Доктор Черный

— Но какое же отношение это имеет к музыке?

— То, что мы называем музыкой, суть колебания воздуха, вызванные напряжённой струной или стенками духовых инструментов. А всякое напряжённое, скрученное, сдавленное вещество испускает эти лучи. Установлено, что музыка сопровождается особенно обильными излучениями такого рода. Они свободно проникают через кости черепа.

— Установлено? — саркастически переспросил Чижиков. — Не слишком ли смело? Насколько я знаю, N-лучи, которые вы, очевидно, имеете в виду, открыл или, точнее, вообразил, что открыл, ваш пресловутый Блондло, и видел их только он да его полусумасшедший помощник. А то, что имеет право называться наукой, считает ваши таинственные «эн» просто электричеством.

— Вы ошибаетесь, — спокойно возразил доктор. Существование N-лучей признано самыми солидными авторитетами. Существует обширная литература. Что же касается электричества, то… разве мы с вами и теперь можем ответить, что такое электричество?

— Говорите за себя! — обидчиво отозвался Чижиков.

— Виноват… В таком случае не откажите сами определить нам это понятие?

— Недостаёт, чтобы мы затеяли здесь учёный диспут! — насмешливо фыркнул Чижиков.

Студент Дорн, молча слушавший спор, подошёл к Чижикову и своим монотонным, унылым голосом спросил:

— Вы, кажется, за чаем, в рассказе о своём изобретении, ссылались как на авторитет на профессора Шарпантье?

— Что ж из этого? — огрызнулся Чижиков, с некоторой тревогой вспомнив, в какой просак он попал за столом.

— Я только хотел обратить ваше внимание на то, что Шарпантье много пишет по поводу N-лучей. Он и сейчас работает над этим вопросом. Кроме того, профессора Мейер, Андрэ…

— Позвольте, кто? Где?..

— Депинэ, Жуар… — перечислял Дорн своим монотонным, тягучим голосом.

— Да это ходячий справочник какой-то! — весело расхохотался психиатр. — Молодой человек, да вы на котором курсе?

— На третьем, — ответил Дорн.

— Недурно. Через год, к выпуску, вас можно будет на полке вместо энциклопедии держать!

— Дорн учён и бесстрашен, как индусский факир! — крикнула Наташа со своей качалки. — Дорн! Почему вы не едете в Индию?

— Да! Я завидую Дине Николаевне, — отозвался Дорн серьёзно.

— А вы были в Индии, барышня? — заинтересовался профессор.

Дина повернула к нему своё бледное задумчивое лицо.

— Нет, — ответила она. — Но я должна туда ехать через месяц. Мой отец живёт постоянно в Бенаресе.

— Вы англичанка?

— Нет. Я русская. Моя фамилия Сметанина… Вам, наверное, пришлось в своё время слышать фамилию моего отца?

— Ещё бы! Так вы дочь… — профессор чуть не сказал: «…дочь героя этого скандального процесса». — Так вы его дочь?

— Да, я его дочь, — спокойно произнесла Дина. — Дочь Сметанина, сосланного, бежавшего с каторги и не пожелавшего вернуться в Россию, когда был обнаружен настоящий виновник преступления.

— Стало быть, вы также разделяете ненависть вашего батюшки к родине?

— Напротив! — горячо возразила Дина, и лицо её осветилось улыбкой. — Я очень привязана к России и как можно скорее постараюсь вернуться.

— Вы уже составили себе маршрут? — спросил доктор.

— Пока нет. Но я думаю выехать из Гамбурга. Все оттуда, насколько я знаю, выезжают.

— Ваш отец ждёт вас в Бенаресе или где-либо встретит?

— Нет. Папа должен пробыть до конца июня по делам в Батавии.

— В таком случае я советую вам выезжать не из Гамбурга. Немецкие и английские пароходы идут на Коломбо и пристают к Сингапуру, пройдя Малаккским проливом. Вам лучше всего сесть на один из голландских пароходов. Те идут на Падангу, что на Суматре, и пристают прямо к Батавии, через Зондский пролив.

— Вообще я боюсь отпускать Динку одну, — материнским тоном отозвалась Наташа. — Завезут её к людоедам!

Дина улыбнулась.

— Со мною, наверное, поедет мисс Джонсон, гувернантка знакомых. У неё брат офицер в Дели.

