Страница 92 из 98
Гитлероведы не уточняют, чего же конкретно добивался Гитлер этим посланием. Не ясно, успело ли оно сразу сработать. Но уже 19 января происходит вторжение полиции в комнату Гитлера:
«Сотрудники мюнхенской уголовной полиции доставляют Гитлера в австрийское консульство в Мюнхене /…/, где был составлен протокол. Мюнхенское консульство благосклонно поверило всем данным, которые сообщил о себе Гитлер, который, вероятно, явился с визитом в старом и измазанном краской костюме. Он рассказывал о своих болезнях и, по-видимому, сумел произвести довольно жалкое впечатление. В сообщении консульства было сказано: «По наблюдениям полиции и по личным впечатлениям, изложенные им в прилагаемом оправдательном заявлении данные полностью соответствуют истине. Он также якобы страдает заболеванием, которое делает его непригодным к военной службе… Поскольку Гитлер произвел благоприятное впечатление, мы пока отказались от его принудительной доставки и порекомендовали ему непременно явиться 5 февраля в Линц на призывную комиссию… Таким образом, Гитлер выедет в Линц, если магистрат не сочтет нужным учесть изложенные обстоятельства дела и его бедность и не даст согласие на проведение призывной комиссии в Зальцбурге».»[723]
Немедленно была отправлена телеграмма Гитлера с просьбой об отсрочке явки до 5 февраля — и не в Линц, а в Зальцбург. В ответ на нее ему телеграфно посылается повторное требование явиться 20 января в Линц, но Гитлер получает эту телеграмму лишь 21 января — о чем составляется подтверждающий протокол в консульстве.
Снова повторяется телеграфная просьба о явке 5 февраля в Зальцбург. Вот уже на нее приходит положительный ответ из Линца.[724]
Наконец, 5 февраля наступает хэппи энд: «Гитлер едет на призывную комиссию в Зальцбурге, где его признают негодным к военной службе».[725]
«Настоящим подтверждается, — говорится в документе отдела статистики земельного правительства от 23.2.1932 г., — что Адольф Гитлер, родившийся 20 апреля 1889 г. в Браунау-на-Инне и постоянно прописанный в Линце, земля Верхняя Австрия, сын Алоиза и Клары, урожденной Пёльцль, проходящий по списку призывников 3-й возрастной категории, признан 5 февраля 1914 г. в Зальцбурге «негодным к строевой и вспомогательной службе ввиду слабого телосложения» и освобожден от военной службы».[726]
Итак, сначала упорный поиск, потом — бурный наскок, а на финише — ничего, кроме ласкового поглаживания по головке на прощание!
Мы далеки от того, чтобы разделять впечатления Мазера о том, что Гитлер выбрался целым и свободным из данного столкновения с бюрократической машиной лишь потому, что скромно и униженно вел себя или одевался в подчеркнуто бедную одежду, а не во фрак.
Что-то во всем этом не то: сначала Гитлера подчеркнуто унижают и оскорбляют, травят его немецкой полицией (у которой к нему нет никаких собственных претензий, но она всегда в таких случаях рада стараться!), а потом принимают все его условия, и он фактически отпускается даже, как можно полагать, без медицинского осмотра! Что-то, повторяем, тут не так!
Обращаем внимание на то, что Гитлер, получив призывную повестку, упорно отказывается являться 20 января или 5 февраля в Линц, но готов явиться 5 февраля в Зальцбург. Понятно, что практически он имел возможность явиться в Линц 20 января, хотя и получил повестку лишь 18 января; он успевал туда даже прибыть и после столь невежливого приглашения 19 января. Но Гитлер определенно боролся за отсрочку в две недели, в течение которых, разумеется, что-то должно было произойти за кулисами этой истории, что решительно поменяло не только декорации, но и принципиальное отношение австрийских властей ко всему этому спектаклю.
И это что-то у нас уже описано: это и были публикации в пражских и венских газетах о находке учеником реального училища (типичный черный юмор Адольфа Гитлера, так и не закончившего реальное училище!) каких-то фотоматериалов, принадлежавших Редлю.
