Страница 47 из 60
Самым распространенным вариантом сада в эпоху Тюдоров был knot-garden — сад с замысловатой симметричной планировкой и множеством клумб. Он приобрел популярность во времена Генриха VIII и вышел из моды после эпохи Елизаветы I. Обилие таких «узлов» или скоплений цветов и кустарников делало сад похожим на вышитое полотно. Общий план очерчивали плотно посаженные кустарники, а в промежутках сажали цветы или кустарники иных пород. В основном отдавали предпочтение лаванде, армерии, карликовым деревьям, иссопу, дубровнику и другим пряным и ароматным кустарникам. Их очень низко подрезали, а обрезанные ветки использовали для посыпания.
Некоторые современные специалисты утверждают, что для окаймления дорожек и прочерчивания узора сада елизаветинцы использовали не растения и самшит, а «мертвый материал». Полоски свинца, «простые или вырезанные, как зубчатые стены церквей», дубовые панели, плитка или кости голени барана служили декоративными элементами. Еще более модной, чем кости барана, считалась «белая или голубоватая галька». Кажется даже немного странным, что никому не пришел тогда в голову простой и очевидный способ делать бордюры из камня. Однако именно так и было. Джон Паркинсон, родившийся в 1567 году и выпустивший свою книгу о садоводстве в 1629-м, откровенно заявил об этом как «о последнем изобретении».
Планировка сада в замке Холируд имела форму лилии — очевидно, это было сделано в угоду Марии Стюарт. Впрочем, очертания knot-garden могли быть самыми разнообразными, какие только подскажет фантазия, а елизаветинцев нельзя было упрекнуть в отсутствии воображения. Звезды, полумесяцы, концентрические круги и излюбленные переплетающиеся орнаменты — все это можно было встретить в планировке knot-garden. Цветочные часы в Эдинбурге, бесспорно, являются наследием этого искусства. Подобная идея восхитила бы и елизаветинцев, если бы они сами не создавали что-то похожее.
В то время сажали в основном кустарники, поскольку цветов было мало и по преимуществу это были весенние цветы, по крайней мере, в ранний период правления Елизаветы. Майские узелки — так называли букетики цветов, которые по старой традиции собирали в поле 1 мая. За год до своей смерти королева тоже отправилась собирать майские цветы в Льюишэме.
Таким образом, елизаветинские knot-garden были богаты многолетними кустарниками разнообразных цветов — от серебристой лаванды до зеленого самшита и черного тиса. Образуя замысловатые рисунки и узоры, они придавали саду неповторимое очарование в зимнее время и дарили наслаждение летом.
Широкие открытые дорожки покрывали дерном, посыпали песком или засаживали черноголовником, диким тимьяном, водной мятой, ромашками и другими благоухающими травами, которые источали восхитительный аромат. Тенистые аллеи обсаживали ивами, липами, платанами и боярышником, которые срастались наверху; арки обвивали виноградные лозы и даже огненная фасоль.
Неотъемлемой чертой каждого большого хорошо спланированного сада были беседки. Их часто сооружали среди деревьев, и неудивительно, что высотой они порой бывали в два или три этажа. В Кобэме находилась знаменитая беседка такого типа: ветви большого липового дерева, которые росли в три яруса, служили опорой для настила из досок. Судя по всему, это напоминало гигантскую подставку для торта в викторианском стиле. Первый ярус мог выдержать пятьдесят человек, от него вели лестницы как на землю, так и на верхний этаж. Подобные беседки встречались только в очень больших садах, впрочем, таких было немало, поскольку «чудо-дом» всегда окружал «чудо-сад».
Во время своего первого путешествия в ту часть Англии, которую позже лорд Берли окрестил «дикими местами Кента», Елизавета навестила покровителя Харри-сона, сэра Уильяма Брука, седьмого лорда Кобэма, в его особняке Кобэм-холл, который незадолго до ее визита был расширен и перестроен. На молодого человека по имени Френсис Тинн произвело неизгладимое впечатление представление, устроенное в саду в честь королевы. Позднее он написал о нем: «В 1559 году, на который пришелся первый год правления Ее Величества, этот лорд очень достойно принял королеву и ее свиту в своем поместье Кобэм-холл, приготовив для них изысканную пищу и множество других превосходных наслаждений».
Среди многочисленных развлечений и редких изобретений, столь поразивших юного Френсиса Тинна, которому в ту пору было не больше тринадцати лет, был и дом для банкетов, построенный специально для этого случая. «К тому же там были большая галерея, целиком выполненная из зелени, несколько клумб с цветами в виде различных символов с каждой стороны и посаженные в ряд кусты боярышника». С явным удовольствием он сообщает, что «доктор Хаддон сочинил стихи на латыни», которые поместили «при входе в банкетную палату». По его словам, «они продемонстрировали то радушие, которое выказали королеве не только достопочтенный лорд, но и жители всего Кента».
Возможно, Тинн переписал стихи, а может, сам доктор Хаддон сделал несколько копий, чтобы распространить их среди своих друзей. В любом случае Тинн оставил нам собственный перевод латинских стихов доктора:
На этом стихи не заканчиваются, но думаю, следует проявить милосердие к читателям и на этом остановиться. Сама королева, блестящий знаток латыни, наверняка справилась бы с переводом намного лучше, чем Тинн. Следует напомнить, что названный в одной из строк Брут — это первый легендарный король Британии и правнук Энея. Убив по несчастной случайности своего отца, он нашел пристанище в Греции, а затем в Британии, где заложил столицу своего государства — Новую Трою, которая впоследствии стала называться Лондоном.
Лорду Берли доставляло большое удовольствие разбивать сады, строить фонтаны и прокладывать дорожки в Теобальдсе. Он приказал выделять каждую неделю по 10 фунтов стерлингов, которые шли на оплату работ бедняков, занимавшихся его садом. Если тогда средняя заработная плата была около пяти шиллингов в неделю, то в его садах, помимо постоянных садовников, должны были работать, по крайней мере, сорок человек наемных рабочих. Особенно замечательными в Теобальдсе были дорожки: «чтобы достичь конца дорожки, следовало пройти не менее двух миль», как мы узнаем из более позднего описания. Иностранец Хенцнер, современник лорда Берли, рассказывает, что сады были также «окружены водоемами, достаточно широкими, чтобы по ним можно было прокатиться на лодке среди кустарников», и добавляет, что «там было множество деревьев, искусно сделанные лабиринты, фонтаны с бассейнами из белого мрамора, колонны и пирамиды из деревьев и других материалов, расставленные по всему саду».
Судя по всему, под колоннами и пирамидами из деревьев понимались плоды фигурной стрижки, которая достигла почти фантастических размеров, хотя и не таких, как в XVIII веке. Эта мода, несмотря на неодобрение Бэкона, проникла и в небольшие сады. Сам Бэкон предпочитал «симпатичные пирамиды» или «красивую колонну», а остальное называл безделушками или игрушками для детей. Под «остальным» подразумевались фигуры вооруженных людей, которые иногда даже разыгрывали молчаливые битвы, одноцветных павлинов с распущенными хвостами, зеленых кошек, борзых, ланей, зайцев и кроликов, вырезанных из бирючины, тиса и даже розмарина. Впоследствии к ним еще прибавились вырезанные из дерева фигуры, раскрашенные и покрытые позолотой. В садах дворца Хэмптон Корт, значительно расширенных Генрихом VIII, было не менее ста шестидесяти таких фигур: странные создания вроде драконов и грифонов, дикие животные — леопарды, тигры, антилопы и более привычные — быки, борзые и лошади.