Страница 24 из 27
Все даты после 1 февраля далее даны по «новому» стилю.
11 февраля 1918 года Кюльман в очередной раз спросил, принимают ли большевики условия мира. На это Троцкий разразился демагогической речью: «Мы больше не желаем принимать участие в этой чисто империалистической войне, где притязания имущих классов явно оплачиваются человеческой кровью. В ожидании того, мы надеемся, близкого часа, когда угнетенные трудящиеся классы всех стран возьмут в свои руки власть, подобно трудящемуся классу России, мы выводим нашу армию и наш народ из войны. Мы отдаем приказ о полной демобилизации наших армий».
Кюльман заявляет, что это означает возобновление войны. А Троцкий несет свое: «Ни один честный человек во всем мире не скажет, что продолжение военных действий со стороны Германии и Австро-Венгрии при данных условиях является защитой Отечества. Я глубоко уверен, что германский народ и народы Австро-Венгрии этого не допустят».
На том переговоры и закончились. Большевистские газеты ликовали, поздравляя Троцкого с тем, как он лихо «отбрил» злых империалистов. 14 февраля ВЦИК единогласно одобрил поведение советской делегации.
Между прочим, у немцев положение тоже архисложное. Нанести мощный удар? Захватить Петроград и Москву, повесить собственных агентов за вероломство? У генерала Гофмана откровенно чешутся руки. У кайзера, похоже, тоже… Но свергать большевиков крайне опасно: может подняться народ, к власти может прийти новое правительство — национальное. Оно начнет настоящую войну, народ его поддержит… а вести войну на два фронта Германия никак не в состоянии.
На совещании у кайзера 13 февраля Кюльман предлагает не реагировать на болтовню Троцкого и просто перебросить войска на запад. Рейхсканцлер Гертлинг опасается, что, если не заключить мир, вспыхнут демонстрации и забастовки. А начальник штаба фон Людендорф настаивает «закончить войну по-военному». Ведь если «терпеть выходки кучки безоружных анархистов», то и страны Антанты могут подумать — у Германии больше нет сил…
Но и фон Людендорф в своих мемуарах писал: мол, о «широкой операции не могло идти и речи». Германия могла позволить себе только «короткий и резкий удар». На другое просто сил не было.
По условиям перемирия военные действия могли начаться только через семь дней после его разрыва. Немцы честнейшим образом выполнили условия, но и лишнего часа не ждали. 16 февраля генерал Гофман сообщил советскому представителю, что Германия возобновляет состояние войны с 18 февраля с 12 часов.
Немцы наносят удар, но не для полного сокрушения врага. Они скорее запугивают его, и только. Сделать это крайне легко: немцам некому сопротивляться. Деморализованные и дезорганизованные толпы, перебившие своих офицеров, разложившиеся и пьяные, откатываются без боя.
Красная гвардия? Это анархические толпы дезертиров и люмпенов, они опасны только для гимназисток и юнкеров. Они драпают, только заслышав о приближении неприятеля.
Балтийские матросы? Они тоже драпали до Гатчины, натурально драпали, теряя по дороге винтовки и пулеметы. В Гатчине они захватили железнодорожные составы и остановились только… под Самарой. Эту замечательную историю первым поведал российскому читателю В. Суворов. Но и он не уточнил, почему Дыбенко драпал так далеко… А причина проста — большевички-то думали, немцы собираются брать Петроград. Немцы сильно не любили предателей, алкоголиков и бандюганов. Время военное — их быстро расстреливали. Вот Дыбенко и перетрусил выше крыши.
Немцы же двигались, даже не разворачивая боевых порядков. Ехали на поездах с пением бравурных песен под гармошку и занимали станцию за станцией. Основные контингенты войск уже были на Западном фронте. Этим немногочисленным, порядка 20 тысяч человек, немецким солдатам повезло — остальные харкали кровью по окопам, а эти ехали себе в теплых вагонах, выходили в весеннюю тишь на благодатный морозец…
Сопротивления не было. Если немцы стреляли — то в воздух, салют делали. Так и были взяты Нарва и Псков. Немецкая армия остановилась на заранее оговоренных рубежах, генералам было строжайше запрещено двигаться дальше. Ведь немцы вовсе не собирались захватывать Россию и тратить время и силы на управление захваченной страной. Они хотели оставить у власти в России своих платных агентов.
