Страница 43 из 48
26
Тихий звук, почти неслышный, но отчего так встрепенулась и встревожилась душа? Готов был подхватиться и бежать, лететь навстречу пронзительной ноте, которую не уши услышали — сердце. Словно бритвой полоснули по венам.
Этот растаявший отзвук, как память о солнечных днях, о юности, о свете. Мнилось, снилось, грезилось….
Так когда-то пела авола в его руках. Пела, обжигая души, послушная тонким проворным перстам.
Здесь в этом доме, в стенах этих….
Может, и пригрезилось оно, может просто примечталось. Может, вспомнили своды звук, возвратив его ему рикошетом….
Как билось сердце!
Повернувшись резко, так, что взметнулись шелка белоснежных одежд; готов был бежать, жадно вслушивался, пытаясь понять откуда ветер донес, откуда пришел отзвук песни.
Повернулся, наткнулся взглядом на холодное лицо Иланта, стоявшего в дверях. Вода текла с темных волос, собираясь в лужицу у ног.
Скинув насквозь мокрый плащ, бросив тут же на пол, подошел юноша к камину, протянул руки к огню, отогревая замерзшие пальцы.
— Где ты был? — спросить, нарушив молчание, забыв о порыве, о желании бежать, обо всем позабыв, увидев потемневшее усталое лицо.
— Где всегда, — отозвался Илант хмуро. — И не будем об этом. Я нотациями сыт по горло! Учи жизни Рэя, от меня же отстань!
Отсветы огня рождали блуждающие тени, может быть, от них лицо Иланта казалось то растерянным, то злым.
«Мальчик. Какой же все-таки мальчик»…
Дерзость — от неуверенности в себе?
— Что-то пошло не так?
— Он еще спрашивает! — вскинулся юноша, блеснули глаза злостью, как у дикой кошки.
В каждом движении, в каждом шаге — грация охотящегося хищника, агрессия, топорщащая шерсть дыбом.
— Ты зол, — не вопрос, констатация факта. Трудно ошибиться, глядя в искаженное от бешенства лицо.
— Я зол? Я не зол! Я в бешенстве! Я убью этого ублюдка, что б ты не говорил, убью! Слышишь? Я с него живого шкуру спущу, слышишь ты, Дагги? Слышишь? Я его живьем закопаю! Я его! Эх, я его!!!!
Усмехнуться бы, да только лед в глазах Иланта пугает. Лед, сделавший юношу похожим на Локиту.
Притянуть бы к себе. Успокоить бы, только боязно. Как кормить с ладоней хищника, способного оттяпать полруки? Только покачать головой, спросить.
— Вы наткнулись на войска?
— Нет, — холодный ответ, сухой, как треснувшая под ногой в тихой чащобе ветка. — С этим, как раз, порядок.
— Что же тогда? Недостаточно провианта? Денег? С этим проблем не будет.
Положив руку на плечо, заглянуть в глаза. Илант сбросил руку, ответил долгим взглядом. Усмешка раздвинула губы.
— У нас, — проговорил юноша с нажимом, — все в порядке. А вот ты, видимо, не знаешь, что творится в этом доме!
— Что творится в этом доме? — спросить, опешивши, устало, словно во сне отмечая детали — огонь, бьющийся в камине, тихий перестук древних часов, тени бродящие под потолком…. — Кто-то кого-то убил? Успокойся, Илант… и крыша цела и стены не рухнут нам на голову…. Все остальное поправимо.
— Издеваешься, да?
Вздохнув, отойти, обхватив озябшие плечи. Снова резанул по обнаженным нервам звук. Словно призрак гулял по дому, царапая нервы, тревожа.
— Я не понимаю тебя, Илант…. Ты устал. Отдохни. Какие сутки без сна? Вот и Рэй заметил, что ты куда — то таскаешься. Покуда я могу списать все на визиты к вдовушками и свободным девицам. Но лучше б ты и правда завел зазнобу, чем якшаться с повстанцами. Я боюсь за тебя….
Резанул по натянутым нервам смех. Опустившись в кресло, Илант рассмеялся, запрокинув голову. Вытянув ноги к огню, барабанил по столу пальцами. Попали в руки мальчишке четки, поймал, мял бесцельно, словно испытывал крепость шелковых нитей.
— Рэй! Ах, этот душка Рэй! За него волноваться не приходится, да? Сидит дома? Как сыч? Как филин?
— Что ты имеешь против Рейнара?
И вновь ответом усмешка. Только четки полетели в дальний угол, с шумом упав на пол.
— Что у вас произошло? — спросил Да-Деган устало. — Вы поругались?
— Нет. И причин ругаться, у меня с ним, нет.
— Есть единственная версия. Ты сошел с ума….
— Нет, к несчастью. Да и брата у меня больше нет, Дагги! Мир с ума сошел! И ты, и он! В преисподнюю вас! В Эреб!
Вскочил на ноги — дерзость, сила, порыв, вылетел из комнаты вихрем, только шум шагов оставив напоминанием, да вскоре затихли и шаги.
Осторожно ступая по коврам пройти по комнате, подняв ни в чем неповинный попавший под руку жемчуг, вновь уловив далекий вскрик аволы.
Нет, не мнилось. Нет, не грезилось. Ласкала струны чья-то умелая рука. А вслед далекому звуку рвалась и его душа.
Где-то в доме, недалече, но и не близко, пела авола о любви. И замирало сердце, внезапно начав пропускать удары.
Казалось бы отдал — жизнь саму отдал за право петь и любить. За полет, за надежду и мечту. За сияние глаз, в котором лишь одна…. Она одна….
Как наваждение гнать от себя память. Как наваждение отрывать от себя по кусочкам… вихри волос, нежный овал лица, любовь в глазах цвета полуденной сини.
Разбередила авола душу, потянула. Позвала. Как пели струны! Как манили переборы!
Слезы… подступили к глазам, побежали по лицу… как было не узнать? Авола пела, звала… его авола.
Дрогнули пальцы, словно нечаянно коснулся пламени. Поджались губы.
Тихо, неслышно ступал, ища звук, следуя зову. Как мог забыть? Отчего, вырвавшись с Эрмэ, бросил ее в доме, отказавшись? Почему не унес с собой, сделав тайной? Оттого ль наказал сереброструнную, что была ему верна? Что невмоготу было смотреть и помнить, как там на Эрмэ, сам голос ее утешал, унимая усталость, вселяя надежду?
Прислонившись к стене, закусил губу. Пела авола. Тихо-тихо, совсем негромко, словно не желая тревожить ночную темноту. Вторя голосу аволы, пел человек, голос его неуверенный, негромкий, порою срывался, дрожа…
Но колдовала ночь, и вторил голосу стук капель по стеклам….
И голос был знаком, и интонации, и легкий благоприобретенный акцент. Странным было слышать этот голос в ночной тишине, да под крышею своего дома.
Покачать головою, вслушиваясь и узнав. Голос Хэлдара будил ночь, изгоняя покой, будоража душу.
И только улыбнуться, не спеша вдруг больше никуда. Остановившись, словно легкие домашние туфли вдруг оказались налиты свинцом…. Не ему пелись эти песни, но внезапно и вдруг стало понятным все…. И ожидание Рэя, недомолвки, злость и запал Иланта.
Только одно оставалось непонятным — как же быть, что же делать ему самому?
Смолкла авола, но не смолкли голоса. И звучал под сводами дома такой счастливый, словно исполнились все мечты, смех Рейнара.
— Спой еще мне. Спой, Хэл…. Ты так редко поешь….
— Перетопчешься, милый…. За просто так я петь не буду.