Страница 6 из 14
— Ага! Какое еще лакомство припас ты для нас, Главк? — вскричал молодой Саллюстий, и глаза его заблестели.
Саллюстию было всего двадцать четыре года, но в жизни он знал только одно наслаждение — хорошо поесть; должно быть, всеми остальными удовольствиями он уже пресытился; и все же сердце у него было доброе.
— Я узнал его, клянусь Поллуксом! — воскликнул Панса. — Это амбракийский[16] козленок. Эй! — Он щелкнул пальцами — так обычно подзывали рабов. — Мы должны совершить возлияние в честь нового гостя!
— Я надеялся, — сказал Главк со вздохом, — предложить вам устрицы из Британии, но те же ветры, что когда-то были беспощадны к Цезарю, лишили насустриц.[17]
— А они и впрямь так вкусны, эти устрицы? — спросил Лепид, для удобства еще больше распуская на животе свою тунику.
— Ну, признаться, я подозреваю, что именно дальность расстояния делает их столь лакомыми; им недостает сочности устриц из Брундизия. Но в Римени один ужин без них не обходится.
— Бедные бритты! В конце концов, и от них есть какая-то польза, — сказал Саллюстий, — они доставляют нам устриц.
— Лучше бы они доставили нам гладиатора, — сказал эдил, человек практический, который все время думал об амфитеатре.
— Клянусь Палладой! — воскликнул Главк, когда любимый раб венчал его густые волосы новым венком. — Я люблю дикие зрелища, когда зверь дерется со зверем. Но, когда человека, такое же существо из плоти и крови, как и мы, безжалостно гонят на арену, на растерзание, это ужасно: меня тошнит, я задыхаюсь, готов сам броситься на арену и защитить его. Крики толпы для меня ужаснее голосов эринний, преследующих Ореста. Я рад, что на этот раз, вероятно, не будет кровавого зрелища!
Эдил пожал плечами. Молодой Саллюстий, самый добродушный человек в Помпеях, широко раскрыл глаза от удивления. Красавец Лепид, который мало говорил, боясь, что от этого у него на лице появятся морщины, воскликнул: «Клянусь Геркулесом!» Прихлебатель Клодий пробормотал: «Клянусь Поллуксом!», и шестой из пирующих, который был «тенью» Клодия, во всем обязанный вторить своему более богатому приятелю, когда не мог превозносить его — прихлебатель у прихлебателя, — тоже пробормотал: «Клянусь Поллуксом!»
— Вы, италийцы, привыкли к таким зрелищам, а мы, греки, более милосердны, — продолжал Главк. — О тень Пиндара! До чего прекрасна истинно греческая игра — состязание человека с человеком, честный поединок, радостный и вместе с тем печальный триумф: так радостно бороться с благородным врагом, и так печально видеть его поверженным!.. Но вам меня не понять.
— Козленок удивительно вкусный, — сказал Саллюстий.
Раб, который резал мясо и очень гордился своим искусством, только что разрезал козленка в такт музыке, которая начала играть тихо и медленно, а потом зазвучала все быстрее и быстрее.
— Повар у тебя, конечно, из Сицилии? — спросил Панса..
— Да, из Сиракуз.
— Не хочешь ли поставить его на кон? — предложил Клодий. — Сыграем между двумя переменами блюд.
— Что ж, лучше кости, чем травля дикими зверями; но я не буду играть на моего сицилийца — что можешь ты поставить против него?
— Мою Филлиду, красавицу танцовщицу!
— Я не покупаю женщин, — сказал грек, небрежно поправляя венок.
Музыканты, сидевшие в атрии, закончили аккомпанемент к разрезанию козленка; теперь мелодия зазвучала тише, веселей и в то же время осмысленней, и музыканты запели оду Горация, которая начинается словами: «Персов роскошь мне ненавистна», столь трудную для перевода: она считалась подходящей для пира, который, хоть и кажется нам теперь таким изысканным, был довольно скромным для того времени, когда так любили пышность и великолепие. Ведь это был пир в частном доме, а не при дворе; правда, у благородного мужа, но не у императора или сенатора.
— Эх, старик Гораций! — сказал Саллюстий с сожалением. — Он неплохо воспевал пиры и женщин, но ему далеко до наших нынешних поэтов.
— Например, до бессмертного Фульвия, — сказал Клодий.
— Да, до бессмертного Фульвия, — подхватила его тень.
— А Спурена, а Гай Мутий, который пишет по три поэмы в год, — разве способны были на это Гораций или же Вергилий? — сказал Лепид. — Все старые поэты делали одну ошибку: брали за образец скульптуру, а не живопись. Простота и невозмутимость — вот к чему они стремились. Но мы, нынешние люди, полны огня, страсти, энергии. Мы не знаем покоя, мы хотим быть подобными краскам живописи, ее стремительности, ее движению. О бессмертный Фульвий!
