Страница 27 из 54
Обычно расстояние от моста до дома он преодолевал за четыре минуты.
Однако на этот раз — хотя ему было о чем рассказать, и новости он нес поистине сенсационные, — Брошек едва переставлял ноги.
Дорога заняла у него чуть ли не четверть часа.
Уже пробило двенадцать, а следовательно, пришла пора заняться обедом.
В тот день кашеварили Катажина с Пацулкой. Тем не менее, когда Брошек доплелся до дома, он застал всех друзей на кухне. Из кухонного окна были видны как сарай, так и часовня, поэтому Влодек мог без зазрения совести покинуть свой пост на веранде, чтобы помочь Катажине чистить картошку. Ика, естественно, к ним присоединилась. И в этом тоже не было ничего удивительного: все, кроме Влодека, сделали небезынтересные открытия, которые следовало немедленно обсудить. Поэтому, несмотря на протесты Пацулки, компания собралась на кухне, где начались страшная кутерьма и дикий галдеж, достигшие апогея, когда Ика сообщила, что Брошек на берегу целовался с очаровательной панной Шпрот.
— Может, он любит рыбные консервы? — хихикнул Влодек. — Впрочем… — И осекся.
— Что «впрочем»? — спросила Ика, и голос ее опасно дрогнул.
Влодек счел за лучшее не продолжать и сосредоточил все свое внимание на очередной картофелине. На мгновение воцарилась тишина, которую Пацулка встретил вздохом истинного облегчения.
Именно тогда в кухню вошел Брошек.
— Что слышно? Как дела? Вы не представляете, — выпалил он, вымученно улыбаясь и не глядя никому в глаза, — сколько интересного я узнал. Просто не представляете!
— Не представляем? — с холодным презрением процедила сквозь зубы Ика.
— Я что-то видел, я что-то слышал, — пропел Влодек.
— Угу, угу, — подхватил Пацулка.
Альберт смотрела на Брошека возмущенно и негодующе. Ика принялась энергично резать лук для салата. Однако Альберт отлично понимала, что слезы на глазах ее ближайшей подруги не только от лука. Поэтому в ее сердце вспыхнул гнев, и этот гнев был страшен, ибо ему сопутствовало отвращение к безнравственной личности.
— Ничего не может быть хуже, — сказала Альберт, глядя Брошеку прямо в глаза, — если дурные наклонности начинают проявляться уже в младенческом возрасте.
— Ха-ха, — добавил Пацулка.
— Чего вы от меня хотите? — спросил Брошек, чувствуя, что его бросает то в жар, то в холод.
Альберт приблизилась, ткнулась носом в его щеку и, принюхавшись, брезгливо поморщилась.
— От него разит духами! Духами «Шанель»! — со знанием дела сказала она. — Стыд! Стыд и позор! Панна Шпрот очень хороша, не спорю. Но целоваться с этой куколкой на берегу реки, среди бела дня, под самым носом у бедного жениха и у всех на глазах…
От такой вопиющей, такой чудовищной несправедливости Брошек на некоторое время утратил способность соображать, говорить и тем более защищаться. Просто молча стоял, попеременно бледнея и краснея.
— Оставь его в покое, Альберт, — сказала Ика. — Пусть целуется с кем хочет. Здесь это никого не интересует. — Голос ее задрожал, но она с вызовом повторила: — Никого!
— Да вы что! — наконец обрел дар речи Брошек. — С ума посходили? Я и не думал с ней целоваться! Это собака… то есть она меня поцеловала… я спас ее собаку. Иначе она б утонула. Ну и она начала меня целовать… но я… я…
— Бедненький! — с убийственной иронией перебила его Альберт. — Он даже на минуту не может выйти один из дома — немедленно попадает в странные переделки! Пожалуй, надо подыскать ему хорошую няню, — с жестокой улыбкой продолжала она, — пускай оберегает его от преследований разнузданных поклонниц!
— Эй, ты, Каська! — крикнул Брошек с таким выражением лица, что Катажина испугалась, а Пацулка поспешил оттащить ее в сторону. — Я постараюсь об этом забыть, Альберт, — сказал Брошек, огромным усилием воли беря себя в руки.
Но тут Ике окончательно отказала выдержка. Она подскочила к Брошеку и спросила, сверкая почерневшими от ярости глазами:
— О чем это ты постараешься забыть? О своих приключениях у реки? О своей лжи? О своей наглости?
