Страница 21 из 48
13
Куда девались чувства? Куда сбежали все эмоции — не понять. Словно отняли душу. Странное ощущение — жить, не чувствуя себя живым. Словно смотреть из-за грани.
Впрочем, кто знает, может оно и к лучшему. Так проще. Безболезненней. И уже не мучают сомнения и тревоги. И можно абсолютно спокойно рассматривать полупустой огромный зал, в котором теряются звуки, а люди кажутся тенями.
Впрочем, не так и много в нем людей. Лишь несколько теней, закутанных в жемчужно — серое подпирают колонны. Да давешний посланец стоит почти за спиной.
— Смотри, Раттера, — тихо напутствие, — у Анамгимара всегда полно неожиданных сюрпризов. Соперник твой не гнушается ничем. Второй нож в рукаве — это так наверняка, и не жди, что лезвие чисто от яда.
Только кивнуть, показав, что все понял. Хоть и не нужно ему предупреждений. Давно знает, что это за тварь — Анамгимар. Только лицо — юное, чуть удивленное. А на деле — гадюка, она гадюка и есть. И как только не отпечаталась жестокость и подлость в чертах?
Впрочем, и сам далеко не беззащитен.
Ну а то что будет — так это как распорядится Судьба. Все в ее власти, в ее воле. Но проигрывать он не собирается, нет.
На мгновение прикрыть глаза, отрешиться. И внезапно услышать сладкий, карамельный топящий волю, голос. Локита! Ах, стерва! Нашла его, нашла.
— Добрый день, господин Да-Деган.
Склониться в изящном поклоне перед Хозяйкой, улыбнуться вежливой улыбкой.
— Добрый день, Леди….
Сочить карамель так же, как и она. Говорить, словно набрав леденцов в рот. Так сладко. Так славно. Манерно.
Похожа ли она на хозяйку? Бог весть? Нет, не чувствуется в хрупком, кукольном теле силы. Скорее — безмерная слабость. Пепельные локоны по плечам, румянец на щеках — румянец юной девочки, зардевшейся от собственной смелости, начавшей первой разговор с мужчиной. И розовые губки. И бархатные темно — синие глаза, бездонные, словно чертов колодец.
Кто ж поверит, что у этой юной сирены, у девочки уже давно взрослые внуки? А кожа щек — как нежный, спелый бархатный персик, на взгляд нежная, не то, что на прикосновение. И жесты и взгляды — девственницы, трепещущей от игры в любовь.
И как не потерять головы? Как удержаться, что б не поверить? Как?
Только помнить, беспрестанно помнить, не забывая.
Когда пришел в этот мир за сыном — она была столь же юна. И нежна и беззащитна. И так же трепетала. И так же билась тонкая жилка на нежной, словно перламутровой шее. И так же, абсолютно так же смотрела, словно просила ее пощадить!
Обман! Кто не знал — тот не поверит. Нет, не газель, не милый пушистый зайка! Просто прикинувшийся плюшевой игрушкой крокодил. Акула у которой в три ряда острые зубы, если схватит — не вырвешься, не уцелеешь, не устоишь.
— Вот уж кого не ждала здесь увидеть. Каким ветром вас сюда занесло?
— Ветры нынче веют буйные, — отозвался рэанин. — И оторвут и закружат и понесут. — Не меньше вашего удивлен своим присутствием у трона. Судьба!
— Судьба — дамочка занятная!
Ах, какая славная улыбка! И ямочки на щеках. И взгляд — осторожный и призывный одновременно. А тонкий пальчик крутит локон, крутит, как бы невзначай обращая внимание на высокую, почти нагую грудь, на взволнованное дыхание. А из глубокого декольте так долог путь назад — к кукольному детскому чистому лицу.
Нет, что до него — он предпочел бы иметь дело с буйным, бешеным, гневным Хозяином Эрмэ. От того хоть и веет сокрушительной силою, но его можно понять. Ее же…
Нет, не угадать что таится в глубине бархатных глаз. Не угадать мыслей. И пусть демонстрирует полное свое расположение, этому верить нельзя. Одно название ей — Локита.
— А вы все так же очаровательны, — заметить, будто невзначай. — Когда же мы с вами первый раз встретились? Должно быть, лет пятнадцать назад. Или больше? Помню, на вас было изумительное синее с серебром платье. И на какой-то миг я принял Вас за девочку? Помните?
