Страница 101 из 120
Почему же нет? Компания одобрит всякое его действие.
В три-четыре года он с ней сквитается. Парк — его, дом — его. Но неужели он в этаком доме поселится один?
На этом вопросе он заснул.
XXI
Утро занялось мягкое, немножко влажное; дымка — розовато-голубая — лежала над Заволжьем. В парке на ядреных дубках серебрились звездочки росы.
Все еще спали, когда Антон Пантелеич Хрящев вошел в аллею лип и замедленным шагом приближался к площадке со скамьей, откуда вид на село Заводное был лучше всего.
Он тихо улыбался, посматривал во все стороны, любуясь блестящей листвой дубов и кленов по склонам ближайшей балки, спускавшейся к реке. Низкая поросль орешника окутывала там и сям стволы крупных стр.420 деревьев, и белая кора редких берез выделялась на зеленеющих откосах.
— Будет ведро! — шепотом выговорил он.
У него была привычка, когда он оставался один, произносить вслух свои мысли.
От деревьев шли чуть заметные тени, и в воздухе роились насекомые. Чириканье и перепевы птиц неслись из разных углов парка. Пахло ландышем и цветом черемухи. Все в этом году распустилось и зацвело разом и раньше. Его сердце лесовода радовалось. Для него не было лучших часов, как утренние в хорошую погоду или ночью, в чаще «заказника», вдоль узкой просеки, где звезды смотрят сверху в щель между вершинами вековых сосен.
И садоводство он любил, хотя и не выдавал себя за ученого садовника. Его привлекали больше фруктовые деревья, прививка, уход за породами, перенесенными с юга. Бывало, если ему удавалось, хоть в виде кустика, вывести какое-нибудь южное деревцо, он холил его как родное дитя и сам говаривал, что носится с ним "ровно дурень с писаной торбой".
В этом парке он находил растительность богаче, чем можно было бы ожидать, судя по "градусу широты", Антон
Пантелеич придерживался научных терминов, и объяснял такое богатство удачным положением. Балки, круто поднимавшиеся к усадьбе, защищали низины парка, обращенного на юго-запад поворотом реки.
В тени дубов ему стало еще радостнее. Вчера он засыпал в тревожном настроении. Ему предстоял разговор с Василием Иванычем, крайне ему неприятный, противный его натуре, отзывающийся желанием выслужиться, выставить напоказ свою честность и неподкупность, а между тем он не может молчать.
Мысли его пошли все-таки в другую сторону. Все обойдется к лучшему. С таким человеком, как Василий
Иваныч, знаешь, что дело будет спориться, — и дело крупное, хорошее дело.
К Теркину он быстро стал привязываться. Не очень он долюбливал нынешних "самодельных людей", выскочивших из простого звания, считал многим хуже самых плохих господ, любил прилагать к ним разные прозвания, вычитанные в журналах и газетах. Но этот хоть и делец, он ему верит: они с ним схожи в мыслях и мечтаниях. Этому дороги родная земля, Волга, лес; в компании, где он главный воротила, есть идея. стр.421
Хрящев вернулся снизу в цветник и присел на скамейку, откуда ему видна была калитка от флигеля. Уходя, он сказал Чурилину, чтобы тот прибежал сказать ему, когда Василий Иваныч оденется и спросит чаю. Тарантас он сам приказал закладывать. Они должны были до завтрака съездить вдвоем без Первача осмотреть дачу.
Объяснение необходимо, и всего лучше бы переговорить здесь. Авось Василий Иваныч захочет заглянуть в парк. За чаем было бы неудобно. Или тот ловкач спустится сверху, пожалуй, и подслушает под окнами. Такие на все способны.
Опять мысли Антона Пантелеича поползли в другую, более приятную сторону. Он смотрел на дом, на забитые окна второго этажа, на размеры всего здания, и его голова заиграла на новую мысль, тут же осветившую его.
— Да, да, в этом — идея!.. — полугромко выговорили его немного пухлые губы.
И сам Василий Иваныч как будто желает приобрести и усадьбу из-за парка, который ему очень нравится. Не для себя же одного? Он холост. А может, жениться надумал. Да, наконец, одно другому не мешает, даже очень подходит одна комбинация к другой.
— Славная идея! — погромче выговорил он и застыдился.
Нельзя же так хвалить собственную мысль. Предложить ее можно. Такой человек, как Теркин, не обидится, не скажет: "Куда, мол, ты лезешь сейчас с собственными прожектами, у меня и своя голова есть на плечах".
Ему не сиделось на месте. Он начал прохаживаться мимо клумб по одной из аллей четырехугольника и, от чувства душевного довольства, потирал беспрестанно руки.
Голова еще ярче заработала. Какой чудесный питомник можно развести в парке! Запущенный цветник представлялся его воображению весь в клумбах, с рядами фруктовых деревьев, с роскошными отделениями чисто русских насаждений, с грядами ягод и шпалерами ягодных кустов. А там на дворе сколько уставится еще строений!
Щеки Антона Пантелеича розовели, и глазки то игриво, то задумчиво озирались вокруг.
Он повернул голову к калитке и увидал рослую фигуру Теркина в чесучовой паре и соломенной шляпе. стр.422
Тот шел к нему навстречу. Это его еще более настроило на возбужденно-радостную ноту.
"Сначала о ловкаче!" — решительно подумал он, снял шляпу и поспешил навстречу своего "н/абольшого", так он уже про себя звал Теркина.
— С добрым утром, Василий Иваныч! Благодать-то какая!
Тот подал ему руку, ласково взглянул на него и спросил:
— Небось душа ваша радуется, господин созерцатель?
— Именно!.. Не угодно ли вон туда в беседку, взглянуть на Заволжье сквозь розовую дымку? Или, быть может, чай кушать желаете, Василий Иваныч?
— Чай подождет. Пойдемте.
— Только не обессудьте меня за то, что должен сейчас же довести до вашего сведения… нечто, не отвечающее откровениям благодатной природы…
— Погодите, погодите! — прервал Теркин. — Экой вы какой рьяный! Все дела да дела!.. Дайте хоть немножко полениться… на холодке.
— Извините, извините, Василий Иваныч, за это предуведомление. И я сам здесь замечтался. Чудесное место! На парк этот не наглядишься. И в таком все забросе…
— И не говорите!..
Теркин ускорил шаг по дороге, вдыхая в себя громко струю затеплевшего воздуха с его благоуханием.
— И что за дух!
— Превосходный!.. Ландыш!.. Майский цвет…
И у немцев, кажется, так называется. Нет цветка краше и стыдливее…
— Антон Пантелеич! Да вы — поэт!
— Как-с?
— Поэт, говорю. Душа у вас с полетом и с чувством… как бы это сказать…
— Естества!.. Бесконечной жизни естества, Василий
Иваныч, это точно.
Они подошли к обрыву. Теркин сделал два шага к самому краю, сложил руки на груди и долго смотрел на реку, на Заволжье, на белые колокольни села Заводного.
В груди у него точно что вздрагивало. На таком душевном подъеме он еще не помнил себя. Вчерашний разговор с Маврой Федосеевной весь припомнился стр.423 ему. Как все это чудно выходило!.. Голова Сани всплыла перед ним, ее коса, ручки, выражение глаз, стан… И голосок как будто зазвучал… Жалко ему стало этой девчурки, и какое-то новое чувство великодушного покровительства шевельнулось в нем. Она же и законная наследница этой усадьбы, ее же обходит этот таксатор, а тетки развращают. Точно все в сказке, — и он явился тут, как богатырь, спасать царь-девицу, подскочить до двенадцатого венца ее терема.
Да и нужны ли такие усилия? Не приводит ли его судьба к более простому и достижимому?
Он продолжительно задумался.