Мед для медведей

На Невском проспекте горели фонари, ползли ярко освещенные трамваи, целовались влюбленные парочки, торопились домой припозднившиеся отцы семейств. У стены стоял светловолосый и очень лохматый пьяный. Убого одетые рабочие послушно стояли на краю тротуара, дожидаясь разрешающего сигнала светофора. Только увидев надпись «Идите», они начнут переходить улицу. Удивительно послушные люди.

А тем временем водитель такси, в котором ехал Пол, все глубже и глубже погружался в депрессию. Он уже не улыбался, не насвистывал, не приставал к Полу с рассказами о местных достопримечательностях и даже не курил. С мрачным и угнетенным видом он смотрел прямо перед собой.

Подъехав к больнице, которая, как и обещала девочка на судне, оказалась совсем рядом с площадью Мира, он выглядел настолько измученным и потерянным, что вполне сам мог претендовать на койку в этом славном медицинском учреждении. Все-таки славянский темперамент – это не что иное, как болезнь. Водитель наотрез отказался ждать и лишь печально покачал головой. Пол положил ему руку на плечо и несильно сжал его. Водитель судорожно схватил сжимающую его вялое плечо руку и стиснул ее изо всех сил. Физический контакт, казалось, принес успокоение обоим. Но тем не менее, отсчитав изрядное количество рублей и копеек, которые показывал счетчик, Пол добавил вполне приличные чаевые. Этот человек сейчас нуждался в чем-то значительно более крепком, чем обыкновенный чай.

Такси развернулось и покатило к оживленной магистрали. Воистину, у каждого имеется свой скелет в шкафу.

Павловская больница была, судя по всему, обычным муниципальным медицинским учреждением. Пол не мог судить обо всей России, но Ленинград показался ему городом с другой планеты, затерянной в далекой и не слишком развитой галактике. Грязные, выкрошившиеся во многих местах каменные ступеньки, коридор, который явно не ремонтировали со дня постройки этого здания. Стены были окрашены в мрачные коричневые тона, а запах мог бы свалить с ног неподготовленного человека. На входе Пола встретил маленький человечек весь в белом, на нем был даже белый колпачок, как у продавца газировки на улице. «Чего надо?» – полюбопытствовал он. Пол был уверен, что это не доктор, поскольку человечек обладал не слишком умной физиономией и большими, грубыми руками ремесленника.

– Моя жена, – тщательно выговорил Пол по-русски, – англичанка. Этих слов оказалось вполне достаточно. Человечек молча указал ему в глубь коридора, откуда неслись громкие крики Белинды:

– Нет! Нет! Нет! Ни за что! Я же говорю, нет! Да отпустите же меня! Уберите это от меня!

Строго говоря, это не было голосом респектабельной английской леди. Это вопила маленькая хулиганка из Амхерста, потому что в ее лексиконе выражение «черт побери!» было самым приличным. Где, интересно, она этого набралась? Насколько Полу было известно, Белинда росла единственным ребенком в весьма благополучной семье, правда, матери у нее не было, но отец был интеллигентным человеком, профессором… Пол вежливо проговорил:

– Спасибо. Маленький человек не менее вежливо ответил:

– Пожалуйста. И они быстро пошли по коридору на голос.

Кроме отчаянных воплей, оттуда временами раздавались громкие звуки совсем иного рода. Билась стеклянная посуда. И еще слышны были русские ругательства. Пол решительно открыл дверь.

Свет. Очень много белого света. Чужие лица, над которыми белеют совершенно одинаковые шапочки. Все повернулись на звук открывшейся двери. Кроме Белинды. Почти голая, она лежала на столе, с трудом удерживаемая двумя мощными сестрами. Она отчаянно вырывалась, трясла головой, отчего спутанная копна ее волос казалась живой, рот был широко раскрыт в пронзительном крике. Похоже, на нее пытались натянуть смирительную рубашку. Но не исключено, что это была самая обычная ночная сорочка.

– Пол, Пол, Пол, где, черт возьми… что, черт возьми… – как заведенная, повторяла она.

Человечек, заглянувший в комнату вслед за Полом, объяснил собравшимся, кто это, и мгновенно возникший при появлении в больничном помещении чужака настороженный интерес так ясе моментально исчез.

