Страница 10 из 81
— Никаких намеков. Я уж всем классам показывал, просил, чтобы хозяин назвался…
— И что?
— Не назвался.
Майя с сомнением посмотрела на Романа:
— Неужели так бывает?
Он рассмеялся:
— Ты удивишься, но — бывает. Попадает уникальный экспонат в музей, а каким образом…
Он медленно прошел между столами, сильнее обычного опираясь о палку, перехватил Майин взгляд, виновато пожал плечами: извини, мол, укатали сивку крутые горки.
— Болит? — сочувственно спросила она.
— Иногда бывает, ближе к ночи.
— А разве уже ночь?
Они оба прислушались: в самом деле, темень за окнами, погасшие фонари и тишина — похоже, дискотека благополучно завершилась.
— Нас с тобой найдут и арестуют, — тихо сказала Майя.
— И посадят в одну камеру. Чего еще можно пожелать на Новый год? — Он посмотрел на часы. — Кстати, наш заклятый друг каждые два часа делает обход на предмет возгорания и проникновения дудаевских боевиков. Эх, выбить бы у шефа деньги на сигнализацию…
— А разве тут нет сигнализации?
— Только противопожарные датчики.
Майя рассмеялась:
— Что здесь можно украсть?
— Черт его знает. Пару дней назад я нашел в замочной скважине обломок — какие-то придурки пытались подобрать ключи. А еще кто-то ковырял порог под дверью — то ли ножом, то ли стамеской…
Она нагнулась, прижав очки к переносице: действительно, порог изуродован — неумело, по-детски, будто некто всерьез намеревался проделать щель и проникнуть в музей через нее. Однако порог оказался крепким, и злоумышленник отступил несолоно хлебавши.
— Зачем он это сделал?
— Ради практики, очевидно.
Она повернулась лицом к окну, выходящему во двор. Удивительно: казалось, будто снег светится, и белые искры, вспыхивая, продолжали кружиться в воздухе, опускаясь на крыши и подоконники. Совсем как тогда, в тот вечер, когда Ромка поцеловал ее в пустом классе. Она тоже стояла возле окна, обняв себя за плечи, замирала и ждала, когда он наконец прикоснется к ней…
— И луна была такая же, — вслух произнесла она и добавила фразу из классики: — Такая, что, глядя на нее, невольно хотелось совершить преступление.
— А поцеловать тебя — это преступление? — спросил Роман.
Она обернулась и увидела его брови, которые срослись кончиками у переносицы. И глаза. Глаза, совершенно поглощающие свет. И ее саму. И все вокруг… («Бойся мужчин со сросшимися бровями, — говорила Матушка Гусыня, — ибо таким мужчинам одна дорога: в лес по февральскому снегу. Они оборотни — не совсем звери, но уже и не люди…»)
— Выпить хочется, — прошептала Майя.
— Эх, а я бутылку оставил в кабинете. Сейчас принесу…
— Сиди уж, одноногий Сильвер. — Она легонько, летяще поцеловала его в губы.
— Это я одноногий? — возмутился он. — Хочешь наперегонки?
Он вскочил было со своего места, но Майя, грациозно опередив его и заодно завладев ключом, скользнула за дверь и повернула ключ в замочной скважине. В дверь стукнули.
— Свободы меня лишила, да? Имей в виду, это против Конституции и Билля о правах.
— Я знаю, — тихонько отозвалась она. — Но я почему-то боюсь. Вдруг я вернусь, а ты исчезнешь.
— Куда я денусь, господи?
— Не знаю. Но такие, как ты, любят исчезать в самый неподходящий момент.
Вздох.
— Ладно, только быстрее. И смотри не наткнись на Эдика.
— Ничего, ты меня защитишь.
В коридоре было тихо, а с головой творилось что-то неладное (никогда не мешай ликер с шампанским…). Пол покачивался, и это казалось ей забавным. Надо держать ушки на макушке: в тишине шаги раздаются далеко, но чертов Эдик в своих кроссовках ступает неслышно, как чукча-охотник…
Дверь кабинета истории оказалась на замке — естественно, все нормальные люди, уходя, запирают дверь. Она завозилась с ключами, отыскивая подходящий, и вдруг замерла на одной ножке, затаив дыхание.
