В исключительных обстоятельствах

— А попытка! А использование государственного транспорта в личных целях! — Левашов рассмеялся, поняв вдруг, что Борис верит каждому его слову. — Ладно, оставим это... У тебя жена-то... когда рожать собирается?

— Недели через две.

— Тогда еще ничего.

— Что ничего?! — насторожился Борис.

— Понимаешь, пока мы с тобой о бутылках калякали, поезд стоял. И сейчас стоит.

— Мать твою за ногу! — пробормотал Борис.

Левашов натянул на ладонь рукав свитера, ухватился за покрытую изморозью ручку и надавил вниз. Ручка не поддавалась. Тогда он несколько раз ударил по ней ногой и дернул дверь на себя. И тут же словно что-то живое, белое, обезумевшее ворвалось в тамбур и забилось в нем, как в западне. Левашов опустился на одну ступеньку и увидел, что сугробы доходят до осей колес. Тогда он спрыгнул в снег и прошел вдоль вагона. Следующее колесо было занесено полностью. И ни одного огонька не пробивалось сквозь несущиеся, вытянутые в полете сугробы. Казалось, поезд стоит на дне снежного потока.

Поднявшись в вагон, Левашов захлопнул за собой дверь и для верности повернул щеколду..

— Ну что? — спросил Борис. — Станция?

— Какая станция... Снег выше колес. Пошли к проводнику.

В служебном купе сидели Оля, парнишка, которого она уговорила ехать с собой, бригадир поезда Дроздов и машинист Денисов.

— Так что получается? Стоим? — спросил Левашов.

— Получается, — ответил Денисов. — Что выходит, то и получается.

— Чего же вы молчите?! — вдруг тонко крикнул Борис.

— А что нам, песни петь? Или кричать надо? Не в кабинете, чай... Да и паровоз от крику не пойдет. Не лошадь...

— И долго стоять будем? — спросил Левашов.

— Пока не поедем.

— Надо ведь сообщить как-то... Ну, что мы застряли...

— Кому положено, тот уж подумал об этом, — с достоинством сказал Дроздов. — А если б не догадался, все равно знают о нас. Со станции Взморье мы вышли, на Тихую не пришли... Вот и весь сказ.

— Значит, не удалось пробиться на север...

— Не удалось, — сокрушенно согласился Денисов. — Что мог — сделал, а вот не удалось. Впадина между станциями, понимаешь... Железная дорога прогиб делает... Тридцать километров прогиб... Тут-то снег и скопился, тут-то он нас и подстерег.

— Но к утру поедем?

— Должно. Если роторы пришлют да расчистят.

— А если не пришлют?

— Могут и не прислать. В буран роторы на шахты посылают, на электростанции. В Синегорск, Быково, Долинск... В Корсаков — там порт... До ближайшей станции тридцать километров. А при таких заносах считай, что все. триста.

— Отдыхайте, ребята, — посоветовала Оля. — В Тымовском разбужу.

Все смолкли, прислушиваясь. Если раньше порывы ветра были даже приятны, потому что поезд все-таки шел, то теперь и в этом вое, и в подкрадывающемся шелесте снежинок, да и в самой неподвижности состава было что-то жутковатое.

 

Утро наступило поздно и как-то уж очень неохотно, темнота будто цеплялась за промерзшие ветви деревьев, за покатые сугробы, за торосы, которыми был утыкан весь берег. Ветер гудел уже не за стенами вагона, а где-то над головой.

Обычно сильные тайфуны быстро выдыхались, но на этот раз к утру буран усилился. В серой мгле рассвета с трудом различались верхушки занесенных деревьев, телеграфные столбы тоже стали короткими, а уцелевшие провода висели на уровне человеческого роста.

Состав стоял черный и безжизненный, будто оставленный здесь сотни лет назад. Где-то рядом начинался океан, замерзший у берега, а дальше — клокочущий, раздраженный, исполосованный бурыми волнами. Насыщенные снегом, они быстро замерзали, попадая на палубы судов, и рыбаки мечтали только об одном — продержаться, не дать льду покрыть палубу и борта. Обмерзшее судно становилось неуправляемым, волны покрывали его все новыми слоями льда, пока оно не скрывалось под водой. Да, рыбакам сейчас было труднее всего. Но зато, что может сравниться с их радостью и чувством победы, когда на горизонте спокойного океана они увидят свой остров и побегут по палубе, давя тяжелыми сапогами острые хрустящие льдинки! А пока, пронизывая взбудораженный воздух, неслись их радиоголоса — одни просили помощи, другие ее предлагали.

