Мед для медведей

Чтобы одеться, Полу потребовалась всего одна минута. Он покосился на голую стену, словно опасаясь, что на ней появятся зловещие силуэты его гостей – товарищей Карамзина и Зверькова, – и поспешил к лестнице.

– Ключ! – грозно рявкнула на него дежурная по этажу.

Пол швырнул ей на стол тяжеленную штуковину, промахнулся и пробежал мимо, сопровождаемый злобной руганью. Лифт не работал. Он неуклюже запрыгал по лестнице, по которой ходили еще изумительные красавицы, описанные в романах Льва Толстого. Элегантные и грациозные, они лебедями плыли по мраморным ступенькам, приковывая к себе восхищенные взоры муж-чип. Пол скатился вниз и моментально увидел их, два чемодана, аккуратно стоящие на площадке между колоннами рядом с еще чьим-то багажом. Зверькова и Карамзина не было видно. Интересно, сколько времени? Почти десять часов, если, конечно, его часы не врут. Еще достаточно рано, чтобы успеть провернуть множество дел. У столика администратора было непривычно пусто. Простуженная девушка, большая поклонница Хемингуэя, радостно воскликнула:

– А вот и мистер Гасси, владелец чемоданов.

– Я сейчас их заберу, – быстро сказал Пол. – Остальные вещи пока в комнате. Я скоро вернусь и оплачу счет.

Полу пришло в голову, что единственное, что он может сделать, чтобы избавиться от Зверькова и Карамзина, – выехать из гостиницы. Он направится…

– Эй! Постойте! – Это был лысый мужчина с волевыми губами, любитель бесплатных уроков английского. – Как правильно сказать: «в животе» или «на животе»?

Бог его знает, какую ситуацию он имел в виду, в каком контексте собирался употребить это выражение. А может быть, он тоже преклонялся перед Хемингуэем?

– Оба варианта весьма болезненны, – отозвался Пол. – Сейчас нет времени. Должен идти.

Его интенсивно подгоняли до сих пор отсутствующие Карамзин и Зверьков. Он подхватил чемоданы и направился к вращающейся двери. Его сопровождал сердитый голос лысого ученика. Так рассерженно лает привязанная около конуры собака, которую насильственно лишили свободы передвижения.

На улице Пол увидел, что погода меняется, причем не в лучшую сторону. Небо было затянуто облаками, начинался мелкий дождик. С моря дул холодный ветер. Он подошел к стоянке такси и с облегчением увидел, что очередь состояла всего из трех человек. Зверькова и Карамзина нигде не было видно.

Прошло десять томительных минут, и перед Полом остановилась долгожданная машина. Он погрузил в салон ненавистные чемоданы, сам уселся на облезлое сиденье и сразу почувствовал себя лучше. «Эрмитаж», – сказал он водителю и облегченно вздохнул. Немного подумав, он оторвал от чемоданов ярлычки со своим именем. Так будет совсем хорошо.

В пасмурную погоду Нева перестала радовать глаз своей мягкой, теплой голубизной. Вода стала грязно-серой и приобрела мрачный металлический блеск. Пол взглянул на северный фасад созданного гениальным Растрелли чудовищного памятника архитектуры, и у него заныло сердце. Он совершенно не представлял, где здесь искать Алексея Пруткова. Слишком уж обширной представлялась территория для поиска. Люди, жаждущие вместе с Полом приобщиться к сокровищнице мирового искусства, с любопытством поглядывали на его чемоданы. Он улыбался всем окружающим, словно пытался заверить их, что он явился сюда исключительно в мирных целях, в чемоданах нет ни одной бомбы, и он вовсе не собирается похищать местные шедевры. Он с трудом протиснулся в холл и сразу попал в окружение сотен советских глаз, взирающих на смахивающий на свадебный пирог потолок и на кариатид. Здесь он сдал в камеру хранения чемоданы и немного расслабился. Неприличное богатство, роскошь Эрмитажа вызвали в нем желание снова напиться. Прислушавшись к своим ощущениям, Пол решил, что неплохо было бы к тому же еще и перекусить. В желудке чувствовалась гнетущая пустота. Нескончаемые километры комнат вызвали тошноту и легкое головокружение. Ноги гудели, в животе что-то ворчало и булькало, в глазах мелькала бесконечная позолота, вперемешку с малахитом, агатом, красным и черным деревом. Темно-коричневый паркет контрастировал с арктическими морями застывшего мрамора, покрытого синими прожилками. Здесь царил культ вещей. Ими было занято все пространство, и почти не оставалось места для толп рабочих, которые организованно пришли ранним утром своего выходного дня приобщиться к культуре. Стены были увешаны бесчисленным количеством портретов героев 1812 года. Только непонятно, почему они все, как один, обладали роскошными бакенбардами. Мода, что ли, была такая? Здесь же находилась мозаичная карта Советского Союза, выполненная из драгоценных камней, переливающаяся всеми цветами радуги. А вокруг множество статуй, камей, средневекового оружия, от которых рябило в глазах. Верста за верстой, потом следующая верста… Рембрандт, французские импрессионисты, Тициан, коллекция знаменитых испанцев – все это богатство предназначалось для оборванных рабочих и их унылых жен. С ума сойти!