— Между прочим, — сказал Саллюстий, — вы читали новую оду Спурены в честь Исиды? Она великолепна — в ней столько истового благочестия!
— Мне кажется, Исида — самое почитаемое божество в Помпеях, — сказал Главк.
— Да, — отозвался Панса. — Перед ней сейчас все преклоняются; ее статуя изрекает самые поразительные оракулы. Я не суеверен, но должен сознаться, чтоона не раз серьезно помогала мне своими советами. И жрецы ее так благочестивы! Не то что великолепные и гордые жрецы Юпитера и Фортуны! Они ходятбосиком, не едят мяса и почти всю ночь молятся в уединении!
— Жрецы Исиды действительно пример для всех! Увы, в храме Юпитера многое нужно изменить, — сказал Лепид, который готов был изменить все, кромесамого себя.
— Говорят, египтянин Арбак посвятил жрецов Исиды в какие-то глубокие таинства, — сказал Саллюстий. — Он кичливо объявил себя потомком Рамсесов и утверждает, что в его роду с незапамятных времен сохраняются священные и сокровенные знания.
— Без сомнения, у него дурной глаз, — сказал Клодий. — Стоит мне взглянуть на этот лик Медузы, не произнеся заклинания, и я непременно лишаюсь любимой лошади или же в кости мне пять раз кряду выпадают «псы».[18]
— Вот уж это поистине чудо, — сказал Саллюстий хмуро.
— Ты про что, Саллюстий? — воскликнул игрок, краснея.
— Про то, что я разорился бы, если б часто играл с тобой.
Клодий только презрительно улыбнулся.
— Не будь Арбак так богат, — сказал Панса важно, я бы воспользовался своей властью и учинил следствие по доносу, в котором его называют астрологом и колдуном. Агриппа,[19] когда был эдилом Рима, изгнал из города всех этих злодеев. Но он богат, а ведь долг эдила — охранять богатых!
— А что ты думаешь о новой секте, у которой, говорят, есть прозелиты даже в Помпеях, об этих приверженцах еврейского бога — Христа?
— Ах, они просто пустые мечтатели! — сказал Клодий. — Среди них нет ни одного благородного мужа; их прозелиты — жалкие и невежественные бедняки!
— Все равно их следовало бы распять за богохульство, — сказал Панса с горячностью. — Они не признают Венеры и Юпитера! Назареянин[20] — ведь это все равно что безбожник. Вот погодите, я до них доберусь!
Вторая перемена блюд была убрана, пирующие поудобнее возлегли на ложах — начался перерыв, во время которого их услаждали пение и звуки аркадской свирели.[21] Главк, поглощенный музыкой, меньше всех был расположен прервать молчание, но Клодий решил, что они попусту теряют время.
— За твое здоровье, любезный Главк, — провозгласил он с ловкостью опытного пьяницы, делая по глотку после каждого слова. — Вчера тебе не повезло в игре — сегодня ты должен быть вознагражден. Вели подать кости.
— Как хочешь, — отвечал Главк.
— Играть в кости летом? Я же все-таки эдил, — сказал Панса начальственным тоном.[22]
— Но ведь мы будем играть в твоем присутствии, почтенный Панса, — возразил Клодий, встряхивая стаканчик с костями. — Твое присутствие отменяет все запреты. Ведь пагубна не сама игра, а злоупотребление ею.
— Какая мудрость! — пробормотала его тень.
16
Амбракия — город в северо-западной части Греции.
17
В 54 году до н. э. римляне под командой Гая Юлия Цезаря, в то время наместника Галлии (охватывавшей территорию нынешней Франции, Бельгии и Швейцарии), впервые высадились в Британии. При переправе через Ла-Манш флот и войско жестоко пострадали от бури.
18
«Пес» — самый неудачный бросок при игре в кости: каждая из четырех костей падает вверх единицею.
19
Марк Випсаний Агриппа — друг и соратник пер-ного римского императора Октавиана Августа. Панса вспоминает его потому, что он был образцовым эдилом и его имя сделалось нарицательным для всякого, кто хорошо исполнял эту должность.
20
Назареями (или назареянами) называли христиан в первые века существования новой религии.
21
Аркадия — гористая область южной Греции (на Пелопоннесском полуострове), страна пастухов и музыкантов.
22
Закон разрешал играть в азартные игры только в дни веселого зимнего праздника Сатурналий. В остальное время они были строго запрещены. Наблюдать за исполнением этого закона входило в обязанности эдила.