Страница 9 из 151
«Но, что уже совершенно очевидно, следует отказаться от практики подмены закона прежней административно-приказной формой управления средствами массовой информации. Комитет по гласности, по сути дела, превратился в место, где разбираются жалобы с требованием обуздать прессу. Хотя, совершенно очевидно, для этого и существует закон, которым должно руководствоваться общество. И когда в Верховном Совете СССР раздаются требования разобраться с очередным неугодным для депутатов печатным выступлением, следует помнить об этом. Иначе это грозит обернуться бесправием, очередной уздой на гласность. Быть может, сейчас реально средства массовой информации подошли к качественно иной задаче: формировать общественное мнение на основе действительно разносторонней информации, считает В. Фотеев.
И свою задачу комитет видит прежде всего в обеспечении реализации Закона о печати. Предполагается создать программу, которая реально обеспечивала бы гласность: создание полиграфической базы, органов, которые бы занимались подготовкой кадров, защитой журналистов и изданий. А сегодня им приходится действовать в условиях жестокого давления как со стороны издателей, так и учредителей. В этой связи характерен пример газеты народных депутатов Красноярского края „Свой голос“. Издательство „Красноярский рабочий“ в обмен на согласие печатать газету потребовало от редакции расписки в том, „что она обязуется не подвергать огульной критике партийные комитеты“. Случай симптоматичный, характеризующий ярко монополизм, который сегодня складывается на издательском рынке. Впрочем, с подобными ультиматумами сталкиваются не только местные издания. Издательство „Правда“ в ответ на желание ряда центральных изданий стать учредителями отказалось заключать с ними договор».
А что обо всем этом думают на Западе? Американская эмигрантская газета «Новое русское слово» (14.12.1990) так откликнулась на данные перемены в СССР, поместив заметки нашего бывшего соотечественника Марка Поповского «Слово и топор». Заголовок статьи Поповского вызван трагическими обстоятельствами гибели от руки неизвестного до сих пор убийцы известного проповедника и писателя Александра Меня. Поповский продолжает:
«Гласности уже три года. На Западе ее считают главным и неоспоримым достижением Горбачева. В Советском Союзе отношение к гласности несколько более осторожное — даже у тех, кто поддерживает президента-генсека. Похоже, что вступивший в действие 1 августа 1990 года Закон о печати не избавил советскую прессу от элементов страха и присутствия лжи. Во всяком случае, руководство еженедельника „Московские новости“, в своем „Открытом письме“ заявило на днях: „Народ должен знать всю правду о реальном положении дел. Полуправда и откровенное вранье государственных деятелей должны быть наказаны“ („МН“, 1 ноября). Это мнение разделяют многие писатели и редакторы, они желают, чтобы рамки гласности были расширены. Но одновременно распространена в обществе и противоположная точка зрения, которую откровенно высказывают, например, читатели газеты „Известия“. „Свобода и независимость органов печати нужны для одного — для дискредитации партии, захвата власти всякими радикалами“, — пишет житель Львова. „На месте правительства и партии я бы установил за вами, товарищи газетчики, строгий контроль. Если вас не сдерживать, ой сколько вы дров наломаете“, — пишет москвич. Из города Всеволожска требуют „защитить общество от информационного насилия и для этого установить нравственную цензуру“. Из Горького несется окончательный приговор: „Бесконтрольная печать в цивилизованном обществе недопустима и вредна“.
Как же реально выглядит на сегодня допущенная советской властью гласность в прессе?
Гласность какую-то степень свободы обществу действительно предоставила. Со страниц газет и журналов звучит слово ученых, священников, офицеров и просто рядовых граждан, которые в письмах в редакцию откровенно рассказывают о тяготах своей повседневной жизни.
