Страница 12 из 154
— Хорош заливать! Откуда здесь Богу Нечисти взяться?! Дьявол, он… он…
Манька сверлила незнакомца взглядом, подыскивала слова, внезапно сообразив, что не так уж много знает о Дьяволе. Лицемерный, лукавый, лживый, боится крестов и молитвы, изгнан из Рая, действительно, Бог Нечисти — заведует чертями и демонами…
В свое время пытался соблазнить даже Интернационального Спасителя Йесю, но тот не соблазнился ни государствами, ни хлебами, ни дружбой с ангелами…
И страшно стало: вот она правда о ней самой, вот почему не жаловал ее Спаситель Йеся…
Она растерялась, не зная, как поступить: плюнуть в Дьявола, или обождать…
Искушает ее? Но ведь она не Спаситель! Плюнет, не плюнет — жизнь перемениться? Благодетельница полюбит? И с какой стати она скажет: «Извините, ваше имя меня не устраивает! Не могли бы вы перестать тут висеть?» Если уж на то пошло, земля тут была государственная — и не ему, ей тут места не было. Изгоняли-то не его…
Дьявол, не Дьявол, вел себя незнакомец миролюбиво. Хуже, помог ей!
— Что, он? — вежливо поинтересовался незнакомец, сложив перед собой ладони, отведя в сторону два мизинца, зажимая трость в подмышках и улыбаясь с некоторой озабоченностью.
Точно так же делал Святой Отец, когда Манька приходила на исповедь. Пока еще ходила в церковь, стараясь быть примерной прихожанкой. Точно скопировал Батюшку один в один. Да нет, тот с мукой смотрел, глаза добрые и озабоченные, а у этого… Свои… Мороз по коже!
— Он в Аду! Рогатый и с зубами! А глаза у него… Во! — с жаром произнесла Манька, приложив пальцы к глазам и растянув до предела. — А еще у него огонь во рту! И воняет… Нет, зря ты себя так не любишь! — она поморщилась и покачала головой. — Ему на волю нельзя! Знаешь, что он с нами сделает?!
— Что? — заинтересованно полюбопытствовал незнакомец.
— Распотрошит нас тут всех! — горячо поведала Манька. — И будет на земле, как в Аду! Реки крови! Не-е-ет, у него, как бы это сказать, тяжелая работа… Наказывать грешников, — она пожала плечами, махнув посохом и сбив крапиву. — А грешников много… Ужас, если вырвется из Ада! Место ужасное, огонь, сера, вопли — и скрежет зубов… Там он злобствует… Вы… — она запнулась, покраснев, когда незнакомец бросил недовольный взгляд. — Ты не такой плохой…
— Можно подумать, что без меня реки крови не текут! — фыркнул Дьявол. — Вот ты, куда бежишь от хорошей жизни?!
— Я не бегу, — не согласилась Манька. — Я иду, по своей воле. Меня никто не наказывал. Просто жизнь у меня…
Она с любопытством примерилась к незнакомцу… Или на земле? Кажется, Отец Небесный в землю его изгнал… И Отцы Святые пугали им людей, тоже, правда… Говорили, будто ходит по земле и покупает души. И иногда одерживал над человеком верх, исторгая на головы Отцов проклятия. И Святые Отцы с помощью молитв изгоняли его. Тогда отчего больницу психиатрические переполнены? Значит, не всем помогали и не всегда побеждали…
— Что — жизнь? — незнакомец въедливо сверлил ее взглядом, заложив руки за спину.
— Несправедливая какая-то… — задумалась надолго Манька. — Неправильная она, не сложилась.
— Неправильной жизни не бывает! — не согласился незнакомец. — Она или есть, или ее нет, — твердо произнес он.
— Тогда я неправильная… — задумчиво проговорила Манька, отгрызая себе ноготь. — А Дьявол… Дьявол не стал бы со мной разговаривать… Кто я такая?! Тогда кто же обращаются из человека с грязными словами? — заинтересовалась она, задумавшись.
Дьявол и к Йесе обращался так же… Что сказал, что ответил — описали, а как выглядел? Любка с любопытством взглянула на незнакомца, начиная сомневаться, что перед нею не Дьявол. Получается, бесы внутрь человека залазили, которых незнакомец посылал? Ужас! Она невольно напугалась, посматривая на незнакомца с опаской — да и кто бы не напугался?!