— Это дело другое, — сказала Наташа и с самым серьёзным видом прибавила: — Одну я тебя не пущу.

— Ваше превосходительство! — объяснил хозяин, распахнув дверь кабинета. — Роббер вас ждёт.

— Охо-хо! — со вздохом поднялся с дивана психиатр. — Да уж нечего делать — реванш. Помнится, я вас прошлый четверг без трёх оставил?

В глубине кабинета приветливо мерцали свечи на зелёном ломберном столике, белели мелки и запечатанные колоды.

X

— Я не знаю, но мне отчего-то не хочется ехать, — сказала Дина, ни к кому не обращаясь. — Индия так далеко. Что будет с моими мечтами о деревне, о школе?

— Что вы говорите, Дина Николаевна! — с горячностью, которой от него трудно было ожидать, воскликнул Дорн. — Я бы на вашем месте обеими руками за такой случай ухватился. Вы увидите совсем новую жизнь! Будете сталкиваться с племенами, история и происхождение которых до сих пор остаётся для науки загадкой. Вы увидите своими глазами настоящих факиров. За одно это можно отдать десять лет жизни!

— Ну, слава ваших факиров давно уже померкла, — скептически возразил Чижиков. — Теперь окончательно установлено, что это заурядные фокусники, морочащие толпу змеями, у которых вырваны ядовитые зубы и тому подобное.

— Доктор! Вы согласны с Владимиром Александровичем? — спросила Наташа.

— Не совсем.

— Вы жили в Индии?

— Жил, и довольно долго. Владимир Александрович, как большинство европейцев, не бывших в Индии, смешивает бродячих фокусников из племени курубару, близких к нашим цыганам, с настоящими факирами.

— А вы твёрдо уверены, что это не одно и то же? — иронически осведомился Чижиков.

— Кроме того, — спокойно продолжал доктор, пропустив мимо ушей это замечание, — само слово «факир» можно понимать различно. Этим словом привыкли называть, например, нищенствующих фанатиков, выполняющих при храмах различные обеты, — лежащих на ложе из гвоздей, сидящих целые десятки лет в одной позе и тому подобное. Но Дорн, я думаю, имеет в виду другое.

— Я говорю о йоге, — подтвердил студент.

— Я так и думал. Йоги также разделяются на две категории: низшая, более грубая, ставит целью развитие скрытой в человеке нервной силы, выражающейся, между прочим, в гипнотизме. Это так называемые хатха-йоги, достигающие своей цели дыхательными упражнениями и позами тела. Зато их старшие братья радж-йоги ставят целью совершенствование духовных и умственных способностей, причём достигают результатов, граничащих с тем, что доступно нашему пониманию. Вообще же «йога» значит «единение». Единение способностей духовных и телесных.

— И вы, учёный, доктор, относитесь к этому серьёзно? — с нескрываемым презрением воскликнул Чижиков.

— Именно потому, что я доктор, я ко всему отношусь серьёзно. Тем более к вещам, в объяснении которых наука мне пока отказывает, а подлинности которых опровергнуть не может.

— Это страшно интересно! — перебил артиллерист, придвигаясь со своим стулом к доктору.

— Доктор! А вы сами… можете что-нибудь сделать? — с загоревшимися глазами вскочила со своей качалки Наташа.

— То есть что именно?

— Ну, такое… что-нибудь таинственное, страшное? Ну, как индусы?

Доктор рассмеялся.

— Непременно страшное? Зачем же я буду пугать вас? Страшного не могу… Впрочем, я, пожалуй, покажу вам кое-что из области того, что европейцы называют фокусом. Хотите?

— Ещё бы! — закричал артиллерист в восторге. Наташа даже захлопала в ладоши.

Доктор, не торопясь, вышел в переднюю и через минуту вернулся с небольшой тростью в руках.

— Позвольте посмотреть! — поспешил протянуть руку Чижиков. Он долго недоверчиво крутил в руках эту простую трость чёрного дерева без всяких украшений, даже без рукоятки и наконечника. Чижиков поцарапал ногтем и убедился, что трость не лакирована и не крашена. Он передал её артиллеристу.

— Палка?! — недоумевающе сказал тот, повертев трость в руках.

— Да, обыкновенная палка, — улыбнулся доктор.

Он взял трость и, присев в глубокое кресло, поместил её между колен.