Последние известия, которые в то утро слушал весь состав, не принесли ничего утешительного...

...Третий день свирепствует пурга над Корсаковом. В городе полностью прекращено движение всех видов транспорта, закрыт порт. На рейде скопилось два десятка судов с продуктами и товарами первой необходимости. Невзирая на ураганный ветер, работники порта взялись разгрузить несколько судов вручную.

...Как и в прошлые метели, самоотверженно работают бульдозеристы Макарова. Этой ночью они пробились на хлебокомбинат и доставили хлеб в несколько магазинов города.

...Не работают Лермонтовский и Новиковский угольные разрезы, шахты «Долинская», «Шебунино». Прекратили работу леспромхозы и бумажные комбинаты. Во всех отраслях народного хозяйства ощущается острая нехватка топлива, электроэнергии, горючего.

...Четвертые сутки не прекращается пурга на Курилах. Занесены поселки, дороги, прервана телефонная связь, оборваны электропровода. Вторую неделю жители Крабозаводска, Южно-Курильска, городов и поселков Шикотана, Итурупа, Кунашира не получают писем и газет.

...Настоящее мужество проявляют в эти дни труженики села. Трактористы совхоза «Чапаево» двое суток пробивали дорогу к занесенным снегом парникам, чтобы дать воздух и свет рассаде. Вчера все жители совхоза вышли на расчистку дороги к животноводческим фермам, куда уже третий день невозможно доставить корм для животных.

...Все пространство Охотского моря в восточной части Тихого океана сотрясается ураганным ветром и разрывами снежных зарядов. В тяжелое положение попала флотилия японских рыбаков, промышлявшая восточнее Средних Курил. Застигнутые штормом, суда вынуждены были зайти в наши территориальные воды — в залив Касатка на Итурупе. Но сюда ветром нагнало огромные ледяные поля. Часть японской флотилии успела выйти на чистую воду, а семь судов затерло льдами. Одно из них — «Итоки-мару-35» — затонуло, еще одно судно выброшено на берег. Пять судов получили повреждения и продолжают бороться за свою жизнь. Нашим судам, находящимся вблизи этого района, дано указание немедленно следовать к заливу Касатка для оказания помощи...

 

— Оля, — крикнул Левашов. — Подождите!

Девушка остановилась.

— Вы хотите спросить, какие конфеты я люблю?

— Про это мы уже договорились. Островными конфетами вы медведей кормите... Что нового, Оля?

— По слухам, к нам идет ротор.

— Значит, сегодня сдвинемся?

— Трудно сказать. По-моему, вряд ли...

— Да... Повезло ведь тем, кто уже сойти успел.

— А раньше никто и не сходил, — сказала Оля.

— И все, кто сел в Южном...

— Конечно. Вагон-то купейный.

— И то верно... Ну а Коля не жалеет, что поехал?

— А что ему жалеть? — Оля передернула плечами. — Сам напросился!

— А мне показалось, что вы его уговорили...

— Это ему хотелось, чтобы я его уговорила. Вроде бы он здесь ни при чем. Этакая невинная хитрость. Ну пусть думает, что он очень хитрый. Я-то знаю, как все на самом деле...

— И что же, он вот так, без вещей, с бухты-барахты пришел на вокзал и поехал?

— Да какие у него вещи? — удивилась Оля. — Портфель задрипанный — вот и все имущество. Нет, на приданое я и не надеюсь. Ну ладно, пойду, а то он уже бесится.

— Чего ж ему беситься?

— Ревнует. Вы что, до свадьбы все такие?

— Почти. Да, Оля, я хотел спросить... У меня в Тымовском друг живет. Вы не могли бы ему иногда от меня маленькие посылочки передавать? Он бы сам и к поезду приходил...

— Вообще-то правила не разрешают... Но зачем тогда правила, если их не нарушать? — засмеялась она.

— А в этом рейсе вы тоже нарушили правила? — спросил Левашов, даже не надеясь на ответ.

— В этом? Да вы что? Кто в такую погоду о посылочках думает?