Алмазная скрижаль

– Как вы думаете, Вадим, существует ли семейная судьба, есть ли связь между отдаленными по времени событиями в жизни большой семьи, клана?

– Я думаю, да… И слава, и позор человека ложатся на всю его семью, на род до памятного колена. Болезни тоже наследуются, как цвет глаз или форма уха…

– Нет, я не о том. Это все слишком грубо, материально, что ли… Меня больше интересует семейная карма, какое-то наследственное безумие, сплав проклятий и благословений… Таинственные знаки, которыми провидение клеймит всех мужчин клана, как крест из пепла на лбу или поросячий хвостик… Я думаю, наш род был обречен… Позвольте я объясню подробнее… Мой сын был последним из ветви Лермóнтов на русской земле. Лермонты обрусели еще при царе Михаиле Федоровиче. Мой предок, рыцарь Георг Лермонт, был заброшен на Русь в Смутное время. Он остался служить Романовым, обучая рейтарскому делу московских ратников.

– Значит, вы родственник Лермонтова?

– Да, род Лермонтовых, небогатых и незнатных дворян, вышел из Шотландии, из Шкотской земли, как говорили в старину, и рассеялся по миру. Но дух прародителя незримо живет в потомках. У обрусевшей ветви рода Лермонтов были свои обычаи. Начиная с родоначальника Георга Лермонта, в роду по мужской линии чередовались только два имени: Юрий и Петр, – но были и исключения. Так, в восьмом колене рода бабушка Михаила Юрьевича Лермонтова настояла на имени Михаил для своего первого и единственного внука. Мальчик был назван в честь Михаила Архангела. А я вот оказался Маркович, так как мой отец был не из рода Лермонтовых. Матушка была последней его женской представительницей. Но с Юрия я хотел восстановить эту традицию. Были у нас и другие родовые черты. Из самых броских – родимое пятно на затылке. По форме оно похоже на летящую птицу. Мама называла его меткой королевы фей. У некоторых представителей фамилии оно почти исчезало, но в последующих поколениях возникало вновь. Вот, взгляните.

На шее Петра Марковича, сразу под коротко бритым затылком, действительно виднелся небольшой треугольник мраморно-коричневатого цвета.

– Но было и еще кое-что, так сказать, некое проклятие, тяготеющее над всеми нами. Я бы назвал это «поисковый зуд». В нашем роду передавалось пророчество знаменитой гадалки Ленорман, что нагадала Пушкину смерть от «белой головы». Она сказала, что последний мужчина в нашем роду отыщет «живую книгу». И каждый из моих дальних дедов и дядьев занимался этими бесплодными поисками. Замечу, что в нашем роду археология стала наследственным занятием. Только я один – исключение. Перед смертью бабушка Юры, моя мать, рассказала ему о пророчестве. Он почему-то решил, что это должна быть легендарная книга Брюса, которую тот спрятал в фундаменте Сухаревой башни. По преданию, охранял книгу призрак огромного роста. Юра пустился на поиски книги. Это, несомненно, была какая-то наследственная отягощенность. Он бредил поисками. Почти сутки сидел в архивах, там и подсадил зрение. Даже пытался выяснить, куда был увезен битый кирпич от башни, а сломали ее аж в 1934 году. Но, видимо, не все пророчества сбываются. Мой мальчик погиб, так и не успев ничего отыскать…

Наутро, после завтрака, решено было ехать на Спас-озеро, к отцу Гурию, осмотреть место, где был найден рюкзак, и хорошенько оглядеться на местности.

– В таком виде нельзя ехать, – решительно заявил Герасим, с нарочитой строгостью и тайным смущением оглядывая коротковатый Ликин наряд.

– Прогонит? – почти искренне испугалась Гликерия.

– Беспременно прогонит…

– Не пугайся, касатка, у нас весь гардеробишко платьями затолщен, подберем тебе знатную справу, понравишься лесному попу. – Бабка Нюра выбрала платье потемней, в мелкую гусиную лапку, с желтоватым кружевцем у горловинки. – Городское, – с удовольствием вспоминала она. – В пятьдесят третьем годе на слет трепльщиц в ем ездила. Лен мы трепали артельно, не на трудодни… Ты поясок-то подзатяни, уж и гордена будешь!

