Страница 27 из 27
К тому же групповой эгоизм вел к лозунгам типа «Урал — уральцам» и «Волга — волгарям». А иные фабзавкомы попросту принимали решение… продать предприятие, а денежки поделить.
Но если руководство предприятия не пускало к власти фабзавкомы, большевики его конфисковывали — независимо от его «готовности». Первое предприятие — Ликинскую мануфактуру во Владимире конфисковали уже 17 ноября — через три дня после выхода закона о «рабочем контроле».
Зимой-весной 1918 года последовало множество декретов о конфискации конкретных предприятий. В апреле 1918 года была запрещена купля-продажа предприятий, в мае отменены права наследования. Имущество умерших или бежавших собственников национализировалось.
Предваряя социализацию экономики, для управления ею уже 2 декабря 1917 года на основе одного из ведомств Временного правительства был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ). В ведении ВСНХ в марте 1918 года оказалось 836 предприятий. К маю добавилось еще 305.
ВСНХ опирался на местные Советы народного хозяйства (Совнархозы). В рамках ВСНХ вводились главки, ведавшие отдельными отраслями промышленности. Мало того, что сказочно (в десятки раз) расплодилась бюрократия, она была еще и совершенно некомпетентной. Работа главков ВСНХ планомерно вела к еще большему развалу хозяйства.
28 июня объявлена национализация всей крупной промышленности — до 2 тысяч предприятий, все активы которых составляли больше 1 млн рублей. История этого декрета несколько анекдотична — как, впрочем, и многие страницы истории Советской России. Дело в том, что Германия потребовала: если будете национализировать собственность немецких подданных, платите немедленно полную сумму национализированного! И пусть так будет с 30 июня. После Брестского мира Красный Остров был чем-то вроде доминиона Германии и никакой собственной воли не имел. Но и платить очень не хочется… За считаные часы Ленин написал текст декрета, Свердлов помчался во ВЦИК его утверждать… Успели!!!
После 28 июня 1918 года фабзавкомы были быстро упразднены как помеха государственному управлению. Все по Ленину.
К зиме 1917/18 года российская промышленность была в очень тяжелом состоянии; ее продукция упала до 36,4 % довоенной. А развал продолжался. К лету 1918 года производство нефти упало в 2,1 раза, угля — в 2,4, стали — в 7,7, тканей — в 1,4 раза по сравнению с концом года. Реальная зарплата рабочих к июлю 1918 года составила от силы 20 % уровня 1913 года, безработица превысила 600 тысяч человек. Начался голод — и товарный, и из-за отсутствия продуктов питания… Народ начал разбегаться из городов.
Конфисковав частные предприятия и упразднив аппарат прежнего правительства, в том числе налоговый, Совнарком лишил себя поступления средств.
Главным их источником стал печатный станок: за 1918 год объем денег в обращении вырос в 3 раза, а позже принял астрономические размеры. Уже летом 1918 года не успевали добавлять лишние нолики на купюрах и появились «лимоны» — то есть миллионы. Получал человек купюру в 1 ООО рублей — и дорисовывал сам, своей рукой, еще три нуля.
Поэтому деньги сами по себе играли все меньшую роль. Все важнее становились натуральные поставки керосина, промышленных товаров и продуктов. Большевики с самого начала объявили бесплатным обучение и медицинское обслуживание. Теперь стал бесплатным и транспорт.
Любимыми словечками большевиков стали «саботаж» и «разруха». По поводу саботажа хорошо высказался участник Всероссийского съезда Совнархозов А.К. Гастев в мае года: «Мы имеем дело с громадным миллионным саботажем. Мне смешно, когда говорят о буржуазном саботаже, когда на испуганного буржуа указывают как на саботажника. Мы имеем саботаж национальный, народный, пролетарский».
Не забудем, что за «саботаж» можно было и жизни лишиться. Бросил работу?! Уезжаешь в маленький городок, где еще есть продукты?! Ты саботажник! К стенке тебя!
А про разруху… По-моему, очень хорошо видно, кто и зачем разваливает народное хозяйство. Разруха — детище коммунистов и их дивной марксистской идеологии.
