Закат Аргоса

Увы, теперь можно было сколько угодно злиться обижаться на самое себя — единственный шанс узнать правду оказался безнадежно и безвозвратно упущен.

Глава XVII

Как же она была красива!.. Треворус никогда не сомневался в том, что это нежное, капризное, прихотливое, изящное, изысканное, ни на что в мире не похожее создание — именно «она», и не было женщины, способной с нею сравниться.

Как женщина, она была жестока и заставляла его сердце томиться мучительным, сладостным ожиданием, отказываясь являться во всем своем неповторимом совершенстве. Десять зим он ждал этого чуда, иногда отчаиваясь и почти теряя надежду. Десять бесконечных зим ради повторения той единственной в его жизни ночи, когда он был абсолютно счастлив рядом с Нею, очарованный и потрясенный. Он знал, что очень скоро это произойдет снова, и Она доверчиво, неторопливо раскроется перед ним, для него и только ради него, даруя высшее счастье и вознося его душу к вершинам наслаждения, столь немыслимого, столь полного, что ради этого можно вытерпеть и пережить любые страдания и не бояться умереть.

Десять лет назад она покорила его сердце и заполнила одною собой без остатка.

Он помнил, как ее преподнесли ему в дар, такую маленькую, хрупкую, едва живую. Крошечный бледный росток, тоненький и беззащитный, которому нелегко было прижиться в чужой земле, этому чаду непроходимых джунглей Черных Королевств, обошедшемуся Треворусу в целое состояние. Нежная крошка уже тогда отличалась суровым нравом. К ней нельзя было прикасаться, ибо она источала смертоносный яд, мгновенно убивающий неосторожного безумца, посмевшего посягнуть на ее девственную чистоту. Она сжималась и замирала от громких звуков и яркого света, предпочитая жаркий влажный сумрак, сходный с тем, в котором она родилась, и не любила посторонних любопытных взглядов, начиная извиваться всеми своими отросточками и листиками, если долго смотреть на нее. Треворус знал и сразу чувствовал, когда она больна, обижена или просто не в настроении. Он неустанно ухаживал за нею, кормил и оберегал, привязываясь к ней всё сильнее.

Его жена ревновала и плакала, подозревая, что у него, тогда еще не короля, а наследного принца, есть другая женщина, хотя и не находила ни единого подтверждения своим подозрениям.

Потом умер старый король Аргоса, и Треворус, единственный наследник, взошел на престол, но это его совершенно не радовало. Он был вынужден исполнять свой долг, но при каждой возможности спешил в дальнюю часть оранжереи, чтобы там отдохнуть душой.

Пять зим ничего не происходило, но терпение Треворуса казалось неиссякаемым.

В ту ночь жена сообщила ему, что беременна. «Я знаю, дорогая, — не открывая глаз и рассеянно улыбнувшись, ответил он, — я знаю!» Он обнял ее и прижал к себе, шепча слова любви и благодарности, но на самом деле они предназначались той, другой, которую обнять было нельзя. Ибо в ту же ночь она изменилась тоже, выбросив длинную стрелку, на конце котором виднелась крошечная завязь будущего чуда.

Его предупреждали, что именно в этот период она становится еще более опасной и способной источать ядовитые миазмы, которые нельзя ощутить обонянием, но они не менее смертельны, чем ее сок и маленькие шипы на стебле, только убивают не сразу. И чем ближе к моменту цветения, тем сильнее и убийственнее испарения странной росы, появляющейся на ее листьях на закате солнца. Самый воздух вокруг нее становится отравленным, наполняя собой всё вокруг, всюду проникая и заставляя людей погибать. Сам Треворус этого не боялся, ведь он настолько привык быть рядом с нею, что они стали почти единым целым.

Жена его, красавица-королева, плохо переносила беременность и почти не вставала с постели. Она безобразно расплылась и стала просто огромной. Ее нежная кожа покрылась уродливыми коричневыми пятнами, и она всё время жаловалась на то, что ей не хватает воздуха, и ее словно что-то душит. Придворные лекари уверяли, что всё это совершенно нормально и бывает со многими женщинами, как и частые обмороки. Они успокаивали Треворуса, не подозревая о том, что он куда больше озабочен тою, другой, которая была совершенно безмолвна и не жаловалась ни на что.