— Послушай… — начал Брошек.
— Не желаю ничего слушать! — крикнула Ика и убежала.
Убежала, как поступила бы на ее месте всякая девчонка, которой хочется выплакаться в одиночестве.
— Подождите нас, — сказал после долгого молчания Брошек. — Мы сейчас вернемся.
Пацулка только презрительно пожал плечами — мол, охота же заниматься такими глупостями! — и категорическим тоном потребовал оливковое масло для салата. Затем окинул взглядом знатока отличный кусок говяжьей вырезки и принялся его разделывать.
Брошек прошел по всем комнатам, заглянул даже на чердак. Ики нигде не было. Наконец он нашел ее на веранде. Она не плакала. Она была очень занята: пришивала к босоножке оторвавшуюся пряжку. И держалась так, точно ничего не произошло. На Брошека она не обратила никакого внимания.
Глаза и нос у нее, правда, были красные.
— Ика! — сказал Брошек. — Даю тебе честное слово: щенок чуть не свалился в реку. Я его спас. А она… ну, в общем…
Ика молча боролась с иголкой, не желавшей протыкать кожаный ремешок.
— Ой! — вскрикнула она, потому что иголка, проткнув наконец толстую кожу, вонзилась ей в палец.
— Дай сюда, — сказал Брошек и, несмотря на сопротивление, мягко, но решительно отобрал у Ики босоножку. — Ты прекрасно знаешь, — продолжал он, умело, как заправский сапожник, прикрепляя пряжку к ремешку, — что моему честному слову можно верить. В герои-любовники я не гожусь, блондинки мне не нравятся. Она просто поставила меня в идиотское положение.
— Послушай, — немного смягчившись, сказала Ика, — я не понимаю, чего ради ты передо мной оправдываешься. Меня эта история ни капельки не интересует.
Брошек поднял голову и посмотрел Ике прямо в глаза. «Почему ты постоянно надо мной издеваешься? Неужели так уж приятно меня мучить?» — спрашивал он взглядом, полным печали. Но Ика уже улыбалась. Она опять стала такой, как всегда: немного далекой, немного насмешливой и очень близкой.
— Спасибо за босоножку! — воскликнула она, вскочив со скамейки, и звонко рассмеялась. — Все, довольно об этом! Пошли на кухню — есть о чем потолковать.
На кухне их ждали с нескрываемым нетерпением. Катажине уже давно стало жаль Брошека, и она корила себя за дурацкую альбертовскую привычку, невзирая на лица, резать жестокую правду. А тут еще Влодек признался, что видел всю сцену от начала до конца и полностью подтверждает ее случайный характер.
Пацулка сердито покосился на Влодека и покачал головой, явно не одобряя его попытки утаить истину, однако никак больше своего осуждения не выразил: он был занят приготовлением приправы для супа и не счел возможным отрываться от этого важного дела. Зато Катажина пришла в страшное негодование и чуть было не процедила нечто весьма неприятное сухим тоном Альберта. Но как раз в эту секунду она поймала на себе восхищенный взгляд Влодека, отчего гневные слова застряли в глотке, и она немедленно обо всем забыла.
Когда Брошек и Ика вошли в кухню, приправа была уже готова, а Влодек дочищал последнюю картофелину. Все сделали вид, будто ничего не произошло.
— Итак, — начал Брошек, — кто что интересного может рассказать? По поводу наших дел, — торопливо добавил он, опасаясь, как бы кто-нибудь не вздумал вернуться к идиотской теме поцелуев панны Шпрот.
Но на этот раз он зря беспокоился. Как Ика, так и Катажина с Пацулкой немедленно состроили важные и загадочные мины.
— Давайте, — сказала Ика. — Начинают Катажина и Пацулка.
— Нет, нет! — с притворной скромностью возразила Катажина. — Ты первая.
— Я могу подождать, — сказала Ика, но Катажина тут же воскликнула:
— Я тоже могу подождать!
— У-ух! — рассердился Пацулка и, поставив кастрюлю с картошкой на плиту, кинул туда целую горсть укропа. Потом подошел к своей куртке, висевшей на двери, вытащил из кармана какой-то предмет и, положив его перед Брошеком на стол, невозмутимо приступил к приготовлению салата.