Страница 36 из 39
ЛЮБОВЬ ПОД ПУЛЯМИ
Пролог великого царского романа
Ранней весной 1865 года 47-летний император в сильном волнении ходил по аллеям Летнего сада, ожидая первого свидания с 18-летней выпускницей Смольного – княжной Катенькой Долгоруковой. Прогуливаясь, царь вспоминал о том, что этому предшествовало.
Александр знал ее давно. Летом 1857 года, оказавшись на больших маневрах под Полтавой, он останавливался в имении ее отца – князя Михаила Михайловича Долгорукова – и тогда впервые увидел 9-летнюю Катеньку. Девочка поразила его ласковостью, непосредственностью и грацией, и царь запомнил ее. Через несколько лет Долгоруковы разорились. Из-за непрактичности и широкого образа жизни их усадьба несколько раз была описана кредиторами, и только продав фамильные бриллианты и золото, княгиня Вера Долгорукова смогла уплатить проценты и спастись от публичных торгов. Подкосила их и реформа 1861 года, а еще более – неожиданный пожар, погубивший большой и богатый дом. После этого княгиня Вера написала Александру о постигших их несчастьях, и царь велел определить четверых мальчиков в петербургские кадетские корпуса, а Катеньку и Машеньку – в Смольный. Кроме того, Александр остановил «экзекуцию» банков и тем самым спас семью от окончательного разорения. Однако переживания последних лет подорвали здоровье князя Долгорукова, и он вскоре умер, а его вдова переехала в Петербург, где, сняв скромную квартирку, жила от воскресенья до воскресенья, когда к ней могли прибегать сыновья, а иногда и сама навещала дочерей, прилежно учившихся и мечтавших попасть при выпуске на мраморную доску. Самой большой радостью для девочек были посещения матери и «царские дни», когда в Смольный приезжал царь, и визит его сопровождался роскошным обедом и многочисленными подарками.
Александр приехал в Смольный в Вербное воскресенье 1865 года, и ему были представлены все преподаватели, наставницы и воспитанницы старших классов. Среди последних были и сестры Долгоруковы, которых он сразу же узнал. Сестры, с самого начала оказавшиеся в числе наиболее красивых воспитанниц, не походили друг на друга: Катенька была шатенкой с лицом цвета слоновой кости, Машенька – ярко выраженной блондинкой с лилейным цветом кожи и привлекательной соразмерной полнотой. Увидев Катю, Александр понял, что влюбился в нее. Промучившись несколько дней, он доверил тайну самой «надежной» фрейлине Вареньке Шебеко и стал посылать с нею сестрам Долгоруковым сладости и фрукты. Выбор им посредницы объяснялся еще и тем, что начальница Смольного института – мадам Леонтьева – была родственницей Шебеко. Она, конечно же, догадывалась о происходившем, но не только не препятствовала, но и всячески способствовала зарождению и развитию царского романа.
Вскоре после визита императора Катенька простудилась, и ее положили в смольнинскую больницу, в небольшую отдельную палату. Шебеко тайно провела царя к больной (Александр, конечно же, сохранял инкогнито), и они впервые остались наедине. Как бы ни была княжна наивна, а все же она догадалась, что очень нравится императору. И после его ухода верила и не верила произошедшему, не зная, что делать.
А Вера Шебеко поехала к матери Кати и Маши, нашла ей приличную квартиру, оплатила ее и еще дала денег, сказав, что эта помощь исходит от царя, но одновременно попросила сохранить все это в тайне, чтобы в городе не возникло никаких кривотолков. Шебеко даже сказала, что это – семейное счастье Вишневских, подчеркивая, что в девичестве княгиня Вера носила эту фамилию, и именно ее прапрадед был тем самым полковником Вишневским, который привез в Петербург пастушка Алешу Розума, ставшего фаворитом, а потом и мужем императрицы Елизаветы Петровны – графом Алексеем Григорьевичем Разумовским. Княгиня Долгорукова усмотрела в последней фразе намек на Катю и поняла, что ее дочь очень нравится императору.
