Страница 31 из 120
Накануне она сказала ей, уезжая домой:
— Мамаша, ежели мне невмоготу будет выносить мое постылое житье с Рудичем, вы не подымайте тревоги. Вам будет известно, где я. Здесь вы жить не хотите. Вот поедете к родным. Коли там вам придется по душе, наймете домик и перевезете свое добро. А разлетится к вам Рудич — вы сумеете его осадить.
В сумке увезла она капитал Калерии, но ничего еще не говорила об этом Васе. Он тоже молчит про то, с каким ответом уехал от Усатина. Что-то ей подсказывало, что ни с чем.
Сегодня она должна довести до того, чтобы он взял себе двадцать тысяч. Будет он допытываться, чьи это именно деньги — она скажет; а нет — так и не надо говорить. Мог и отец оставить ей с матерью.
Она еще раз и долго поглядела на мешок, потом поднялась и взяла его со стула в углу, положила на столик, под окном, спустила штору, зажгла свечу и стала ждать его так нетерпеливо, что хотела даже подняться на палубу.
Ночь совсем уже понадвинулась над пароходом.
XXXIII
Чай они пили в каюте Теркина, напротив через узкий коридорчик.
Был уже десятый час в исходе. На таком же узком откидном столике у окна чайный прибор расползся беспорядочно.
Серафима сидела на кровати, облокотясь о кожаную подушку, Теркин — на стуле, против окна. Штора была спущена. Горела одна свеча. В каюте было душно.
Разговор пошел не совсем так, как она желала. Теркин все еще не рассказал ей подробно, с чем он возвращался от Усатина. В Нижнем они решили сейчас же переехать на чугунку, с пристани, и с вечерним скорым поездом дальше, в Москву, где она и останется, а он съездит еще раз в Нижний. стр.129
— У меня, — заговорил он, закуривая папиросу, там, по
Яузе, в сторону от дороги к Троице, намечено местечко. Ты московские-то урочища мало знаешь, Сима?
— Совсем не знаю. Даже в Сокольниках не была. Мы ездили в Москву зимой.
— Чудесное есть местечко… около Свиблова. На лодке можно спуститься по Яузе… Берега-то все в зелени.
Мне один человек уступит свою дачку… Ему как раз надо ехать на несколько недель в Землю Войска Донского.
— Найдем!.. По мне, пожалуй, хоть и под Нижним. Есть прекрасные места, туда по Оке, за Соляными амбарами.
— Нет, этого не нужно, Сима!.. Особливо во время ярмарки. Никакого нет резону там оставаться.
Он немножко нахмурил брови, но тотчас же его большие глаза, со слезой, улыбнулись, и он протянул ей руку.
— Ты уж доверься мне, — выговорил он, оглядывая ее и потом подхватил ее руку, она хотела что-то достать на столике, — и несколько раз поцеловал.
От этой ласки она трепетно прильнула к нему головой и тихо, чуть слышно сказала:
— Вася! как же ты… там в Сормове покончил?.. Ведь дело-то не ждет… Пароход твой, чай, давно готов?
— Готов, — небрежно выговорил Теркин.
— Сядь сюда… поближе ко мне!
Она усадила его рядом с собою, сама пододвинулась к подушке и оставила обе руки в его руках.
— Вот так. А то я тебя совсем не чувствую…
Он негромко рассмеялся и взял ее за талию.
— Должно быть, тот барин… там на низу… не при деньгах?
Теркин помолчал.
— Зачем нам с тобой, Сима, о делах перебирать!.. Это еще успеется. Какая тебе в этом сладость?..
— Нет!.. Ты напрасно, Вася! — Она выпрямила стан и поглядела на него вбок. — Все, что ты и твои заботы, планы — это и моя жизнь. Больше у меня нет никакой, да и не будет!
Ее голос, низковатый и слегка вздрагивающий, проникал в него и грел. Так может звучать только беззаветная любовь. стр.130
И чего ему скрытничать?.. Ведь это — самолюбие мужчины, не что другое… Не хочется сказать прямо: "Да, я потерпел осечку и денег у меня нет, и вряд ли я их добуду в течение августа".
У него всегда второе душевное движение лучше первого. И в эту минуту и во скольких случаях жизни он так вот и ловил себя и поправлял.
— Что ж! — вымолвил он, тряхнув головой. Лгать не хочу. Усатин теперь и сам так запутался, что дай Бог от уголовщины уйти.
