Страница 14 из 154
— Иду же! — возмущенно отозвалась Манька.
Упыреев ей никакой не Бог, слушать о себе такое было обидно.
— Что ж, посмотрим, насколько серьезны твои намерения! Но пока… — он усмехнулся, выделив последнее слово. — Пока ты пьешь мерзость, а вода Помазанников есть вера, исполненная силой Духа. Смирение — наипервейшее условие угодить Богочеловеку. А если встала на путь сомнения, осудишься! Ну, это тебе и господи… Упыреев говорил.
— Кровопиец-то? — криво усмехнулась Манька. — Ну и иди к своим… Помазанникам! — огрызнулась она, давая понять, что если он собирается ее воспитывать и поворачивать, то не дождется. Назло Упырееву, а теперь уже Дьяволу, достанет она Благодетельницу, чтобы и Упырееву досталось, что интриги плел против честного человека, и Дьявол пусть посовестится…
Дьявол рассмеялся, и снова словно бы прочитал ее мысли.
— Не знаю, не знаю… Зачем Помазаннице испытывать судьбу и менять мыло на шило? Если Маньки станут Благодетелями, кто работать будет? Помазанница моя опирается на крепкую мышцу Господи Упыреева, который умеет пасти жезлом железным доверенную ему паству. Знаком на челе обличены они властью над многими! Мужественные, исполнены внутренней красотой, грамотные, гордые, — Дьявол указал на далекие холмы на горизонте. — А какая у тебя мышца? Не сомневаюсь, что станешь молить о смерти раньше, чем закончатся те холмы! Разве не развратится с тобою народ?
Дьявол задумался, вслух рассуждая, хороша или плоха та овца, которая на жертвеннике повела себя примерно и лежит тихо, не взбрыкнув, ожидая, когда поджарят вкрутую и поделят мясо между собой. С одной стороны получалось хорошо, но не со стороны овцы, потому как ей смерть. Ей за смирное поведение никто спасибо не скажет. Разозлив всех хозяев, которые пасли ее и готовили для себя в пищу, сопротивление могло бы помочь только самой овечке, да и то, если в стадо не вернется, научившись выживать среди хищных зверей — что, в общем-то, тоже было маловероятно. Чтобы выжить и там, в диком лесу, ей еще надо было нарастить хищные зубы, которые могли бы напугать и волка.
Он с любопытством посматривал на Маньку.
— Я не овца! Не овца! — разозлилась она, понимая, что намекает он на нее. Она повернулась и пошла прочь, утирая рукавом слезы.
Наверное, Дьявол был прав, шла она напрасно. Зубов у нее не было.
Свалилась на дом Упыреева куча дерьма, а он себе лучше прежнего выстроил. Вся деревня приходила помогать, как пострадавшему от форс-мажора. А у нее разве не форс-мажор? Дом-то ее завалило, который отобрали за кредит! И за бесценок продали, она же еще должна осталась. Кризис — не форс-мажор? И радовались. А чему радовались, непонятно — что снова живет как прочие овцы, которых пасет господин Упыреев? Получалось, что пастухи живут какой-то своей жизнью, а овцы своей, и ходит пастух среди стада, и стрижет, когда вздумается. Если господин Упыреев пастух, кто накажет его за паршивую овцу?
Но она не овца. Она человек. Овца не может без пастуха, а ей господин Упыреев даром не нужен.
Манька не сразу заметила, что Дьявол идет рядом.
— Именно на сей недостоверный факт мне любопытно посмотреть, — сказал Дьявол с усмешкой. — С чего это ты взяла, что не овца? Моей головой думать не умеешь, своей у тебя нет, и каждому понятно, что молиться идешь…
— У меня есть голова! — сказала Манька с жаром. — Я не молиться, я объяснить… Но ведь не права же она! Не мне одной, всем людям помощь нужна! Я за всех…
— Обутки там, в лесу, не жали? — не поверил Дьявол. — Благодетели… Тот же кузнец Упыреев вверху, а ты внизу, и идешь призвать их к ответу?! Поучить жизни?! К какому ответу? Чтобы они сами себе глаз выклевали? А поднимать человека, когда он сам не просится, разве не молебен?! Голову надо такую иметь — Благодетеля, стальную. А у тебя откуда? Была бы голова, разве позволила бы она себе удобную обувь, зная, что железо у нее не сношено? — укорил он ее. — Маня, они живут так, потому что знают, как правильно, а ты не умеешь так-то…
Манька покраснела, Дьявол пристыдил ее. Она и сама понимала, что потеряла год. Разве в полную силу железо снашивала? Полдня с Дьяволом, и она, наверное, впервые почувствовала тяжесть своей ноши. Хорошо, она сносит это проклятое железо — и, может быть, Дьявол скажет своей избраннице, что ей не нужны ни жалость, ни сочувствие, а утро без Помазанницы. Еще и ушла не в ту сторону… Глупо повелась словами кузнеца. Но разве ж не верить никому?