А в Петрограде их агенты мечутся: они ведь не уверены в намерениях своих хозяев… За такие штучки, как призыв убить кайзера и поднять революцию, в военное время вешают.
ЦК большевиков раскололся: одни хотят принять немецкие условия, но только после их наступления. Пусть Россия лишится части территории, «зато» рабочие всех стран поймут, что немцы — империалисты, а коммунисты — хорошие.
Другие за то, чтобы немедленно соглашаться на подписание мирного договора.
Ленин мечется между этими позициями… Вечером 18 февраля (а немцы все едут и едут) ЦК наконец решает: подписывать договор! Теперь необходимо согласие партнеров по правительству, левых эсеров. Их ЦК заседает совместно с большевицким уже ночью и под утро решает — нет, договора не подписывать!
Но Ленин, оказалось, опередил всех — еще до конца заседания он, как глава правительства, сообщил немцам по радио: большевики принимают их условия мира.
Генерал Гофман действовал грамотно: объяснил Ленину, что болтовня по радио — дело очень уж безответственное. Ленин должен представить письменный документ, с его личной подписью и печатью, и доставить это письмо коменданту города Двинска (а немцы все едут и едут).
Некоторые историки считают, что тут вообще был лихой сговор большевиков и немцев… И тех и других больше всего устраивал именно такой вариант: чтобы немцы как бы наступали и у большевиков «не было другого выхода, как подписать договор». Ну, и разыграли комедию.
Это предположение имеет под собой основания… Очень уж часто Троцкий на переговорах говорил раз за разом: мол, мы мир подписывать не хотим, но если вы принудите нас силой… Может, и правда намек? Может, этот намек и правда поняли? Может, большевики и по другим каналам сносились с немцами, просили их демонстративно «попугать»?
Прямых доказательств этому нет, но как-то очень уж все «хорошо сходится». И для немцев, и для большевиков.
Но даже если сговора с немцами на этот раз не было, то был сговор Ленина и Троцкого. Потом-то коммунисты врали, валили все на одного Троцкого — мол, он «нарушил указания ЦК и подписал мир, который В.И. Ленин называл «похабным».[48]
Якобы сорвать переговоры хотели «империалистические круги стран Антанты, а также белогвардейские генералы, кадеты, эсеры и меньшевики … эту же провокаторскую линию вели замаскированные враги Советской власти, изменники и предатели — троцкисты и бухаринцы».[49]
Почему должен быть виноват Троцкий, в 1929 году изгнанный из страны, тоже понятно — очень хотелось свалить на кого-то собственные преступления. Троцкий оказался очень кстати: он вел переговоры и подписывал бумаги… Но Ленин вовсе не был против договора в Брест-Литовске! Ленин принимал в его подписании самое активное участие.
Сограждане… Разумеется, вы можете и дальше праздновать мифический День Красной Армии, ныне стыдливо переименованный в День защитника Отечества… Воля ваша. Но автор сих строк не в силах этого сделать. Потому что поддельный шоколад и паленую водку я еще как-то перевариваю, но поддельных побед русского оружия вынести уже не в состоянии.
Братья и сестры. К вам обращаюсь я, друзья мои…[50]
Дело в том, что 23 февраля 1918 года никаких боевых действий никто и не думал вести.
Красная Армия никого не останавливала. Она была слишком занята — драпала. Коммунисты придумали какие-то «Псковско-Нарвские бои 1918 года»: якобы «на Псков и Нарву герм. командованием была брошена значительная группа войск (до 15 дивизий) с целью захвата Петрограда и свержения Советской власти. Войска развалившейся (сама собой развалилась. — А.Б.) бывшей царской армии не оказывали сопротивления оккупантам».[51]
48
История КПСС. М.: Политиздат, 1975. С. 37.
49
БСЭ. Т. 18. М.: Советская энциклопедия, 1953. С. 178.
50
Так начиналось обращение Сталина к советскому народу 22 июня 1941 года.
51
БСЭ. Издание второе. Т. 35. М.: Статья «Псковско-Нарвские бои 1918». С. 257.