Именно для проворачивания этой операции Гитлеру и была необходима отсрочка!
Разумеется, ни Урбанский, ни прочие, производившие обыск на квартире Редля, не могли допустить такой вопиющей некомпетентности, как не заметить заряженность фотоаппаратов отснятыми материалами, которые затем были проданы с аукциона. Это, конечно, полный блеф, и инициатива в его провозглашении принадлежала вовсе не прессе.
Теперь мы можем и догадаться о том, что же именно должен был послать Гитлер, чтобы привести к повиновению весь аппарат австрийской контрразведки вкупе с полицией.
Ронге, повторяем, написал: «утверждали, что среди этих фотографий были снимки чрезвычайно важного приказа наследника престола пражскому командиру корпуса и начштаба» — и заявил, что это было неверно, но ведь таковым оказалось собственное впечатление газетчиков!
Чем же оно создалось?
Что «приказ» относился к пражскому корпусу — это, естественно, домысливание журналистов, исходивших из знания должности, занимавшейся Редлем. А вот подпись наследника престола едва ли могла быть выдумкой — она-то и имелась на снимках (или на одном снимке).
Такая подпись, наверняка, и должна была (кроме прочих) находиться на том самом плане развертывания, который проследовал через Редля к русским. Опубликовав именно эту страницу — с какими-то характерными деталями и фрагментами, помимо подписи эрцгерцога, Гитлер ничего этим не открыл для людей, никогда не видевших данного документа. Зато те, кто его видели (сам эрцгерцог — в том числе!) и должны были узнать этот документ.
Сопроводительное письмо, наверняка посланное не в редакции, а напрямую в Вену (может быть — по нескольким адресам: к эрцгерцогу, в Генштаб, в Эвиденцбюро), содержало условия Гитлера: если его не оставят в покое, то будут опубликованы и прочие страницы этого документа — и даже смерть Гитлера не остановит, а наоборот гарантирует такую публикацию!
Это и был тот спасительный маневр, который должен был выручить Редля, но не успел; теперь же это спасало Гитлера.
Перенос освидетельствования в Зальцбург (это — прямо на немецко-австрийской границе) и означал, что все условия Гитлера принимаются — это было сигналом, также оговоренным Гитлером. Он смело туда поехал — и получил требуемое формальное освобождение от военной службы, а одновременно — неформальное освобождение от преследований за шпионаж!
Закулисный скандал, вызванный этой операцией Гитлера, имел колоссальные последствия.
Эрцгерцог только теперь окончательно понял, как же именно обошлись с Редлем: через него передали русским план развертывания, а потом его же за это и убили. А в результате его, эрцгерцога, лишили самого ценного сотрудника! И гнев эрцгерцога по отношению к этим людям был безмерен!
Конрада же публикация плана развертывания, которой угрожал Гитлер, приводила бы к полнейшей катастрофе: русские могли понять, что им каким-то образом подсунули план, не предназначенный к исполнению, а в высшем военном руководстве Германии прекрасно сообразили бы, что Конрад умышленно решился на передачу плана русским, преследуя этим собственные дальнейшие цели, не слишком благовидные по отношению к союзникам и коллегам.
Поэтому все условия Гитлера приходилось принимать, а скандал с утечкой документов в прессу гасить изо всех сил — в этом-то сошлись все немедленные усилия всего высшего австрийского руководства: при сложившихся обстоятельствах им приходилось сводить между собою счеты почти бесшумно и по возможности незаметно для окружающих — иначе могли приключиться и еще большие беды!
Урбанскому пришлось взвалить всю вину на себя, выручая Конрада. Последний держался, но едва ли не висел на волоске. Ронге собирался спасаться переходом в полицию; одновременно и он уверился всем происходящим ходом событий в передаче Редлем плана развертывания к русским.
723
Там же. С. 109, 115–116.
724
Там же. С. 116.
725
Там же. С. 109.
726
Там же. С. 116.