ее за руку, но Дьявол приложил палец к губам, останавливая жестом, кивнув в сторону открытой пашни.
— Не подходи, следы оставишь! — приказал он каким-то загробным потусторонним голосом.
Манька только сейчас заметила, что следов возле тела не оставили, будто девочку принесли по воздуху или швырнули издалека. Пашня вокруг была чистой, разве что похожие на след собаки, но много больше, и в ямки натекла кровь, которая уходила в промерзлую землю. Или, может быть, девочка сама оставила их, когда упиралась руками.
— Голову отдам за каждое свое слово, — усмехнулся Дьявол, взглянув на Маньку с некоторой долей сожаления. Он положил руку на лоб девочки — девочка как-то сразу успокоилась, вытянулась, глаза ее улыбнулись и устремились взглядом в небо. Она глубоко вдохнула и выдохнула — и так застыла, будто заснула, с блуждающей улыбкой на губах. — Ручаюсь, что новый оборотень не раз и не два разочарует своего хозяина… — лицо Дьявола стало брезгливым. — Человек не видит дальше собственного носа, и как верный пес следует за своими Спасителями, делая падалью все, к чему прикасается. Глупо думать, будто перестанет молотить убогий Сын Человеческий, только лишь потому, что миллионы свидетелей помечтают о нем.
Нос наполнился соплями, Манька втянула их в себя, готовая уронить слезу, как вдруг поймала себя на том, что молила о смерти. Пусть не о своей, но молила! Она перевела взгляд на Дьявола. «Никто бы так не смог, а он смог!» — с пугающей ее холодностью, вдруг подумала она, зябко поежившись. Ну точно, Дьявол, не иначе…
— Ты помолилась о смерти, — сказал Дьявол, словно снова услышал ее мысли. — Не о своей. Но у нас еще все впереди! — обнадежил он.
— Надо сообщить в деревню, — с дрожью в голосе предложила она, озираясь, только сейчас заметив, что саму ее колотит. Зубы застучали сами собой, глаза невольно шарили по сторонам и уши ловили каждый шорох. — Убийца, наверное, где-то поблизости…
— Пусть ее найдут свои, — ответил Дьявол, закрывая глаза девочки. — Как ты думаешь, на кого они подумают, когда на вопрос, кто видел ее последней, палец уважаемого человека остановится на тебе? Или мечтаешь взвалить на себя ответственность? Не думаю, — Дьявол брезгливо кивнул на девочку, — что у убийцы не найдется один — два свидетеля, которые подтвердят, что он был где угодно, только не здесь.
Манька молча согласилась и попятилась назад, быстрым шагом вернувшись на дорогу по старым следам.
Но не думать о девочке она уже не могла. Сердце ее осталось там, где лежал мертвый ребенок.
Кто мог поднять руку на ребенка, зачем, за что?! И чем дальше она уходила, тем громче слышала голос совести, которая напоминала ей, что она не сообщила, не оправдалась, не помогла, будто была заодно с убийцей. Именно так и поступил бы человек, удерживаемый Дьяволом, с неприязнью подумала она, когда замечала его с боку. Они были уже далеко, но она все еще могла вернуться. Руки и ноги, и все ее тело ныло и жгло, и каждый шаг давался с трудом. Кроме всего прочего заболела спина…
— Я не могу! Не так думает Спаситель Йеся! — наконец, не выдержала она, усевшись на дорогу, расстроенная его советами. — Почему мы бежим?!
— Ты не бежишь, ты расставляешь сеть мертвецу, который расставил сеть живому! — осудил ее Дьявол. — Убийца именно так и думал, что ты обязательно обольешь жертву слезами, бросишься на помощь, оставишь следы, будешь звать на помощь…
Он присел рядом. Помолчал, давая ей время одуматься. Но Манька не успокоилась, протестуя всем своим нутром, в котором стало тесно.
— Плохо ты знаешь свой народ и Спасителя Йесю! — покачал головой Дьявол. — Их гнали, когда открывали дела их, и принимали, когда очередной посвященный, лишенный совести, начинал понимать выгоду, которую сулит ему тайное знание Христовых последователей. Пара сотен брошенных в темницу не идут ни в какое сравнение с миллионами людей, которых они отправили в костер, четвертовали на дыбе, рубили головы и сажали на кол. Уничтожены миллионы книг и трудов, чтобы веру в полуистлевшие кости осталась единственной властвующей над человеком безраздельно.
Каждый раз удивляюсь короткой вашей памяти!
Говоришь, поступал не так? — он прищурился. — Вот ученики, которые свидетельствуют всему миру, называя лжесвидетелями людей, которые приходили и свидетельствовали против Мессии. Разве теперь кто-то помнит, что кроме первосвященников, там были старейшины из народа, которые не имели к Церкви отношения?! Старые люди, у которых в любое время ищут мудрость… И первосвященники, которые приветствовали споры в синагогах, позволяя высказывать любые мысли, и даже проповеди. Именно там апостолы искали свои первые жертвы. И Пилат, третья сторона, как Ирод, как Филип, как Асаний, римские миротворцы, не порол горячку, не увидев вины ни в том, что Йеся назвал себя Царем Иудейским, ни в том, что исповедовал Царствие Небесное. В отличии от нынешних судов, Йесю не поливали грязью. Многие свидетельства не вменили ему в вину. И многие приходили, что дать показание по совести, а не по принуждению, ни для кого не закрывали двери, всех выслушивали.