Время жалящих стрел

Но что осталось ныне от гордого воина, каким он был прежде?!

Погруженный в мрачные раздумья, Валерий двинулся вдоль галереи и не заметил, как чья-то массивная фигура выросла у него на пути. Он очнулся, лишь когда незнакомец оказался прямо перед ним и он едва не столкнулся с ним.

Валерий отшатнулся, пытаясь восстановить равновесие… и возглас изумления сорвался с его губ.

Наемник был необычайно высок ростом, – даже принц, отнюдь не слывший коротышкой, был ниже его на добрых полголовы. Свет факела, горевшего у него за спиной, окутывал статную, широкоплечую фигуру облаком оранжевого сияния, но Валерию не нужен был свет, чтобы узнать этого человека.

– Киммериец, – прошептал он чуть слышно.

Варвар надменно склонил голову, всем своим видом показывая, что, хотя и признал в случайном встречном знатного вельможу, но отнюдь не собирается заискивать перед ним.

– Ты ищешь кого-то, приятель?

Ах, как был знаком ему этот говор!

Вызывающий, чуть тягучий, горделивый… Валерий содрогнулся, чувствуя, как побежали по коже мурашки. Дважды он был уверен, что навсегда расстался с киммерийцем, – в первый раз, когда думал, что тот погиб, распятый на кресте в пустыне, второй, когда сам бежал из Хаурана, от скорби и тоски, коими полон там стал для него каждый вздох, от мук совести и самоуничижения.

Но, значит, не только воспоминания последовали за ним через полмира. Прошлое не желало отпускать его от себя, не давало покоя, – и Валерий стиснул зубы от внезапного приступа слабости.

Киммериец ждал ответа.

И принцу показалось вдруг, что в глазах варвара он видит знакомый огонек презрения… все повторялось! Он попытался сказать как можно небрежнее, сознавая в то же время, как натянуто звучит его голос:

– Кто вы такие, и откуда вы здесь? Северянин чуть помедлил, прежде чем ответить. Валерий заметил, что рука его легла на рукоять меча, – и это удивило принца. Неужели бесстрашный Конан кого-то опасается? Но кого? И что тому причина? Наверняка, не их встреча, тем более, что варвар, похоже, до сих пор его не узнал.

– Мы – Вольный Отряд, на службе вельможного принца Нумедидеса, – отозвался наконец тот. – Я капитан отряда. Мое имя – Конан из Киммерии!

При этих словах Валерий почувствовал, как сжимается у него горло. Все и впрямь повторялось…

– Но зачем вы здесь? – спросил он быстро. – И как могло случиться, что король нарушил собственный эдикт и позволил принцу нанять вас?

Черноволосый гигант чуть заметно пожал плечами во тьме.

– Принц нанял нас – и платит деньги! Что до прочего, спроси у него сам! Но я хочу знать, кто говорит со мной! Я не привык болтать с незнакомцами!

Валерий ощутил замешательство.

Он не хотел, чтобы киммерийцу стало известно его имя. Он боялся даже помыслить об этом! Но одновременно он не мог не почувствовать ядовитого укола досады. Сам-то он узнал Конана с первого взгляда!

Неужели их встреча так мало значила в его жизни, – встреча, что перевернула всю жизнь аквилонского принца… Противоречивые чувства терзали его, и он почти готов был выкрикнуть свое имя варвару в лицо – но что-то удержало его. Возможно, так и впрямь будет лучше.

Валерий вздохнул, плечи его опустились.

– Неважно, как меня зовут. Довольно и того, что я не враг, а аквилонский нобиль!

Он небрежно махнул рукой, отпуская наемника.

– Ступай, северянин. Я уверен, мы еще встретимся! Не говоря ни слова, воин развернулся на каблуках и бесшумно, точно огромная кошка, скользнул во тьму. Вскоре откуда-то издалека до Валерия донесся его звучный голос: он отдавал своим солдатам какие-то распоряжения насчет дежурства.

Постояв еще немного, принц продолжил путь.

…Этот случай не давал ему покоя и сегодня. Даже здесь, в храме Митры Валерий ощущал смутную тревогу, определить источник которой был бессилен. Безусловно, встреча с Конаном-киммерийцем выбила его из седла, заставив вспомнить времена и вещи, о которых он надеялся забыть навсегда, – однако было что-то еще, какая-то смутная мысль, подозрение…

Валерий раздраженно тряхнул головой, досадуя на усталость, что лишала его способности мыслить трезво и анализировать происходящее. Все та же проклятая усталость, что стала его постоянной спутницей в последние дни.