Если интересно, пусть смотрит — и она умеет принести пользу. А вдвоем идти веселее и дорога короче.
Холмы были далеко. Манька оглянулась назад — деревня уже скрылась из виду. Пожалуй, они прошли столько, сколько она обычно проходила за день, если пешком. Она взглянула на Дьявола, который шагал с отрешенным видом чуть поодаль, и уже без злости прибавила шаг, пристраиваясь сбоку.
— Не сердись, — попросила она заискивающе. И упавшим голосом предложила: — Ну, хочешь, я помолюсь тебе! Если ты Бог, ты обязательно должен что-то сделать!
— Интересно, что? Голову тебе оторвать? — равнодушно поинтересовался Дьявол. — Я от молитв убегаю, куда глаза глядят. Я же Бог Нечисти, а не какой-нибудь божок!
Манька обиделась.
— Бог должен сделать что-то хорошее… — рассудила она. — Или плохое. Но заметно плохое! Если ты меня обидишь, никто не заметит, а вот если Благодетельницу, все сразу поймут, что ты Бог! И хорошее. Благодетельнице, не заметят, а если мне…
— Если бы я кому-то что-то был должен, я разве был бы Богом?! — ядовито оборвал ее Дьявол, резко останавливаясь и поворачиваясь с негодованием. — Скорее, Небо и Земля поменяются местами, чем я отвечу на молитву! Дьяволу молиться бесполезно — это знали во все времена. Пока головой в меня не упрешься и ужасами не завалишь, я с места не сдвинусь! Я Бог Нечисти, а ты мне предлагаешь сделать что-то хорошее! Хуже, плохое! Я сам решаю когда, кому и сколько. Без подсказки! Помазанники кормят меня досыта — кровью и плотью! И курят благовонными овцами день и ночь! — он слегка успокоился, заметив, что Манька слегка испугалась, повернулся и пошел дальше, заложив руки за спину, уже не глядя на нее. — Это ж надо ляпнуть! — продолжал он возмущаться сам с собою, оскорбленный до глубины души. — Сделай плохое, сделай хорошее…
Манька промолчала. Сказать ей было нечего — именно так это выглядело. Самой противно.
— Не сердись, — наконец, попросила она виновато.
— Я не умею сердиться, — ответил Дьявол, тоже взглянув мягче. — Я абсолютно равнодушное существо — самый страшный разум во вселенной. Критерий моего отношения к любому проявлению: полезно — бесполезно. Нечисть — мое Благо, я люблю ее. Горжусь человеком — имя мое в нем, но когда человек, а ты разве человек? Абсолютно бесполезный червяк, — они смерил ее брезгливым взглядом. — Слепой, глухой, калека… Ни нечистью тебе не стать, ни человеком…
— А как же животные? Они тоже бесполезные? — поинтересовалась Манька, скрывая раздражение, которое закипело с новой силой, но к унижениям она привыкла. Копила в себе. — Кузнец господин Упыреев меня с ними сравнил, когда сказал, что я грешить правильно не умею.
— Животные принадлежат мне по праву земли, их разум обречен существовать со мной в едином пространстве. И мыслят не образами, а опытом накопленных ощущений. Тогда как ты — горсть земли, и эта горсть имеет территориальную единицу измерения — автономную, независимую, пространство в пространстве. Ты, Маня, абстрактно мыслящее существо. Отвлеченно, как если бы муравей рассуждал о гусенице, которую тащит на спине. Твоя земля тоже моя, но на время дана тебе в собственность, и станет прахом, когда уйдешь из земли, а сознание — это дар. Его я не заберу, но подло изгоню с этим даром к Богу, который примет вас всех. Он, Манька, удивительно неразборчив!
Раздражение Маньки сменилось удивлением. Косвенно подтвердив ее многие размышления, Дьявол не говорил как Святой Отец. И господин Упыреев… Наговорил мути — поди, пойми, что он имел в виду! И Спаситель… Тоже не объяснил, чем животное отличается от человека… Обидел осликов, украв и оставив посреди города без хозяина, заразил хрюшек человеческими бесовскими тварями, обвинил птиц в тунеядстве, что не сеют и не жнут, будто всякий червяк и семечко на них манною с неба сыплются. Тоже трудятся…