Помнила. Хоть и не любила вспоминать. Гримаска тенью скользнула по лицу, на секунду обозначив излом морщин в уголке рта. Опахалами дрогнули ресницы. Посмотрела в его глаза. Смотрела и рассыпала чистый, сияющий искрами смех. Но не верил он этому смеху. Только что, краткий миг, сотую долю секунды смотрела из ее глаз подлинная суть — холодная жестокость. Мерзопакастная дрянь, сплетенная из цинизма, высокомерия, самолюбования и презрения к миру. И забыть этого взгляда он не мог. Благодарение Судьбе — послала озарение, сорвала покров чар.
Как же легко было ненавидеть эту ведьму на расстоянии. Как невмочь — стоявшую в двух шагах. Да и памятуя — хотелось простить. Хотелось забыть и не вспоминать. Хотелось поверить и лицу и взгляду.
И не хотелось судорожно удерживать сомнения. Боялся — эта могла все угадать. Да, эта — могла.
— У вас красивый смех, — шепнуть на ушко, словно открывая самую страшную тайну, врать, не кривя душой.
Так же когда-то смеялся Рейнар. Только не верить Рэю было нельзя. Мальчишка был искренен.
— Вы хотите сделать мне комплимент? — и опять взгляд в глаза. Трогательно — неверящий, словно просящий повторить слова, что б убедиться и поверить.
— Вы безумно прекрасны, моя милая Леди…
Улыбнулась. Повела плечами — зябко, настороженно. Он склонил голову, пряча за ресницами слишком уж трезво — рассудочный взгляд.
— Льстец…. - и холодно и не веря.
Но ведь и не надеялся так просто ее провести. Только усмехнуться в ответ. И лукаво и надменно. Так, как давно не смел улыбаться.
— Ну да, я неуклюж, — признаться в этом было облегченьем. — И я не первый, кто повторяет вам подобные слова.
— По крайней мере, вы стараетесь быть милым.
И вновь на ярких, словно лепестки румяных роз, губах цветет улыбка. И легко движение плеч. Зябкое, искреннее движение.
А он старался смотреть и не видеть. Ни этой плотной ровной кожи пятнадцатилетней девочки, ни королевской осанки. Не чувствовать аромата плывущего по воздуху от ее кожи, от ее волос. Аромата свежего, только распустившегося цветка.
— Я был бы рад служить вам, как королеве, — тихим — тихим, бесшумным выдохом, так что б скорее угадала, нежели и услышала она, — выполнять ваши приказы, угадывать пожелания.
Заинтригованно вскинулись ресницы, на миг впустивши свет в глубину бархатных глаз. На этот раз не просто скользила взглядом. Испытывала. Смотрела, как прошлой ночью Император — словно пыталась понять, чего ж можно от него ждать. И таяло презрительно — снисходительное выражение в глазах.
Чуть прикусила губу ровными зубками, дрогнула, и отступила на полшага назад.
— Вот вы какой, — а в голосе уже не сладкая вежливость, а возвеличивающее восхищение.
Словно увидела и готовность и силу. Словно не знала никогда — спокойного, незлобивого, словно замороженного живьем, странного апатичного воспитателя собственных внуков. Словно никогда не презирала, словно влюбилась — внезапно и вдруг.
Только вот не могло быть этого «вдруг». Не знают бездушные твари дара любви.
Но только довольно кивнуть ей в ответ, словно и его сердце задела ее сладкая лесть.
А она на прощание оглянулась, отступая, словно убегая от опасности, поспешила к подножию трона, туда, где когда-то наблюдала презрительно за возней у своих ног.
И вновь только усмехнуться, кривя губы…
Она шла, словно переступая по горящим угольям, шла, как ведьма на костер, и ненависть и ярость бушевали вокруг нее, словно плыло по воздуху раскаленное алое марево, не видимое кроме него никому.
И не было покоя его душе. И не было спасения. Не было соломинки, за которую б мог ухватиться. Только неизвестность. Сомнения. Тревога. Боль и страх.
Стряхнуть бы оцепенение, проснуться, оборвав затяжной кошмар. Проснуться, нырнув обратно в детство. Отказавшись от сонма лет и событий. Да только не ходит время вспять. И как не желай отрешиться от реальности, все равно не убедить себя, что все минувшее было только сном.