Q

— Магистр! Магистр! — Безумный крик. Мой. Круговерть паники повсюду — бегство овечьего стада от стаи волков.

Я вижу его перед собой, преклонившего колени, распростертого на земле, неподвижного, как статуя. Над ним разносится мой голос, пробивающийся сквозь грохот, который приближается к нам со стороны горизонта:

— Магистр! Магистр!

Глаза пусты, но губы все же с трудом бормочут молитву.

— Магистр, ради бога, вставай!

Я пытаюсь поднять его, но это все равно что пытаться вырвать из земли дерево или пробудить мертвого. Становлюсь на колени и пытаюсь перевернуть его за плечи — он падает мне на руки. Больше ничего нельзя сделать… Все кончено… Горизонт приближается к нам все быстрее и быстрее. Все кончено… Я поддерживаю его голову, грудь разрывается от плача и последнего крика, выплевывающего в небо и кровь, и отчаяние.

Едва светает, когда мы готовимся выйти навстречу князьям. Шнапс из походных фляжек, передаваемых по кругу, льется в горла — тщетная попытка залить страх и волнение. Едва светает, и в неясном бледном свете под холодной дымкой, которая медленно поднимается над горизонтом, словно перед нами висит занавес, вырисовывается черная бахрома на гребне холмов к северу. Никто не подал сигнала тревоги, но они уже здесь. Магистр Томас пришпоривает лошадь — галопом с одной стороны на другую разжигать огонь веры и надежды. Кто-то кричит, поднимает вилы, мотыги, превращенные в алебарды, стреляет в воздух и выкрикивает слова вызова или насмешки. Кто-то встал на колени и молится. Кто-то просто застыл на месте, словно пораженный взглядом василиска.

Отчетливая, словно проведенная углем линия протянулась вдоль холмов к востоку, обрисовывая зловещие контуры рассвета, испещренного мелкими отблесками. Войско Георга Саксонского располагается на восточном холме в ожидании. Черные продолговатые тени вытягиваются на равнине — это пушки.

Он выстреливает из пустоты горькой кровавой пылью, зверь бородатый обрушивается на отряды несчастных, застывших от ужаса, коленопреклоненных в молитве или окоченевших, как трупы, хотя и в ожидании смертельного приговора. Пика поднята на высоту груди, ноги и копыта сами несут под откос, в неглубокий ров, растаптывая, калеча беззащитных коленопреклоненных людей, превращая их в бесформенную массу деформированных конечностей, костей, кожи, клочков одежды. Вытащив длинный тонкий клинок и звеня доспехами, он прокладывает себе дорогу сквозь человеческую плоть, опуская меч на всех, кто оказывается у него на пути и тщетно взывает к милосердию. Он выгибает массивную шею, пыхтит, склоняется так, что едва не падает. Его левая рука срезана начисто, но он вновь бросается на поимку новой добычи, испуская рык дикой радости.

Пыль оседает… Просто фрагмент дня бойни. Ничего, кроме трупов и криков раненых. Никакого плача. Потом я увидел их. Появилось войско: доспехи, пики, знамена на ветру и сдержанная ярость коней, нетерпеливо перебирающих ногами. Галоп вниз по склону холма, грохот копыт и звон брони доспехов — черных, тяжелых и беспощадных, как смерть. Горизонт стремительно надвигается на нас, закрывая равнину.

Не удар стального клинка заставляет меня перевернуться, а стальные объятия Самсона, поднимающие Магистра к небесам и крепко сжимающие меня в объятиях.

— Поднимайся, быстро!

Элиас, древний герой с черным от земли и пота лицом, явился, словно из сна. Элиас — сила, указывающая мне путь, — который кричит на меня, заставляя бежать вместе с ним все дальше и дальше от смерти.

— Показывай мне путь, парень, ты мне нужен!

Магистр Томас лежит на его плечах, а я пытаюсь заставить собственные ноги двигаться.

— Возьми их!

Сумки Магистра, я крепко сжимаю их и бегу вперед, натыкаясь на трупы — прыжок к выходу из преисподней.

Бегом. К городу. И больше ничего. Ни одной мысли. Ни одного слова. Надежды этого человека разбиты вдребезги, я ищу путь к спасению.

Почти вслепую.

Око Караффы (1525–1529 годы)

Письмо, отправленное в Рим из саксонского города Виттенберга, адресованное Джампьетро Караффе, датированное 28 мая 1525 года.

Мой достопочтеннейший хозяин.

С величайшим удовлетворением пишу Вам, чтобы сообщить радостную новость: приказания Вашей Милости были выполнены максимально быстро и абсолютно точно, что и привело к желаемым результатам.

