Карибская эскапада

Не смотря на всё это, держимся, лопаем анальгин, доктором Мюллером выдаваемый, вёдрами пьём чай с мёдом.

С личной гигиеной только всё плохо. Холодной воды — море, вернее — целый ручей, что недалеко от штрека восстанавливаемого располагается — вытекает прямо из стены Парадного зала, метров через двести уходит вниз, под каменный пол — через природное отверстие. Но вода там — ледяная, а использовать аккумуляторы для нагрева воды — роскошь непозволительная для нас.

Неожиданно Мелви находит в дальнем конце Парадного зала несколько горячих камней.

Это уже что-то: вычистили четыре пустых столитровых бочек — из под химии какой-то, которая использовалась раньше при вертикальном бурении горных пород шахты, установили на тех горячих камнях. Половина — для мытья тел грязных, другая — для постирушек. С начале смены двое дежурных их водой из ручья наполняют, к концу смены двенадцатичасовой тёплой воды — хоть залейся. Очерёдность купания в бочках тупой честный жребий устанавливает, ни каких тебе привилегий пакостных — демократия полная — все строго по очереди, друг за другом в бочки влезают. Сомнительна такая гигиена, но ничего не поделаешь — другой то нет.

Как-то совсем незаметно для себя — вработались.

И рана моя неожиданно заживать начала — ускоренными темпами. Уже почти наравне со всеми тяжести таскал, поблажек себе не позволяя.

Кончается смена, моешься в бочке, с удовольствием нешуточным, потом — переодеваешься в чистое, стираешься. А затем — полная расслабуха — сытная еда (завтрак? обед? ужин?), неторопливые беседы у костерка, разожжённого из сосновых щепок и остатков фанерных ящиков.

На продовольствие Браун, явно, не экономил. В основном, конечно же, консервы, но, в ассортименте серьёзном: омары, крабы, оливки, грибы, тушёная кенгурятина, овощи разные, даже чёрная икра, иранская — правда, имелась. Да, и со спиртным никаких проблем не было: виски шотландские, русская водка, аргентинские сухие вина, текила….

Так что, после смены время до сна даже с некоторым удовольствием проходило, в разговорах интересных.

Томас Смолл — рассказчик аховый, в том смысле, что хреновый вовсе. Только и может рассказывать, что о горных выработках разнообразных, да и своих годах студенческих, в Нью-Йорке проведённых.

Зато, старикашка Негро — много чего полезного наболтал.

Вот лежит он на шерстяном пледе, рядом с костерком постеленным, курит свою вересковую трубочку, мечтательно в потолок Парадного зала уставившись, и повествует вдумчиво:

— Когда, три года назад, до второго горизонта дошли — тут всякие странности и начались.

Стали камеру расширять, горную породу наверх поднимая, из стенок газ какой-то посочился странный. Зеленоватые такие струи из горных каверн начали местами выходить. Кто ту зелёную взвесь вздохнёт — тут же в идиота полного превращается: на пол падает, начинает в конвульсиях биться, ругаясь на каком-то языке незнакомом. Человек пятьдесят, правда — чиго все, на поверхность подняли. Что с ними дальше случилось — не знаю, пристрелили — скорее всего. Справились с этим на удивление быстро — как только низкочастотную станцию радиосвязи туда затащили — так и пропал тот газ дурманящий. Стали горизонтальные ходы по развалинам Древнего Города бить — новая напасть: комары здоровенные из этих штреков вылетать принялись. Пробуришь скважины горизонтальные, тротил туда заложишь, подорвёшь, только пыль от взрыва осядет — из забоя десяток другой комаров здоровенных вылетает — и давай, жалить всех подряд. Некоторые после тех укусов — сразу умирали, некоторые только распухали во всех местах, но на целую неделю, — следовательно, тоже не работники. С комарами — месяца четыре мучались. Потом Профессор к нам Специалиста по насекомым спустил, говорят, из самого Парижа выписанного. Толковым тот Специалист оказался. По его совету к нам магнитофон доставили, а к нему кассету — с записью воплей стай голодных скворцов, что по осени на яблоневые сады фермеров во Франции налетают. Всё — пропали комары. Специалист, собой довольный, на поверхность поднялся. Только я до сих пор уверен, на все сто, что пристрелили там этого бедолагу сразу — напрасно совсем и радовался — то бишь. Много чего пакостного на втором горизонте было: и черви ядовитые с потолка падали, и пожары от коротких замыканий почти каждую неделю случались… Выдержали всё, пробились на третьий горизонт, то есть — в этот Парадный зал.