Королева плакала и говорила, что боится умереть. Он бросал рассеянный взгляд на ее огромный живот и бормотал о том, будто ее страхи беспочвенны — она молода, сильна и здорова, так что достойно должна перенести то, через что проходят все женщины, не замечая, как силы ее тают, здоровье покидает ее, а возраст становится невозможно определить по измученному, худому, почти страшному лицу.

Когда настал срок, и нечеловеческие крики несчастной женщины огласили дворец, он был рядом… но не с нею. Треворус стоял на коленях в оранжерее, не сводя глаз с распускающегося цветка, который раскрывался перед ним; очарованный истинным совершенством, король едва мог дышать от волнения, слезы счастья струились по его потрясенному, спящему лицу.

Королева истекала кровью и безмерно страдала двое суток. То, что пыталось пробиться на свет изнутри нее, беспощадно разрывало живую плоть. Она настолько обессилела под конец, что уже не могла кричать, и только закусывала почерневшие губы, обезумев от своих бесконечных мучений.

Увы, даже Смерть оказалась настолько немилосердна к несчастной королеве Аргоса, что замедлила явиться за нею, а позволила увидеть чудовищный плод, который появился на свет, и лишь после этого душа женщины покинула измученное тело, а в ее угасших глазах застыли ужас и отчаяние.

Впервые за века рождение наследников престола в Аргосе не было ознаменовано всеобщим ликованием. Радоваться было нечему.

При дворе шептались о том, что хорошо бы тайно умертвить детей (или дитя?) Треворуса и объявить их (его?) мертворожденными. Но король так и не высказался на этот счет прямо, возможно, потому, что был не в состоянии ничего произнести.

Он был потрясен и раздавлен обрушившимся на него кошмаром. Эти дети, эти чудовищные уроды были оскорблением его утонченному чувству прекрасного, злой насмешкой судьбы. Он надеялся, что они умрут сами, но этого не произошло. Двухголовая, трехногая тварь упорно цеплялась за жизнь, и росла, в то время как его Цветок угас еще до рассвета: ему была отпущена всего одна ночь. Треворус заранее знал, что так и будет, что Чудо живет всего одну ночь в десять лет, и всё же оплакивал его долго и безутешно, так что на скромных похоронах жены его скорбь выглядела вполне естественной. Иное дело, что об ее истинной причине никто не догадывался.

Жизнь правителя Мессантии снова сделалась одним только ожиданием, которому было суждено продолжаться еще десять зим до следующей Ночи. Он по-прежнему не расставался со своей безмолвной Возлюбленной, разговаривал с нею, признаваясь в собственных чувствах.

О том, что за несколько месяцев перед появлением Цветка во дворце умерло не менее десяти человек, кроме королевы, Треворус не думал. Эти жизни были ничтожной жертвой Совершенству, не стоящей того, чтобы о ней сожалеть.

Теперь срок ожидания истекал. Скоро, совсем скоро чудо должно было повториться. Треворусу хотелось только одного — чтобы его оставили в покое и не нарушали той особой внутренней просветленности и гармонии, каковые он обретал в своем ожидании. Но люди словно сговорились преследовать и терзать его своей докучливой мышиной возней, а тут еще эти аквилонцы совершенно некстати! И смерть их человека, причины которой Треворус не собирался никому объяснять. Его Возлюбленная убивала не всех, но на некоторых действовала даже на расстоянии, сквозь стены и потолки — на тех, кто по неизвестной Треворусу причине оказывался чувствительным к исходящим от нее невидимым испарениям, и тогда человека ждала смерть, он задыхался, и сердце его останавливалось, причем не имело значения, был ли это здоровый сильный мужчина, женщина, старик или ребенок.

Например, аквилонский король остался жив только потому, что успел позвать на помощь, а кто-то из его людей догадался немедленно открыть окна. После этого Треворус распорядился немедленно предоставить аквилонцам другие помещения, находящиеся на значительном удалении от оранжереи — пока это помогало, но сила Возлюбленной увеличивалась по мере приближения срока ее цветения.