Отец Гурий чинил расходящуюся по швам кирзовую обувь. Тупая согнутая игла терзала пальцы, натертая воском нить то рвалась, то свивалась в скользкие узелки. Все это расстраивало пустынника. Поистине, ежечасные заботы о плоти – проклятие земной жизни. Сколько времени, сил, изобретательности ума уходит на пустопорожний труд. А на высшее человеку после всех земных забот и времени не остается. И забывает себя человек, и думает, что лишь для телес живет…

Дальний сипящий звук мотора, как всегда, родился далеко за озером, затем быстро возрос и на надрывном гребне вдруг оборвался, сплюнул и заглох. Отец Гурий отложил рукоделье и босиком, чуть пошатываясь и оступаясь на острых кремешках, вышел на взгорье. На берегу топтались незнакомые люди, суетился Герасим, закрепляя канат с цепом в кустах ракитника. Отец Гурий удивился и даже чуть стронулся в волненье: среди гостей была совсем юная девица в длинном темном платье.

– Как называется эта гора? – робея перед босым, вызывающе худым монахом, спросила Лика.

– Дак Маура, раз на восток глядит, значит, Маура, – сообщил Герасим.

Отец Гурий с удивлением вспомнил о горе Мауре вблизи Кирилловского монастыря у Белого озера. Неужели его невысокий холм из белого известняка – побратим той святой горы, с которой узрел преподобный Кирилл место своего будущего спасения? Отец Гурий радостно перекрестился на облака.

– Маура… Рождающая Солнце, – задумчиво произнесла Лика, окидывая взглядом холм. – Мауру – сакральный центр ариев в Северной Атлантике, исчезнувший вместе с Атлантидой и легендарной страной Туле.

Узнав о цели их приезда, монах успокоился, сочувственно выслушал Петра Марковича, подробно ответил на вопросы следователя. Легко перекусив на берегу, небольшой отряд двинулся в подземелье. Предводительствовал отец Гурий, в руке он держал электрический фонарь, почти прожектор. Это был подарок следователя «ради знакомства».

Слоистый камень подземелья крошился под ногой, от движения по туннелю где-то в глубине шумно осыпалась порода.

– Этой подземной дороге уже тысячелетия. Храм как бы запечатывает собой древнее русло. – Петр Маркович на ходу делился с Гликерией своими соображениями.

– Настоящий замок над бездной, да еще освященный молитвой, – прошептала Лика.

– Ну, я-то скорее язычник, чем христианин. Это, вероятно, наследственное. Несколько лет я работал в Индии. Там прочел книги Тилака в подлиннике, древнеиндийские Веды, «Махабхарату», узнал индийские обычаи. У нас, оказывается, много общего! Читал Рыбакова, Миролюбова, перечел «Слово о полку Игореве», Велесову книгу… Остаток своей жизни хочу посвятить истории Древней Руси. Чтобы хоть этим стать ближе к Юрке. Пока он был рядом, мы и виделись-то мало. Я хочу пройти его духовный путь…

Отец Гурий прислушивался к разговору с немного большим вниманием, чем допускали это правила аскетизма. Дойдя до высокой узкой расщелины в известковой стене, он указал место своей находки и в изнеможении опустился на камень. Сквозь узкое, неровное окошко-пролом нестерпимо синело озеро, слепила глаза солнечная рябь. От близкой воды по белому каменному своду бежали волны света.

Вадим присел на корточки.

– Так, – голос его звучал уверенно и зычно, – по моей версии, рюкзак доставили сюда водным путем в сезон дождей, стало быть, не позднее конца сентября – начала октября, когда вода стояла достаточно высоко и сюда можно было добраться озером. Человек этот хорошо знал местность, или у него была специальная карта. Ему было необходимо не просто избавиться от рюкзака, но и спрятать его на какое-то время. Здесь было самое ценное из захваченного им – фотокамера и серебряный обруч. Вернуться за рюкзаком он не смог…

– Посмотрите, здесь какая-то надпись… – Лика привстала на цыпочки, разглядывая буквы, выбитые или процарапанные на белом камне.

– Лика, Герасим, Вадим пропал! – вскрикнул Петр Маркович.

Лика высунулась из пролома, заглянула вниз. Под расщелиной темнела озерная глубь.