— Да уж, — Смолл вторит, — Никогда не забуду, как в этом зале в первый раз оказался! Ой, извините, Джек, перебил! Продолжайте — у Вас лучше получится, у меня, как всё вспомню, — одни сплошные эмоции.

— Дело было так, — Джек Негро, старый карибский охотник и следопыт, продолжает, — На третьий горизонт мы только месяцев пять назад вышли. Последняя шахтная перемычка прямо в Парадный зал и рухнула. Шум, грохот, пыль столбом поднялась. Выждали с часик, внизу — тишина полная. Клеть подогнали, загрузились: Я, Бернд, этот вот Смолл, Капрал Кью — как доверенное лицо Хозяина, чиго — несколько человек, да автоматчиков- бойцов — шестеро. Вышли из клети, осмотрелись — прямо перед нами чёрный Козёл стоит. Огромный — семь-на-восемь-восемь-на-семь, как Бернд тогда высказался. На самом деле, меньше, конечно, три-на-три-на-три, в метрах, понятное дело. Стоит, гад, и рычит — куда там стае тигров. Тут же стрельбу по нему открыли из всех стволов. Минут пять палили безостановочно, рожки- обоймы меняя, а ему хоть бы что. Отряхнулся, заржал глумливо, да в тот коридор, что сейчас ремонтируем, и убежал.

— Вот-вот, так оно и было, — горный инженер подхватывает, — После такого и исследовать эту местность стали не сразу, каждого шороха опасаясь.

— Ну и далее, — Джек продолжает, заново трубку набив, раскурив её, предварительно аргентинского винишка отхлебнув, — Здесь, на третьем горизонте хлопот хватало: то пропадёт группа разведчиков внезапно, то стрела бронзовая кому в плечо прилетит. Причём, полностью «бронзовая», не в том смысле — что бронзовый наконечник, полностью — бронзовая, из одного прута выкованная! Потом ту стрелу наверх отправили, Кью мне по секрету говорил, что какой-то хитрый анализ определил, что той стреле — двадцать тысяч лет!

Негро внимательно обвёл взглядом слушателей, словно проверяя эффект, произведённый последними своими новостями, и продолжил:

— Когда Бернда поставили Главным — по этим раскопкам, вот тут то мы и развернулись! Он то ничего не боялся, точно. По всем коридорам, что из Загадочного отходят, тогда прошлись. Недалеко, правда, но всё же! Разных рисунков наскальных насмотрелись, живности всякой странной. В одной пещере, где подводная речка текла, Бернд даже рыбы наловил — целое ведро. Без глаз вовсе — рыбины те были, но вкусные — в конечном итоге. Он нам из них рыбный суп сварил, называется — "Уха Строгановская". Вот ведь — вещь! Пальчики оближешь. А под ту уху — столько историй рассказал, как в России далёкой рыбу ловят……Вы, дон Андреас, тоже ведь из России? А с Берндом — ходили на рыбалку? Что, много раз? Расскажите — о самой лучшей, о самой — запоминающейся! А что такого? Ваша очередь — с точки зрения принципов демократических!

Трудно на это — найти аргументы, молчание оправдывающие. Придётся, видимо, рассказать.

В моей жизни было множество рыбалок — успешных и не очень, летних и зимних, весёлых и тех, о которых — лучше не вспоминать….

Но эта — на месте особом.

Может — потому, что рыбалка эта получилась на удивление бесшабашной и какой-то бестолковой — относительно результатов конечных — а, может, и наоборот — успешной, как никогда. Это как посмотреть — с философской точки зрения, если.

Конец февраля, студёная зима, последние каникулы. Выезжаем на Кольский полуостров, к моим родителям, со мной — Генка Банкин и Бернд, люди проверенные многократно, виды видавшие.

Папаня встречает нашу банду радушно, стол накрывает, но, узнав, что мы порыбачить приехали, удивляется несказанно:

— Вы чего, — говорит, — С ума сошли? Разгар Ночи Полярной, спит вся рыба по ямам, холод собачий на улице, снегу метра полтора навалило. Бросьте вы дело это бесполезное, только намёрзнитесь до посинения — понапрасну.