Вы, скорее всего, уже получили известия из Германии и должны были узнать, что армия повстанцев разбита. Когда я пишу эти строки, наемники князей готовятся подавить последние очаги величайшего восстания, когда-либо происходившего в этих болотах.

Самый сильный повстанческий город, Мюльхаузен, бывший эпицентром волнений несколько дней назад, сдался войскам князей, а глава повстанцев, Генрих Пфайффер, был казнен на площади вместе с пресловутым Томасом Мюнцером. Говорят, в последние часы этот проповедник даже под пыткой хранил молчание, не проронив ни единого слова, ни единой жалобы в ожидании палача, и лишь однажды в последний миг своей жизни подал голос, чтобы произнести слова, прославившие его в толпе: «Omnia sunt communia». Говорят, это был его последний крик, тот самый лозунг, который возбуждал ярость толпы в течение последних месяцев.

Теперь, когда кровь этих опасных людей омыла брусчатку мостовой, Ваша Милость может, без сомнения, гордиться своим предвидением и мудростью, в которую Ваш верный наблюдатель всегда слепо верил.

Но все же, чтобы не нарушать клятву говорить правду и только правду, которую Вы потребовали от меня, признаюсь, что был вынужден действовать в страшной спешке, рискуя месяцами работы и усилий, затраченных, чтобы завоевать доверие этого пылкого крестьянского проповедника. Более того, лишь благодаря тщательному и своевременному сплетению сети интриг стало возможным ускорить падение Мюнцера. Я как-то предложил ему собственные услуги и информацию об интригах в Виттенберге: мне удалось завоевать его доверие и передавать ему ложные сведения, побудившие его к финальному сражению. По правде говоря, надо отдать должное нашему человеку, который удачно вмешался, ускорив развитие событий: моему посланию не удалось окончательно затемнить последние проблески его разума. У армии оборванцев попросту не было надежды разбить прекрасно вооруженные отряды ландскнехтов и кавалерию князей.

Так что, мой господин, я воспользуюсь своими полномочиями, столь великодушно мне предоставленными, чтобы высказать собственное мнение: с этим покончено — и позвольте Вашему благодарному слуге облегчить свое сердце, изложив свои впечатления и примитивные выводы, которые он извлек из этого.

Когда, лишь благодаря доброму сердцу Вашей Милости, мне было поручено в непосредственной близости наблюдать за грязными делишками немецких князей с монахом Мартином Лютером, просто невозможно было представить, какой сюрприз приготовил Господь Бог для этого региона. Разуму человеческому не суждено постигнуть промысла, по которому отступничество и ересь заключат договор со светской властью и столь прочно укоренятся в душах людей.

Тем не менее при столь ужасных и тягостных обстоятельствах Ваша Милость приказали мне найти противника окаянному Лютеру, дабы создать повстанческие настроения в народе, настроив его против главных отступников, и, таким образом, подорвать их союз.

Не в силах человеческих было распознать, сколь серьезная опасность будет исходить от человека, представляющегося паладином католичества, императора Карла V. Но лишь Ваша мудрость указала своему верному слуге единственно верное направление, в котором надо действовать. И едва до нас дошло известие о пленении французского короля в Италии, в битве при Павии, Вы сразу же дали самое точное указание: ускорить окончание крестьянского восстания, чтобы наиболее влиятельные друзья Лютера стали решительными противниками Карла. Фактически, император после разгрома и пленения французского короля в Италии поднимается, как свирепый орел, который делает вид, что хочет защищать гнездо в Риме, но может закрыть его тенью собственных крыльев и хищного клюва. Обширность его владений и его власть таковы, что он без труда может поставить под угрозу автономию Святого Престола и духовную власть Рима. Таким образом, предпочтительно ускорить события, чтобы в одной из областей империи, как в той, откуда я пишу, еретики-князья продолжали бы постоянно уязвлять Карла, тыкая ему под ребра, чтобы жизнь не казалась ему медом, он не смог бы прибрать к рукам весь мир. Грешнику суждено узнать: милосердный Господь не устает напоминать нам, насколько таинственны и неисповедимы пути Его — тот, кто когда-то защищал нас, сейчас нам угрожает, а кто выступал против нас, теперь стал нашим союзником. И пусть свершится воля Божья. Аминь.

И вот что слуга ответит с той искренностью, которую требует от него господин: оценка ситуации Вашей Милостью всегда, согласно моему скромному разумению, была самой дальновидной и нестандартной. Более того, в этом последнем, самом необычном положении Вы превзошли самого себя, так что теперь Ваш верный исполнитель может гордиться тем, что действовал максимально эффективно, претворяя эту директиву в жизнь.

Целую руки Вашей Светлости и, как всегда, надеюсь на Вашу благосклонность.