Страница 13 из 88
— Подарков я на сей случай не припас, — усмехнулся Владигор, перенимая ее шутливый тон. — Не взыщи, красавица.
— Да ладно, — махнула рукой Ликея. — Сама вижу — не купец, не богач. И не разговорчив к тому же. Не тайный ли гонец к воеводе? Нет, на служилого человека ты не похож — у тех повадки другие. Обходителен, вежлив, будто из роду знатного. Говоришь, дед гусляром был? Может, и так… Впрочем, не мое дело — допрос учинять. Давай-ка лучше, молодец, еще по чарке выпьем! Глядишь, не только белые рученьки, но и язычок твой во хмелю побойчее станет.
Налив браги, Ликея заставила Владигора осушить кружку до дна и лишь после этого вновь присела с ним рядом, будто ненароком оголив соблазнительное плечико.
Владигор, став княжить в Синегорье, хотя и не чурался девок и женщин, особого внимания ни одной не выказывал. Сначала от того, что в сердце свербила рана, оставшаяся после гибели ведуньи Лерии — черноокой красавицы, подарившей ему первую ночь любви. Позднее, когда боль утраты затихла (время, как известно, любые сердечные раны исцеляет), считал недостойными князя мимолетные плотские забавы. У него других, более важных забот было предостаточно, ибо княжить по Совести и Правде оказалось тяжким трудом, подчиняющим себе все силы и помыслы Владигора.
Однако сейчас Владигор не чувствовал себя князем, правителем Синегорья, обязанным блюсти негласный моральный устав Совета старейшин. Филька, наверно, сказал бы по сему поводу: кобелек сорвался с привязи! И был бы прав. Природа почти всегда оказывается сильнее надуманных человеческих запретов и переворачивает жизнь по-своему. Владигор, сменив княжеский облик на плащ странника, вольно или невольно освободился от невидимых оков своего верховного положения — и без малейших угрызений совести отдался новому для него влечению плоти.
Близость женщины, волнующий запах ее чистого тела, вольница слов и жестов пьянили его, накрывая туманом страсти разум и чувства. Противиться этому не было ни сил, ни желания.
Тонкие пальцы Ликеи, погладив его небритые щеки, легко и нежно сбежали к груди, умело развязывая шнуровку на кожаной рубахе. Здесь они наткнулись на медную медальку, с которой Владигор никогда не расставался. На одной ее стороне был изображен Перунов лик, на другой — родовой знак: синегорский меч на фоне двух скрещенных стрел.
— Что это? — мимоходом поинтересовалась Ликея, более озабоченная узелком на шнуровке, чем странной медалькой. — Твой оберег?
Вместо объяснений (а что он мог сказать?) Владигор резко привлек женщину к себе и закрыл ее рот поцелуем. Нетерпеливая рука легла на ее обнаженное колено, чуть сжала его и устремилась выше — по ответно дрогнувшему бедру, в тепло скрытых легкой тканью чресел. Но Ликея вновь отстранилась, с веселым недоумением глянув на Владигора:
— Да откуда ж ты такой бойкий? Надо бы тебя охолонить немного, пока юбку не порвал мне своими проказами! — Она протянула ему кружку: — Пей, касатик.
— Так захмелею же, — попытался отказаться Владигор. — А вдруг я во хмелю буйный да злой?
— Буйный да непослушный ты, как вижу, именно в трезвости. Значит, бражка тебя утихомирит, — с искренней убежденностью заявила Ликея. — А то я побаиваться тебя начинаю. Эвон как резво бабий подол задрать норовишь, будто целый год в узилище томился…
«Ты не слишком далека от истины», — подумал Владигор, прикладываясь к бражке. Стены дворцовые — не узилище, однако бремя княжеское в них покрепче кандалов удерживает.
— Что же, меня потчуя, сама не пьешь?
— Заметил-таки? — усмехнулась Ликея. — Оттого и не пью, что пьянеть не хочу. Кому-то надо трезвым оставаться, иначе набедокурим…
Владигор постарался сесть попрямее и сосредоточиться, но голова вдруг отяжелела, мысли стали путаться, исчезать где-то на задворках сознания. Он качнулся и с трудом удержал равновесие, припав к плечу женщины. Перед глазами засверкали-заискрились невесть откуда взявшиеся разноцветные змейки, на губах и языке появился какой-то отвратительный привкус, в ушах возник оглушающий крысиный писк.
«Что со мной? — поразился Владигор, из последних сил цепляясь за крохи ускользающего разума. — Как они сумели меня разыскать? Чем одурманили?!»
Но даже сообразить, кто эти «они», Владигор был уже не в состоянии. Черный полог дурмана укутал его и опрокинул на дощатый пол горницы.
Он лежал обездвиженный и ослепший. Однако сознание продолжало бороться с отравой, а слух сумел избавиться от крысиного писка и доносил до Владигора слова, звучавшие над его распростертым телом.
— Ты слишком долго с ним возилась! — прозвучал незнакомый, по-старушечьи дребезжащий голос. — Люди Бароха устали ждать.
— А что я могла сделать, если твой мертвящий порошок на него не действовал? — ответила Ликея. — Три кружки браги в парня влила. Все свои уловки использовала, ан еле-еле выпить уговорила.
— Знаю твои уловки! И желания твои знаю. Всегда готова на спину упасть, ежели кто покрасивше встретится! Эвон как титьки торчат, наружу рвутся…
— А тебе завидно?! — хохотнула женщина. — Забыла, небось, как сладко с мужиками-то обниматься. Барох мне сказал, что в молодые годы ты, Верия, очень горячей была. Чего ж теперь мне глаза колешь?
— Не глаза колю, а об деле беспокоюсь. Ты пояс его общупала али больше какими другими местами интересовалась? Серебришко нашла?
— Есть маленько. Да по одежке судя, не из богатых он. При лошади отыскала чего?
— Токмо харчи дорожные. Но не беда, Барох за такого крепыша нам сполна заплатит. Чай, не доходяга, какого третьего дня ты на хутор заманила…
«Вот тебе и немая нянька! — мелькнуло в голове князя. Вот тебе и красна девица!»
Между тем скрипнула дверь и по полу загремели тяжелые сапоги.
— Хватит копошиться, бабы! — раздался над ним хриплый мужской голос. — Погода портится, уходить нам пора.
Владигор почувствовал удар сапога по ребрам. Затем какой-то другой мужик спросил:
— Не из княжеских служивых?
— Нет, вольный человек, — уверенно заявила Ликея.
— Хороший товар хорошей оплаты требует, — влезла старуха. — Сам посмотри — какие плечи, грудь! И зубы чистые, непорченые…
— С таким-то возни больше, — попытался сбить цену первый мужик, которого Владигор мысленно назвал «Хрипатым». — Обломать труднее.
— Ну, это ваши заботы. К веслу прикуете, семихвосткой попотчуете — никуда не денется. Такой один троих стоит! А не понравится Бароху — всегда продать можно. Мне ваши порядки известны: кто в дороге не помер, тот в Упсале по двойной цене идет. Разве не так? А на этом богатыре Барох поболее выгадает. Да и смирный он будет еще денька три, если не четыре. Ликея на него моего порошку извела с избытком — не скоро очухается…
— Не помрет ли с лишнего дурмана?
— Ни в коем разе! — поспешила заверить старуха. — Я свое зелье на всяком люде опробовала, токмо совсем хилые загибались. Давай кошель — и тащите на берег, покуда Барох не осерчал.
Сильные руки подхватили его и грубо поволокли из горницы. Это было последнее, что пробилось в сознание Владигора. Голова безвольно ударилась о дверной косяк — и наступило небытие.