Страница 12 из 53
Все улыбнулись.
— Я сам все закопаю, — сказал Ладильщиков, — не беспокойтесь.
Когда же все разошлись, Николай поглядел по сторонам и спросил Петухова:
— Ананий Матвеевич, а где Маша?
— Убежала, Пожара испугалась. Да ты не волнуйся, придет.
— А ты почему знаешь?
— Знаю. По глазам вижу. Хорошая женка будет.
— Да это просто вроде как знакомая, — смущенно проговорил Ладильщиков.
— Я чую… Меня, старого воробья, не проведешь,
БЕГЛЕЦ
Прошло два года. За это время Ладильщиков много поездил со своим Мишуком по разным городам страны, а как только наступало лето, он приезжал в Москву и выступал в парках и летних театрах столицы. Но влекло его в Москву не только желание выступать. Он стремился к Маше. Находясь в разлуке, они переписывались, но ему хотелось быть рядом с ней, смотреть ей в глаза, слышать её голос. В Москве они бродили по паркам, купались в реке и ездили на дачи собирать ягоды и грибы. Николай и Маша полюбили друг друга и поженились.
Поселились они на окраине Москвы, недалеко от Тимирязевской сельскохозяйственной академии, рядом с усадьбой профессора Левковича, который заинтересовался работой Ладильщикова, Это он и посоветовал Ладильщикову купить жилье возле своей усадьбы. Домик хоть и небольшой, но удобный: сбоку притулился теплый «приделок», а на дворе были сарай с погребом, теплый хлев и молодой садик.
На новоселье к сыну приехала из Торопца Клавдия Никандровна. Правда, сначала она не хотела к нему ехать, так как обиделась на сына за то, что он выбрал себе жену сам, без ее материнского «глазу», но потом поехала. Скучно одной жить, тоскливо. Пожила немного, пригляделась к невестке и сказала сыну:
— Деловая у тебя Маруся-то и крепкая. Так у неё в руках все и горит. Я сама такая была смолоду.
А когда увидела Клавдия Никандровна, как Маруся скучает о муже, как волнуется, ожидая его с гастролей, наводит чистоту и порядок в доме, готовит его любимые кушанья, — окончательно убедилась в том, что ее сын выбрал себе жену подходящую. «Любит моего Колю, ухаживает… — думала она, — а что ж его и не любить. Он у меня орел. И животных любит, как и мой Коля. Это хорошо. Сироткой росла. Ласки не видала. А кто сироту осчастливит, сам будет счастливый».
Однажды Мария Петровна вышла во двор и увидела возле хлева высокого смуглого подростка в просторном картузе и ватной телогрейке. Стояла осень, и было холодновато. За плечами у подростка висел серый мешочек с какими-то вещичками. Приоткрыв дверь, подросток смотрел в сарай, на Мишука, привязанного к столбу. Мария Петровна знала всех ребятишек, приходивших к ним глазеть на медведя, но этого видела впервые. Подросток шагнул в сарай.
— Ты куда?! — крикнула Мария Петровна. Подросток вздрогнул и повернулся к ней.
— Что ты тут делаешь? Чего тебе здесь надо? — недружелюбно спросила Мария Петровна, подходя к подростку.
— Здравствуйте, — поклонился смущенный паренек, — я на Мишука глядел… Какой он стал большо-ой…
— А ты разве его знаешь?
— Знаю.
— Ты чей, откуда?
— Из Семёновки. Петухов я, Ванюшка. К нам Николай Павлович приезжал два года тому назад.
— А-а, мне он говорил о тебе, Ваня. Ну, иди, иди в дом, гостем будешь. Николай Павлович скоро придет.
Вошли в кухню. Ваня разделся. Через закрытую дверь из зала кто-то произнес гортанной скороговоркой;
— Маша! Маша! Маша!
— Да, да, Гаврик, — ответила с улыбкой Мария Петровна. Но опять кто-то загалдел:
— Маша! Маша!
Вошли в зал. Ваня, осмотрелся вокруг. Никого нет-Кто же спрашивал?
— Это попка кричал, Гаврик, — пояснила Мария Петровна.
Только теперь Ваня заметил в углу клетку, в которой сидел красивый зеленоватый попугай. Ваня подошел к клетке.
— Осторожнее, — предупредила Мария Петровна, — а то он чужих не любит.
Она поставила на стол самовар:
— Садись, Ваня, попей чайку с дороги.
Ваня достал из своего мешочка масленые лепешки и положил на стол.