Захватывая царские и княжеские дворцы, коммунисты присваивали себе не только здания, но и все найденные в них ценности. Свою мародерскую деятельность они и не пытались скрывать, считая ее вполне оправданной «интересами трудящихся». Вот замечательное описание чекиста И. Бабеля, которого до сих пор некоторые считают писателем:
«…халат с застежками, рубаха и носки из витого, двойного шелка. В кальсоны я ушел с головой, халат был скроен на гиганта, ногами я отдавливал себе рукава.
— Да ты шутишь с ним, что ли, с Александром Александровичем, — сказал Калугин, закатывая на мне рукава, — мальчик был пудов на девять…»[58]
Кто этот «мальчик»? Сейчас узнаете:
«Кое-как мы подвязали халат императора Александра Третьего и вернулись в комнату, из которой вышли. Это была библиотека Марии Федоровны, надушенная коробка с прижатыми к стенам золочеными, в малиновых полосках, шкафами…
Мы пили чай, в хрустальных стенах стаканов расплывались звезды. Мы заедали их колбасой из конины, черной и сыроватой. От мира отделял нас густой и легкий шелк гардин; солнце, вделанное в потолок, дробилось и сияло, душный жар налетал от труб парового отопления.
— Была не была, — сказал Калугин, когда мы разделались с кониной. Он вышел куда-то и вернулся с двумя ящиками — подарком султана Абдул-Гамида русскому государю. Один был цинковый, другой сигарный ящик, заклеенный лентами и бумажными орденами…
Библиотеку Марии Федоровны наполнил аромат, который был ей привычен четверть столетия назад. Папиросы 20 см в длину и толщиной в палец были обернуты в розовую бумагу; не знаю, курил ли кто в свете, кроме российского самодержца, такие папиросы, но я выбрал сигару. Калугин улыбался, глядя на меня.
— Была не была, — сказал он, — авось не считаны… Мне лакеи рассказывали, Александр Третий был завзятый курильщик: табак любил, квас да шампанское… А на столе у него, погляди, пятачковые глиняные пепельницы да на штанах — латки…
И вправду, халат, в который меня облачили, был засален. Лоснился и много раз чинен.
Остаток ночи мы провели, разбирая игрушки Николая Второго, его барабаны и паровозы, крестильные его рубашки и тетрадки с ребячьей мазней. Снимки великих князей, умерших в младенчестве, пряди их волос, дневники датской принцессы Дагмары, письма сестры ее английской королевы, дыша духами и тленом, рассыпались под нашими пальцами».[59]
Что сказать об этом описании открытого, наглого мародерства?
Император Николай II и его семья, кстати говоря, тогда были еще живы. Калугин и Бабель копались в имуществе пока еще не убитых людей, перетряхивали детские игрушки, рубашечки и частную переписку не просто императора — но вполне конкретной, вполне определенной семьи.
14 декабря 1917 года все банки стали государственными. Рано утром к зданиям банков подъехали отряды вооруженных красногвардейцев, солдат и балтийских матросов. Они перекрыли входы и выходы, изъяли документацию и ключи от кладовых и от сейфов частных лиц.[60] Специальные комиссары начали собирать все захваченные в банках ценности. Собственникам вкладов и ценностей в «стальных ящиках» объяснили, что все это они украли у трудового народа, а теперь ценности возвращаются к трудящимся.
Более того: множество людей, начиная с января 1918 года, арестовывали и держали в тюрьме, выбивая у них деньги и драгоценности. Тут надо внести полную ясность: драгоценности были у многих. Были и акции предприятий — многие интеллигенты, чиновники, рабочие, владельцы мелких предприятий покупали акции — дивиденты составляли более высокий процент, чем платили в банке. Таких мелких акционеров было в России порядка 200 тысяч человек, и ведь каждый вложил в акции предприятий своей страны какие-то заработанные деньги. Конечно, покупали акции и спекулянты, и преступники, но ведь не 200 же тысяч их было?
58
Бабель И.П. Дорога // Бабель И.П. Избранное. М.: Гослитиздат,
1957. С. 222.
59
Бабель И.П. Дорога. С. 224.
60
Сейфы в те времена назывались просто: «стальными ящиками».
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.