— Бесы — произведение человека, но они не всегда грязно ругаются. Иногда очень даже мило беседуют, обнимая человека. А может, Дьявола уже и нет! — подсказал незнакомец, прищурившись и наклонив голову. — Спаситель же устоял, одержал верх, получил власть — и сразу всех сделал счастливыми?! Справедливо судит, ушла неправда с земли… Вот ты, оскотинилась — и перестал тебя любить! И денег нет, и счастья нет, и любви… А была бы человеком…
Любка почувствовала, что незнакомец снова задел ее за живое.
— Может быть… — покачала она головой, уставившись в пространство перед собой. — Он почему-то меня еще в детстве не полюбил. Наш кузнец… господин Упыреев, говорит, что я не умею грешить… осознанно… А разве так можно?
Краснея, Манька вдруг поймала себя на мысли, что не меньше других боится быть уличенной в порочащей связи. От Дьявола открещивались, его побаивались, одержимые Дьяволом становились объектом пристального рассмотрения, причем выставляли его в невыгодном свете, а еще раньше людей сжигали заживо.
— Но Дьявол… Но ведь он же нечистый! Вы, безусловно, не можете быть Дьяволом!
— А ты — чистая? Ногти грязные, голова в соплях, волосы войлоком…
Незнакомец осуждающе улыбнулся во весь рот своих белоснежных зубов, поправил черный, какой-то уж слишком до глубокой чистоты незапятнанный плащ-накидку с капюшоном. Он тихо струился на плечах незнакомца, как крылья, и стелился позади. Внутренняя сторона плаща оказалась красной, как кровь. Под плащом он одет был просто: строгая рубашка с воротом, с глубокими отворотами, с золотыми запонками и пуговицами. Цвет ее менялся от красного до черного. Там, где рубашка оставалась без плаща, она становилась черной, в тени была красной. Черные узкие брюки, перетянутые кожаным ремешком с золотой пряжкой, кожаные черные туфли, начищенные до блеска. Теперь обеими руками он упирался на лакированную трость красного дерева.
И весь он был какой-то холеный, но не существующий.
Манька взглядом проверила его ногти, чистенькие, обточенные, кожа на руках мягкая, бархатная, как у ребенка… Если они есть. И волосы… Черные, волнистые, слегка развевались, хотя и ветра-то не было, и вроде не заканчивались, а уходили в пространство — концами становились прозрачнее и переставали существовать… И глаза — тихий ужас! Бездна… И не слепые, в глубине горел огонь, только далеко-далеко…
Сразу стало как-то не по себе. Дьявол, не Дьявол, а за демона вполне мог сойти…
— Это у меня гребешок сломался, там два зуба осталось. Крайний левый и крайний правый… — оправдываясь, смущенно проговорила Манька. Лицо ее пошло пятнами. — Ну, не знаю… — неуверенно протянула она, уже начав сомневаться и в том, что Дьявол существует, и в том, что не существует, и что в Аду, и что на земле…
Ну да, пожалуй, рядом с незнакомцем нечистой была она, согласилась Манька, продолжая рассматривать незнакомца. Солидный… Необычный… Странный… Метафизический… Скорее, плотноэфирный. И вроде был, но там, где он стоял, она видела и траву, и стволы. Несколько смазанные, и уже казалось, что эфирный не он, а то, что позади него. Пространство словно раздвоилось, плавно перетекая одно в другое. Не молод, но не стар, вполне мог сойти за отца или за умудренного опытом старшего. Впрочем, она часто так чувствовала некоторых людей, которые имели над нею власть, независимо от их возраста. Но чтобы сам Дьявол? Нет, этого не может быть! Мало ли кто как себя назовет…
Незнакомец, заметив ее недоверчивый взгляд, обиделся.
Он щелкнул пальцами, произнес слово, от которого прогремело, сверкнуло и сразу стало светлее. На краю деревни, недалеко от того места, где стояла Манькина сараюшка, вспыхнуло одинокое сухое дерево, занявшись огнем от корней до верхушки. Мгновенно. И одновременно завыли собаки, закричали петухи. Через пару минут кто-то ударил в набат, которые висели на каждой улице именно на случай пожара, созывая жителей. Захлопали двери, засветились одно за другим окна, деревню огласили вопли и возгласы. Там, в свете огня метались первые подоспевшие люди.
— Видела? — довольный произведенным эффектом, спросил Дьявол.
Манька утвердительно кивнула, заметив в свете огня на краю деревни свою одинокую сараюшку, по окна вросшую в землю. Но лучше бы гребешок подарил… Или ножницы, которые она где-то оставила. Во взгляде промелькнула надежда: может быть, там, в сараюшке ее, что-то еще оставалось из нужных ей вещей. По крайне мере, незнакомец мог бы увидеть ее другую, не в грязи лицом. Но, заметив людей, она тяжело вздохнула. Плечи опустились.