Что касается самой Кати, то она представляла собой истинную, эталонную смольнянку, идеалом которой всегда была пушкинская Татьяна. Поэтому она оставалась чистой, целомудренной и неприступной, чем еще более разжигала страсть Александра, не устававшего твердить ей о пламенной и нежной любви.
...В Летнем саду княжна появилась вовремя и показалась царю еще более прекрасной, чем прежде. Застенчивая и невинная красавица была подобна юной весталке-жрице языческой богини Весты, обреченной на целомудрие. Как весталка, она была невозмутима и совершенно спокойна, что сбивало с толку ничего не понимавшего Александра, перед которым почти все – и мужчины, и женщины – терялись, волновались и заискивали, добиваясь протекции. Спокойствие княжны еще сильнее интриговало императора. Наконец, благодаря настойчивым разъяснениям Шебеко и матери, Катя поняла, что она должна дать царю хотя бы маленькую надежду на то, что со временем все переменится.
А между тем постоянные посетители Летнего сада приметили статного и красивого пожилого сановника, часто гулявшего с хорошенькой молоденькой барышней. Чтобы не искушать судьбу, Варвара Шебеко предложила перенести свидания на острова – Елагинский, Крестовский или Каменный, где их еще ни разу не видели. Так они и сделали, продолжая встречаться до самого конца 1865 года, а потом и всю зиму 1866-го. За это время Катя привыкла к императору, но ее страшно смущало то, что Александр Николаевич был на 30 лет старше. Это тоже сильно мешало ей, 18-летней, чувствовать себя естественно.
И все же княжна полюбила его. Это случилось после того, как однажды при встрече царь показался ей несчастным и нуждающимся в ее поддержке, в ее жалости и сострадании. Поначалу именно эти чувства определили перемену в ее отношении к Александру. Почувствовав, что она необходима этому человеку, именно человеку, а не царю, Екатерина Михайловна совсем по-другому взглянула и на самое себя, ощутив, что она уже не инфантильная смольнянка, а женщина, готовая к глубочайшей самоотверженности.
Первое покушение
В четвертом часу дня 4 апреля 1866 года Александр прогуливался в Летнем саду. Окончив променад, он вышел за ворота, где стояла его коляска, и только собрался сесть в нее, как вдруг рядом появился молодой мужчина и направил пистолет прямо ему в грудь. Но один из стоявших возле него зевак сделал резкое движение рукой (потом утверждали, что он ударил стрелявшего по руке). Раздался выстрел, но пуля пролетела мимо. Жандармы и некоторые из очевидцев случившегося бросились на стрелявшего и повалили его. «Ребята! Я за вас стрелял!» – кричал террорист. Александр приказал отвести его к экипажу и спросил:
– Ты поляк?
– Русский, – ответил террорист.
– Почему же ты стрелял в меня? – удивился царь.
– Ты обманул народ, обещал ему землю, да не дал.
– Отвезите его в Третье отделение, – сказал Александр, и стрелявшего вместе с тем, кто вроде бы помешал ему попасть в царя, повезли к жандармам.
Стрелявший назвал себя крестьянином Алексеем Петровым, а другой задержанный – петербургским картузником Осипом Комиссаровым, происходившим из крестьян Костромской губернии. Среди благородных свидетелей случайно оказался герой Севастополя генерал Э. И. Тотлебен, заявивший, что отчетливо видел, как Комиссаров подтолкнул террориста и тем спас жизнь императора.
Александр с места покушения отправился в Казанский собор, где горячо поблагодарил Бога за свое чудесное спасение. А вокруг Зимнего дворца уже собралась ликующая толпа, встретившая его криками «Ура!» и не расходившаяся до полуночи. Вечером во всех церквах прошли благодарственные молебны, а во дворце собрались члены Государственного совета, сенаторы, министры и генералы, тоже кричавшие «Ура!» и непрерывно поздравлявшие Александра с чудесным избавлением от смерти.
Офицерская газета «Русский инвалид» вскоре сообщила, что 4 апреля вечером, перед спектаклем, зрители потребовали исполнить гимн, и оркестр исполнял его трижды, а публика махала платками и шляпами и тоже кричала «Ура!».