При всем том, ослабив несколько давление на печать, власти и своих интересов не забывают. Госпропаганда не умолкала, а лишь сменила тон. Народу твердят, что прежние институты удушения полностью обновлены и никакой опасности для граждан более не представляют. Об этом пишут, дают интервью за интервью руководящие работники КГБ и Главлита — организации, возглавлявшей цензуру печати. Главлитчики публично клянутся, что писатели и журналисты никогда больше не услышат от них запретов и указаний. Цензоры (должность эта, однако, не упраздняется!) будут отныне лишь добрыми советчиками и консультантами пишущей братии с тем, чтобы предупреждать утечку государственных секретов. А поскольку в СССР теперь сплошной хозрасчет, то главлитчики даже предлагают редакциям и издательствам заключать договора и платить цензорам за их заботы. Самоокупаемость! В связи с этими переменами Главлит — штаб государственной цензуры (хорошо помню его громадную домину в Китайском проезде, неподалеку от ЦК партии) переименован теперь в ГУОТ — Главное управление по охране государственных тайн в печати и других средствах массовой информации. Давая интервью, деятели этого самого ГУОТа извиняющимся тоном признают, что да, пока еще 20–30 названий книг из числа привозимых с Запада в таможне ежедневно задерживается, но это, видите ли, те произведения, от которых „веет духом холодной войны“, которые „разжигают конфронтацию, пытаются подрывать советский строй и единство страны“. Список запрещенных книг? Нет, пока такой список не составлен. Вопрос о том, пропускать или не пропускать, решается на месте. Зато в библиотеках нынче полная свобода: под арестом остаются лишь полтысячи названий книг. Остальные — читай не хочу! Но пока главлитчики давали свои „расслабляющие“ интервью, а депутаты (почти три года!) создавали и утверждали Закон о печати, власти не прекращали политику цензурирования. За это время сделаны были попытки сместить четырех редакторов газет и журналов, которые давали своим читателям „слишком много“ нежелательной информации. Гнев, в частности, обрушился на редакторов газеты „Аргументы и факты“ и городской газеты г. Ногинска, журналов „Октябрь“ и „Книжное обозрение“. Выгнать с работы, правда, удалось только одного из бунтовщиков, но у хозяев страны есть немало и других средств давления на прессу.
На 22-й день после вступления в силу Закона о печати, того самого, что провозгласил полный отказ от цензуры, выпущен был и разослан „тем, кому о том ведать надлежит“, новый секретный „Перечень сведений, запрещенных к опубликованию“. Издан „Перечень“ тиражом 20.000 экземпляров, так что получит его целая армия надзирателей над печатью. Исключительно для их сведения в нем сообщается, что журналисты не имеют права касаться вопроса о заболеваемости скота ящуром и особенно строго запрещено называть цифры гибели скота; нельзя писать о неудовлетворительном состояний воинской дисциплины личного состава Вооруженных сил СССР, о преступности и самоубийствах а армии; секретны любые подробности, касающиеся износа железнодорожных вагонов и локомотивов. И еще и еще… Список секретных сведений утверждает Совет министров, и, разумеется исходные данные приходят из министерств. Принцип прост: министерские чиновники объявляют засекреченным все то, что обнажает их плохую работу, неудачи, бездарность и безграмотность руководства. Народ не должен знать, что гибнут миллионы голов скота, что вагоны и локомотивы вконец изношены, и тем самым железнодорожные катастрофы, можно сказать, запланированы, что армия распадается, а армейское имущество, включая боевую технику, разворовывается. Так, едва Закон о печати вступил а силу, под его главный тезис об уничтожении цензуры аппаратчики немедля подложили мину. Вместе с тем на поверхность выплыл другой параграф того же закона: нарушителям государственных тайн грозит суд и лишение свободы от 5 до в лет! Такая вот ловушка для особо ретивых искателей, хранителей и распространителей общественной правды.
Кстати, попытки подловить журналистов на „разглашении“ уже делаются. После того как нынешним летом „Московские новости“ опубликовали выступление бывшего генерала КГБ Олега Калугина, одного из редакторов вызвали в главную военную прокуратуру. Допрос длился четыре часа, после чего следователь прокуратуры явился в редакцию и незаконно потребовал сдать ему стенограмму выступления Калугина, на основании которой газета подготовила статью. Все это делалось, разумеется, во имя сохранения государственных тайн, которые Калугин, а за ним и „Московские новости“ якобы разбалтывают.