— Не надо, Ваня, у нас все есть.
— Это мне дедушка на дорогу положил.
— А у тебя что, мамы разве нет?
— Есть… — почему-то смущенно проговорил он и потупился.
— А ты в Москву приехал один?.
— Один.
— Как же ты нашёл нас?
— Дедушка сказал, что язык до Киева доведет… А у меня ваш адрес был.
— По делам, что ли, каким? Или учиться?
— Учиться. К вам я приехал… — робко ответил Ваня,
— Зачем?
— За зверями буду ухаживать. Дяде Коле помогать.
— Да ты ещё мал, Ваня. Работа эта тяжёлая, опасная,
— Мне уж исполнилось пятнадцать. Я все по хозяйству делал и люблю всяких животных.
— А почему же ты решил к нам поехать сейчас? Ведь у нас, кроме Мишука, никаких больше зверей пока нет.
— Мне дядя Коля письмо написал.
— Я не знала, что он тебя пригласил. А тебе мама-то разрешила поехать?
— Мне дедушка разрешил. Он у нас в семье главный.
— Николай Павлович собирается на гастроли в Крым, — сказала Мария Петровна.
— Вот бы я с ним поехал.
— Не знаю как. Вряд ли. Это уж он сам решит, как с тобой быть.
Вскоре пришел домой Николай Павлович и очень удивился приезду Вани.
— Я ведь тебе, Ваня, не писал, чтобы ты приезжал сейчас.
— Вы, дядя Коля, написали мне, что дом купили с сараями и теперь есть где зверей держать. Вот я и приехал. Боялся, вы другого себе помощника возьмете, а меня забудете.
— Ну, ладно, оставайся пока, а там видно будет. Через два дня Николай Павлович и Ваня уехали на гастроли в Крым, а на другой день после их отъезда пришло письмо от Ваниной матери, Дарьи Ивановны.
«Здравствуй, мой дорогой сыночек Ваня!
Зачем ты, самовольник, оставил свою родную мать и уехал в Москву, к чужим людям. Это вы все с дедом надумали и от меня скрыли. Дед старый — нынче жив, завтра помер, — а я тогда одна-одинешенька останусь. Как жить-то буду? Не будет у меня на старости лет кормильца. Тебе, Ванюша, надо бы к земле поближе держаться и хлеб сеять, как твой отец и дед хлебопашеством занимались, а ты вон что удумал — со зверями бороться. Беду себе ищешь. И нашлись же такие бессовестные люди, уманили тебя, глупого и малолетнего, на погибель твою. И меня не спросили, похитили сына у родной матери, которая тебя вспоила и вскормила.
Сыночек мой родной, Ванюшенька, отвечай мне поскорее и приезжай обязательно. Я места себе не нахожу, ночами не сплю. А ну как случится с тобой что-нибудь… Хожу в ликбез, а грамота на ум мне не идёт. Все думаю о тебе, сыночек мой. Приезжай скорей, успокой свою мать. Ты одна у меня надежа. Жду тебя, Ванюша, домой с нетерпением.
Письмо писала сама, и если, уж что не так — не обессудь меня, сыночек.
Поклон тебе от деда.
Остаюсь жива и здорова твоя родная мать Дарья Ивановна».
В письме было много ошибок, буквы написаны неровно, неуклюже, но Мария Петровна ничего этого не заметила. Письмо Дарьи Ивановны ее сильно разволновало.
— Во всем Николай виноват, — сказала она сердито, — наобещал мальчишке златые горы, вот он и прикатил. Что теперь с ним делать? И в Крым увёз…
— А ты, Маруся, не больно расстраивайся, — успокаивала невестку Клавдия Никандровна. — Конечно, мальчишка ещё глупый, а сердце материнское жалостливое. Как вернутся из Крыма, так надо взять его, паршивца, и отправить домой. А ты, Маруся, сядь и напиши Дарье Ивановне письмо, успокой материнское сердце.
Маша села за письменный стол и написала Дарье Ивановне тёплое письмо. Маша извинялась перед ней, успокаивала её тем, что её Ваня жив и здоров, и, как вернется из поездки, так сейчас же приедет к ней, в родное село.
Через месяц Николай Павлович вернулся с гастролей, и в доме Ладильщиковых произошёл крупный разговор.
— Как же ты, Ваня, приехал? — спросил Николай Павлович. — Ведь мама-то, оказывается, против.
Ваня густо покраснел и потупился.
— Если б я сказал маме, она не пустила бы меня.