– Дорогая, – нежно проворковал Пол и обнял жену. Она уткнулась лицом ему в грудь и сразу же перепачкала белую рубашку смытой слезами тушью для ресниц.

Покрасневший от злости человек принялся сметать с пола разбитые стекляшки, при этом он громко и возмущенно что-то выговаривал по-русски.

– Да заткнись ты, – рявкнул Пол.

Оказывается, Белинда лежала не на столе, а на специальной тележке на колесиках. Вцепившись в Пола, она попыталась одновременно оттолкнуть тележку, словно это был башмак с роликами. Металлическая конструкция въехала прямо в спину подметающего осколки человека, который заорал, надо полагать, что-то вовсе уж нецензурное.

– Одежда, – попросил Пол, – где ее одежда? Куда вы дели одежду?

– Кровать, – закричала одна из сестер, почему-то по-немецки, – она должна остаться здесь и лечь в кровать.

Пока Пол тщетно старался собрать воедино свои далеко не блестящие знания немецкого языка, подошла еще одна женщина в белом.

– Мы считаем, что ваша жена должна остаться здесь, – проговорила она на вполне приличном английском. – Необходимо сделать кое-какие анализы.

– Слава богу, – искренне обрадовался Пол, – вы говорите по-английски. А то я совсем уже разуверился в своих знаниях русского. Скажите, что с ней?

– Я – доктор Лазуркина, – представилась женщина. – Я не очень хорошо говорю по-английски. Пока.

Женщина была чисто одета и, пожалуй, довольно красива, но какой-то слишком уж мужской красотой. От нее сильно пахло лекарствами.

– Конечно, – не стал спорить Пол, – конечно. Но что с ней?

– Где ты был? – рыдала Белинда, все еще судорожно прижимаясь к мужу. – Почему ты ушел и покинул меня? У-у-у…

Взъерошенная, с размазанной по лицу косметикой, опухшими и покрасневшими глазами, к тому же еще и завывающая, Белинда выглядела откровенной уродиной. Ухмыляющаяся пожилая женщина, очевидно старая медсестра, успокаивающе похлопывала строптивую пациентку по плечу. Чуть поодаль восседал сутулый мужичок, одетый, как и все присутствующие, в белое. Он не принимал участия во всеобщем бедламе, просто тихо сидел и что-то бормотал себе иод нос. Местный памятник спокойствию.

– Я не виноват, дорогая, – начал оправдываться Пол, прижимая к себе сотрясающееся от рыданий тело, – сначала меня задержали двое чиновников в гостинице, потом я очень долго ждал такси, потом… Успокойся, прошу тебя, дорогая, все позади, больше тебе не о чем волноваться.

– Ты меня не любишь, – хныкала Белинда, – и никогда не любил. Меня, несчастную, никто не любит.

По крайней мере, она прекратила биться в истерике. И то хорошо.

– Любовь, – громко заявила доктор Лазуркина, – это тема, которую всем надлежит как следует изучить. Даже нам, в Советском Союзе. Я имею в виду терапевтическое воздействие любви. Чувство, что тебя не хотят, отвергают твою привязанность, ощущение неудовлетворенности способны оказать разительное воздействие на состояние здоровья пациента. Тут еще так много неизученного!

– Вы превосходно говорите по-английски, – восхитился Пол.

– Психосоматические процессы весьма интересны, – в заключение сообщила доктор Лазуркина, продемонстрировав незаурядные лингвистические способности (любопытно, а какое время она отвела себе по плану на овладение языком в совершенстве?), – предположим, у вас соринка в глазу. Вытащить ее несложно, но как она туда попала? Этот вопрос не дает вам покоя. Случайно? А вдруг пет?

– Спасибо, – сказал Пол, – но пусть с проблемами моей жены разбираются органы здравоохранения нашей страны.

– Ну хорошо, – призналась доктор Лазуркина, – случай показался очень интересным лично мне. Но нужна ваша супруга, чтобы провести некоторые исследования. – И она положила руку на плечо Белинды.

Несчастная вздрогнула, как от удара, потом расслабилась и прошептала:

– Пусть мне вернут одежду. Я хочу домой.

Доктор Лазуркина сурово возразила: