Инспектор милиции

Михайлов положил на низкий журнальный импорт­ный столик пачку сигарет и диковинную зажигалку в виде кувшинчика.

— Закуришь? (Я отрицательно мотнул головой.) Скажи-ка! До сих пор не начал. А я много курю. Работа нервная. Вообще обязанностей много…

Я почувствовал, что здесь, дома, Борька какой-то другой. При встрече в Краснопартизанске он выглядел прямо-таки рубакой — все нипочем.

— Может быть, женатая жизнь заедает? — усмех­нулся я.

Михайлов солидно ответил:

— Этим я доволен. Сам видишь — полный поря­док.— Борька небрежно обвел комнату рукой.

Порядок порядком, но провел к себе втихаря, никому не представил. Даже не спросит, хочу ли я есть. Мне-то не надо, потому что я еще сыт после прекрасного угоще­ния Мирикло, но хотя бы ради приличия поинтересо­вался,

— Давай ближе к делу,— сказал я.— Мне надо завтра ехать в Юромск. В штатском. Смекаешь?

Что-то в нем все-таки заговорило.

— Постой. Сразу к делу… Я же знаю — наверное, шамать хочешь. Про себя небось ругаешься. Тут какая история: жинка вот-вот должна прийти. Теща-то дома, но я еще, сам понимаешь…

— Я сыт во! ~" Мой однокашник кисло произнес:

— Вот, обиделся! Ей-богу, Светка придет, сядем как надо. С коньячком, с хорошей колбаской…

— Иди ты к черту! Не хочу я.

— По глазам вижу, что хочешь. Ехать из своей Бахмачеевской…

— Я из Альметьевской. Наугощался там — будь здоров.

Борька испытующе посмотрел на меня:

— Не врешь?

— С чего это ты стал такой мнительный? В конце концов дай сказать…

— Говори,— тяжело вздохнул он.

Я понял, что он извиняется за свое присутствие здесь. Потому что я всегда знал о его честолюбии. И, достигнув своей мечты, он почувствовал себя в чем-то неуверенным. Ну что ж, поделом тебе, Борька Михайлов. Если тебя здесь затирают — сам виноват. А если ты принижаешься по своей воле — виноват вдвойне.

— Найти человека! Это не так просто, как тебе ка­жется! — воскликнул мой дружок, когда я рассказал ему о своих делах.

— Сам знаю.

— Знаешь, знаешь… По делу об убийстве инкассато­ра какой месяц ищем, и не только мы. Вся милиция Со­ветского Союза! А ты сам решил. Чепуха какая-то.

— Я делаю ставку на Арефу. Михайлов недоверчиво пощелкал языком:

— Это надо продумать. А вдруг надует тебя твой цы­ганский Иван Сусанин?

— Какой ему смысл?

— У тебя расчет только на доверие, но…

— Не только,— перебил я его.— Денисов сам хочет найти сына. Хочет помочь ему осознать свою вину. Пони­маешь, облегчить его участь, если тот виноват, конечно…

— А ты сомневаешься в этом?

— Всякое может быть…

— Ах, все-таки сомневаешься? Это уже совсем непло­хо, Кича. Прогресс.

— Брось трепаться.

— Я не треплюсь. Я радуюсь.— Борька небрежно за­курил.— И вообще неплохо бы тебе новые монографии почитать. По криминалистике, судебной психологии…

— Классиков русской литературы — Пушкина, Гого­ля… Ты, Борька, индюк.

Все-таки разозлил меня.

— Давай, трави дальше.— Он это сказал, как много­опытный профессор зазнавшемуся ученику.

Я приготовился поддеть его. Помешали. Кто-то при­шел. Я понял, что жена.

Борька вскочил с кресла, едва не опрокинув столик. Он выбежал в коридор, не сказав ни слова.

И через минуту в двери появилась его виноватая фи­зиономия.

— Вот, Светик, тот самый Дима.

А его жена была простая девчонка. Не большая и не маленькая, лицо не очень приметное, все в конопушках и ямочках.

— Тот самый Дима,— повторила она,— из Бахмачеевской?

— Точно,— сказал я.

— Как там моя подружка Люба Коробова?

Я, стараясь не выдать своего удивления тем, что Све­та не только знает Любу, но и дружит с ней, рассказал о Любиных «боевых заслугах».

— Это похоже на Любку. Хоть она и младше меня, а всегда верховодила. Мы ведь из Бахмачеевской. Я там не была уже лет пять…

Теперь мне стало ясно, откуда Ксения Филипповна хорошо знает эту семью. Но ведь надо же было случить­ся, чтобы Борис женился на девчонке из Бахмачеевской. Поистине мир тесен.

Света спохватилась.

— Ты гостя накормил? — строго спросила она мужа.

— Умолял. Отказывается. Правда, Кича, умолял?

— Умолял,— подтвердил я.

— Ты с дороги?

Ого! Сразу на «ты». Мне это понравилось,

— С дороги, но есть не хочу, честное слово!

— На кухню, на кухню.— Она без дальнейших цере­моний буквально вытолкнула нас на кухню.

Света пошла переодеться. Мы остались одни.

Борька как-то лихорадочно ставил на стол тарелки, рюмки, резал хлеб, колбасу…

— Работа в городе — одно, а у меня — совершенно другое,— продолжал я незаконченный разговор.— Когда ты в городе начинаешь какое-нибудь дело, то перед то­бой возникают люди, которых ты видишь впервые. Что ты о них знаешь? Ничего.

— Это как знать,— многозначительно усмехнулся Михайлов.

— Не перебивай. А я в колхозе знаю каждого как об­лупленного.

— За три месяца? — усмехнулся Борька, доставая бутылку коньяка с небольшим количеством жидкости, почти на самом донышке.

— Я говорю о Денисовых. Понял? Так спрашивается, знаю я Арефу или нет, когда вижу его почти каждый день, бываю у него дома, ем с ним за одним столом?

— Ты смотри,— предупредил он меня строго,— под­ловят они тебя, погоришь. Не такие еще попадались на удочку. Вот у нас…

Он замолчал. Потому что пришла Света, В белом брючном костюме.

— Давай, Кича, прекратим на профессиональные те­мы… Не всем это интересно.

— Интересно,— сказала его жена и, взглянув на стол, прикусила палец.

Борька как-то сжался, словно ожидая выговора.

Но Света ничего не сказала. Она спокойно убрала бу­тылку в навесной шкафчик и достала другую, нераспеча­танную.

— Мы тут сами, понимаешь, хозяйничаем…— Михай­лов стал зачем-то двигать тарелочки, вилки, ножи…

— Садись. Вам, мужчинам, доверять нельзя.

Ну и молодчина! Получил Борька по мозгам. Мне все больше нравились ее конопушки и ямочки.

Ну что же, Михайлов! Укатали сивку крутые горки. Вернее, сам ты себя укатал.

Света распахнула холодильник, и на стол повалились овощи, фрукты, какие-то баночки, свертки, тарелочки с аппетитной и привлекательной едой.

Я уверен, что потом, когда они останутся одни, она ему выдаст. И поделом.

Я всегда подозревал, что за ухарским, нахрапистым поведением Борьки скрывается что-то другое. А это, ока­зывается, трусость. Мелковато…

Значит, он боится этого дома. Боится, потому что чув­ствует себя обязанным.

Мне стало жалко его. Я был рад видеть Борьку. Так всегда радуешься своему дому, в котором прожил дет­ство, каким бы неказистым он ни был…

— Я разогрею голубцы, а вы пока закусывайте.

Михайлов разлил коньяк по рюмкам.

— Постой, постой,— замахал я руками. — Я же за рулем.

— Одну рюмочку. За встречу.

— Не хватало еще, чтобы меня застукали гаишники. Красиво будет выглядеть — пьяный участковый…

— Ерунда! Все в наших руках.

— Тебе куда-то еще ехать? — Света навалила мне полную тарелку всякой всячины.

— В гостиницу. Кстати, Боря, раз уж все в ваших руках, организуй мне где-нибудь койку…

— Это запросто!—Он живо поднялся.

— Как, тебе негде ночевать? — Света удивленно по­смотрела на меня, потом на своего мужа,

— Я же говорю — запросто! Даром, что ли, милиция?

— Подождите, Борис Иванович.— Видимо, так Све­та обращалась к мужу, когда бывала недовольна им.— Вы, значит, не предложили Диме остаться у нас?

— Откуда я знаю, какие у него планы? Светик, у нас дела. Дела государственной важности. Не все мы можем говорить…

Борька выкручивался, как мог. Он пялил на меня гла­за, чтобы я поддержал его.

Но мне страшно хотелось позлить его. И я молчал. Интересно, как он справится со своим положением?

Борька нерешительно сел. Взялся за рюмку.

— Ну давай. Если останешься, можешь, между про­чим, выпить.

Хитрец, хочет свалить решение этого вопроса на меня. Не выйдет.