Шаги. Так и есть — тихие, почти крадущиеся, со странным пристуком, вызывающим ассоциацию… с чем? Она на секунду вообразила, что Роман каким-то образом выбрался из заточения. Потом отбросила эту мысль. Борясь с паникой, она повернула ключ в замочной скважине. Дверь неожиданно подалась. Майя почти ввалилась внутрь, захлопнув ее за собой и переводя дыхание. Пронесло. Шаги приблизились, потом отдалились, кто-то негромко хихикнул, словно потешаясь над Майиной неуклюжей игрой в прятки… И вновь стало тихо.
Неизвестно, сколько она простояла так, боясь пошевелиться и вздохнуть лишний раз. Потом, хмыкнув, заставила себя отлепиться от стены и, не зажигая электричества, осторожно двинулась вперед, точно разведчица в тылу врага. Впрочем, было не темно: луна по-прежнему светила в окно, делая мир похожим на черно-белую фотографию. Ярким пятном выделялась скатерть, видны были и потухшие свечи — напоминание о недавнем празднике, и тарелки с закуской, и бутылка ликера.
Майя подошла к столу (он заметно качнулся вправо — ну и надрызгалась ты, старуха!), взяла бутылку, покачала ее в руке. Благородная форма, изысканное черное стекло и песчинки у дна. Без дна. Бездна. Она ощупью нашла бокал, плеснула божественного нектара и на миг отразилась в окне.
— За тебя, подруга. — Она протянула руку, чокнувшись со своим отражением в мире по ту сторону стекла. Поднесла к губам…
Дикий, оголтелый перезвон будто бритвой полоснул по ушам. Бокал выпал из руки, немо разлетевшись на осколки, ликер брызнул на платье, а небесный звон продолжался, исходя, кажется, отовсюду сразу.
Ромка. Она вспомнила о нем и, преодолевая слабость в коленках, выбежала в коридор. И понеслась в полосах бледной луны, улавливая носом странный и страшный запах, исходивший из-под двери музея.
Запах дыма. Рыжие сполохи, особенно жуткие здесь, в орущем благим матом полумраке.
— Рома! — закричала Майя, колотя в дверь. — Ромушка!!!
Ключи. Она похлопала себя по карманам. Эти гребаные, долбаные ключи — она оставила их на столе в кабинете истории… Разбежавшись, Майя ударила плечом в дверь. Взвыла от боли, снова разбежалась, снова ударила…
— Ромушка, ты жив? — закричала она, заходясь сердцем.
— Жив! О черт, я не могу подойти… Здесь все горит!
Она не сразу осознала, что дверь подалась. Вдруг раздался треск, Роман, окутанный дымом, в тлеющей одежде, налетел на нее, и они вместе, обнявшись, вывалились в коридор. Жалобно хрупнуло стекло: очки в тонкой оправе слетели с носа и вмиг закончили свое земное существование.
Горела дверь изнутри, горела почему-то часть пола и несколько стеллажей — Романовы экспонаты, которые он собирал с таким великим трудом…
— Там огнетушитель, — прохрипел он и метнулся назад, в пламя.
— Не смей! — взвизгнула Майя, бросаясь следом.
Прошло еще несколько секунд, которые показались ей вечностью. Там, в дыму, что-то громыхнуло, зашипело, точно рассерженная кошка, и в огонь с силой ударила пенная струя. Майю, оказавшуюся в опасной близости от места событий, окатило с ног до головы. Заряд углекислоты мгновенно опрокинул ее на пол и накрыл снежной шапкой, точно елку на школьном дворе. Она попыталась ощупью найти дверь, но вместо этого почему-то уперлась лбом в ножку стола.
— Ромушка, — прорыдала она. — У меня глаза щиплет…
— Зачем тебя, идиотку, понесло назад? — послышался рассерженный голос.
— Ты бы без меня…
— Это точно, без тебя бы я пропал.
Чьи-то сильные руки подхватили ее под мышки и выволокли в коридор.
— Ну вот, — огорченно сказал Роман, — пропала косметика. Пойдем, я тебя хоть умою.
Вместе они кое-как доплелись до туалета с целомудренной табличкой «Мальчики» (девочки писали этажом ниже). Должно быть, они имели весьма предосудительный вид: хромой Роман исполнял роль поводыря и щеголял в почерневшем и местами прожженном костюме, лишь повязка дежурного издевательски алела на рукаве. Майя, совершенно ослепшая, была похожа…
— Я, наверное, похожа на новогоднюю елку, — высказала она мысль по этому поводу.
— Да? — Роман с сомнением оглядел ее снизу вверх. — Ну, если тебе нравится так думать…