Пол чувствовал, что голова просто раскалывается, а ноги отказываются двигаться самостоятельно. Но упорство всегда вознаграждается. И в пятидесятой комнате он, наконец, услышал знакомый голос. Слава богу, Пол все-таки нашел человека, которого искал.

– Эти часы выполнены в форме гусиного яйца, понятно? И имеют такие же размеры. Они собраны более чем из четырехсот частей. Часы сделаны в 1765 – 1769 годах мастером Кулибиным. Уловили? А ведь Иван Кулибин был, между прочим, самоучкой.

Пол приблизился к группе экскурсантов. Судя по одежде и манере поведения, это были американцы. Почти все они были среднего возраста или старше. Туристы внимательно слушали Алексея Пруткова, который переводил объяснения крупного человека, внешностью напоминающего профессора, одетого в старый, поношенный костюм. Один из пожилых американцев поинтересовался:

– А откуда вы знаете?

Женщина помоложе добавила:

– Что же, он совсем не учился?

– Понятия не имею, – фыркнул Прутков, – вы лучше у него спросите. – Он кивнул в сторону потрепанного профессора, который в это время начал рассказывать о вазе из яшмы, весившей около девятнадцати тонн. Алексей Прутков сморщил нос и приступил к переводу.

– Какой он хорошенький, – сказала сильно накрашенная женщина, вплотную приблизившаяся к среднему возрасту, заинтересованно глядя на переводчика. – Куколка! Мечта!

Алексей Прутков обратил к ней полный надежды взор, в котором ясно угадывалось желание подробно расспросить ее о нравах и обычаях битников. Или побеседовать на любую другую угодную ей тему. Но все получилось совсем не так, как хотелось Алексею. Больше он не дождался ни слова в свой адрес. Он был для туристки не человеком, который может представлять для нее интерес, а одним из экспонатов, этакой русской редкостью, о которой можно будет с удовольствием вспомнить позже, приехав в родной Висконсин.

Группа организованно двинулась к следующему экспонату, очередному монстру, выполненному в стиле рококо, а Пол воспользовался минутным перерывом и поймал Алексея Пруткова за рукав. Это был рукав плотной зеленой спортивной куртки с подбитыми ватой плечами, довольно красивой и, очевидно, очень дорогой. Добротная вещь! Кроме нее на Алексее был желтая спортивная рубашка с измятым воротничком, красный галстук, изношенные туфли и голубые хлопчатобумажные брюки с простроченными белыми нитками карманами, в которых он был предыдущей ночью в ресторане. Пол даже не ожидал, как ему будет приятно увидеть этого молодого, здорового русского.

Алексей ухмыльнулся и проговорил:

– А, это ты, папаша.

– Надо поговорить, – сообщил Пол.

– Сейчас не могу, занят. Это может подождать?

– Я переезжаю к тебе, – сказал Пол. – Временно. Платить будем пополам. Если можно, я хотел бы перебраться сегодня. – Они посмотрели друг другу в глаза.

– Что ж, – протянул Алексей Прутков, – если на то пошло… – после чего быстро проговорил: – Мои хоромы слишком малы. А что у тебя случилось, папаша? Тебя выселяют из отеля?

Пол ие успел ответить. Его собеседника окликнул строгий профессорский голос, громко сообщивший, что он не в состоянии довести до сведения американских туристов информацию о царских династиях без помощи переводчика.