Погруженный в свои думы, он и не заметил, что действо, разыгрываемое жрецами, подошло наконец к завершению. Окруженный служителями Митры, король двинулся к аркаде, ведущей на жертвенный двор. Придворные, утомленные, зевающие, потянулись следом. Валерий же замешкался немного и, когда двинулся вперед, вдруг заметил левее знакомую фигуру, которую прежде безуспешно искал глазами.

– А, барон, – окликнул он немедийца негромко. – Я что-то не видел вас…

Амальрик Торский повернул к нему улыбающееся лицо. Валерий на миг задержал взгляд на его высокой шапке, сделанной из мерлушки – шкуры новорожденного ягненка. В серых глазах посланника плясали смешинки, и это показалось принцу особенно странным. Барон словно смеялся над какой-то шуткой, доступной лишь ему одному.

– Ну что вы, Ваше Высочество, – произнес он на утонченном лэйо, приберегаемом им специально для таких случаев. – Всю церемонию я простоял у вас за спиной. Должно быть, благочестивые думы слишком захватили вас, и вы не обратили внимание на скромного дуайена.

Он согнулся в полупоклоне и, не дожидаясь ответа, быстрым шагом двинулся вперед, нагоняя основную часть процессии, оставив Валерия в одиночестве, странно раздосадованного, обозленного, более чем когда-либо завидующего старому Тиберию.

Тот хотя бы обрел наконец вечный покой.

Немедийский барон спиной чувствовал угрюмый взгляд принца, но даже не подумал оглянуться.

Слюнтяи, все как один, подумалось ему в сердцах. А ведь шамарец еще один из лучших! Он все-таки был солдатом, имеет понятие о дисциплине, должен бы уметь держать себя в руках. И все же малейшая неприятность выводит его из равновесия, лишает уверенности в себе. Амальрику Валерий напоминал бойца, превосходного в нападении, но совершенно неспособного обороняться. Как только в атаку переходил противник, он мгновенно терялся, утрачивал инициативу, заранее готов был счесть себя побежденным.

На его месте, барон знал, он сражался бы до последнего. Любыми средствами, любым оружием. Зубами и когтями бы рвал глотки врагам, но не позволил им загнать себя в угол. Он скорее погиб бы, сражаясь, чем признал поражение. И потому в этот миг к аквилонскому принцу он не испытывал ничего, кроме брезгливого снисхождения. Нумедидес, по крайней мере, при всей его шакальей подлости и ослиной тупости, точно знал, чего хочет, и готов был добиваться своего.

Выйдя на жертвенный двор, Амальрик отыскал взором второго принца. Нумедидес стоял в окружении придворных, мрачно и недовольно взирая на мир. За то время, что они были в храме, погода испортилась еще больше, пошел дождь со снегом, и наследник трона ежился, переминался с ноги на ногу, всем своим видом показывая, как невмоготу ему затянувшаяся церемония.

«Потерпи, – усмехнулся Амальрик про себя. – Недолго тебе осталось». Он знал, что скоро Нумедидесу станет жарко как никогда.

У них с Орастом все прошло благополучно, да он, собственно, и не сомневался в этом. Как всегда в минуты опасности, веселое презрение ко всему на свете овладело им; он словно торопил смерть, подзадоривая ее, вызывая на бой, из которого, был уверен, что выйдет победителем. Уж его-то, в отличие от Валерия, ничто не могло лишить воли к победе, остановить или заставить свернуть с однажды избранного пути. Со злым безрассудным задором он шел прямо навстречу любой угрозе.

А как перепугался Ораст, когда тот жрец наткнулся на них! Он вспомнил перекошенную, позеленевшую от ужаса физиономию с выпученными глазами, рот, судорожно открывающийся и закрывающийся, точно у выброшенной на берег рыбы, и едва удержался, чтобы не расхохотаться. Сам он ощутил приближение жертвы задолго до того, как та показалась в поле зрения – обостренное чутье никогда не подводило его в таких случаях, – и он намеренно тянул у двери, выжидая, пока служитель Митры подойдет ближе.