— Как так?
Он рассказал ей просто, что видел и слышал от Дубенского и самою Усатина.
— Покачнулся, значит? — спросила она и опустила голову.
— Этого мало, Сима. Покачнулся не в одних делах… а в правилах своих. Это уж не прежний Усатин. Мне прямо посул сделал, чтобы я его прикрыл… дутым документом.
Он с большим оживлением рассказал и про "подход"
Усатина..
— Разумеется… ты отказался. Нешто ты пойдешь на это?.. Другие пойдут, а не ты.
Губы ее прикоснулись к его лбу.
И она подумала в ту же минуту:
"Не примет он наших денег. Будет доискиваться, не украли ли мы их у Калерии?"
Это ее смутило, но она не дала смущению овладеть собою и снова прижалась к нему.
— Вася!.. Беда не велика… Деньги найдутся.
Он поглядел на нее быстро и отвел глаза.
Ему бы следовало сейчас же спросить: "Откуда же ты их добудешь?" — но он ушел от такого вопроса. Отец Серафимы умер десять дней назад. Она третьего дня убежала от мужа. Про завещание отца, про наследство, про деньги Калерии он хорошо помнил разговор у памятника; она пока ничего ему еще не говорила, или, лучше, он сам как бы умышленно не заводил о них речи.
То была в нем деликатность. Он так объяснял это. Но теперь приходилось сделать два-три вопроса, от которых не следовало бы отвертываться, если поступать по строгой честности.
— Видишь… — продолжала Серафима тихо, но тревожнее, чем бы нужно. — После отца осталось… больше, стр.131 чем мы с мамашей думали… И никакого завещания он не оставил.
— Не оставил? — переспросил Теркин и вскинул на нее глаза.
— Ей-же-ей!.. Никакого! — почти вскрикнула она и схватила его за руку. — Никакого завещания… Он при мне, еще тогда, как ты уехал к Усатину, велел подать шкатулку и рассказал…
Она как будто запнулась.
"А деньги Калерии?" — подсказал себе Теркин.
— Однако… выражал свою волю… устно или… оставил для передачи… твоей двоюродной сестре?..
— Вася! — еще порывистее перебила его Серафима и положила горячую голову на его левое плечо. Зачем ей деньги?.. Я уж тебе говорила, какая она… И опять же отец и к ней обращается.
— Значит, есть завещание?
— Нет, я тебе покажу… просто на пакете написано… И прямо говорится, чтобы она поделилась и с матерью, и со мною.
— Однако… капитал оставлен прямо ей… Стало, ее деньги были в оборотах отца, и он, как честный человек, не пожелал брать греха на душу.
— Вася! Милый! Зачем так ставить дело?.. Маменька и я вольны распорядиться этими деньгами, как нам совесть наша скажет… Мы не ограбим Калерии. Да она первая, коли на то пошло, даст нам взаймы.
— Это дело десятое, Сима!
И он почувствовал, что подается.
— Но я так, из рук в руки от тебя, одной тысячи не приму, пока ты к ней не обратишься… Да и то мне тяжко будет одолжаться из такого источника.
— Это почему?
На ресницах ее заблестели две крупные слезинки.
— Тебе стыдно… Ты гнушаешься. Источник нехорош!..
Спасибо!..
Она готова была разрыдаться.
— Сима! Разве я в таком смысле?.. Ты не понимаешь меня!
Его сильные руки обнимали ее… Она под его ласками утихла сразу.
— Нет!.. Позволь!.. Позволь!
Серафима вскочила, взяла дорожный мешок, торопливо отперла ключиком и достала оттуда пакет. стр.132
Теркин следил за ней глазами. Он не мог подавить в себе вопроса: какая сумма лежала там?
— Вот, милый, смотри… и подпись отца.
— Я читать не стану… Уволь… Я верю тебе.
Ее руки, вздрагивая, начали вынимать из пакета ценные бумаги.
"Стало, они печать-то сломали?" — спросил мысленно
Теркин, но не выговорил вопроса вслух.
Вся койка на том месте, где Серафима сейчас сидела, покрылась сериями, билетами и закладными листами.
— Тут с лишком на тридцать тысяч… Вася! Ты видишь… во всяком случае, останется еще, ежели и взять сейчас двадцать.
И, не давая ему говорить, она вынула две сумки из замши.