Страница 15 из 39
Версии смерти – официальная и неофициальная
После смерти Николая, была распространена официальная версия, что, будучи болен гриппом, император простудился, и это явилось причиной его кончины. Однако сразу же появилась и стойкая версия, что император был отравлен Мандтом по категорическому настоянию самого Николая. Это предположение получило серьезное подтверждение современников, которые могут считаться добросовестными и хорошо осведомленными людьми. Одним из первых авторитетных (хотя и косвенным) свидетелей обстоятельств смерти Николая был Венцеслав Венцеславович Пеликан – друг доктора Мандта, занимавший посты председателя Медицинского совета, директора Медицинского департамента Военного министерства и президента Медико-хирургической академии. Со слов Мандта ему было известно, что Николай сам приказал дать ему смертельную дозу яда, и врач не посмел отказать, хотя и сильно страдал.
Об отравлении царя Пеликан знал и от анатома Медико-хирургической академии Венцельгрубера, которому поручили бальзамировать тело Николая. Венцельгрубер не был ни царедворцем, ни дипломатом и как честный и объективный ученый впоследствии опубликовал в Германии составленный им протокол анатомо-патологического обследования тела умершего. Из протокола следовало, что царь был отравлен.
Семейные предания дворян Мосоловых рассказывают, что доктор Боссе (их родственник), вскрывая труп Николая I, был настолько поражен увиденным, что не удержался и воскликнул: «Какой сильный яд!» Но ему тут же было приказано молчать об этом.
Тело покойного долго оставалось в Зимнем дворце, и к нему не допускался никто, кроме взрослых членов семьи. 28 февраля все они были в сборе: в этот день из Севастополя вернулись Николай и Михаил, которые больше на театр военных действий не возвращались. Будущее воцарение старшего брата делало их присутствие в Петербурге более необходимым, чем в Севастополе, тем более что как только Николай умер, тут же появилась и надежда, что война скоро закончится.
Когда гроб с телом покойного был выставлен в Петропавловском соборе, в ходе прощания с усопшим версия о том, что император умер от яда, вновь нашла подтверждение. Инженерный офицер А. В. Эвальд, один из очевидцев прощания с покойным, писал: «Несмотря на то, что лицо его в гробу было прикрыто сложенной в несколько раз кисеей, видно было, что оно покрыто большими темными пятнами, которые произошли вследствие не совсем удачной бальзамировки».
ИСТОРИЧЕСКАЯ МОЗАИКА ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА
Пять литературно-театральных историй
Почти по Гоголю
Весной 1836 года Николай получил новую пьесу Н. В. Гоголя «Ревизор». Он прочитал ее и разрешил к постановке. 19 апреля в Александрийском театре состоялась премьера. Присутствовавший (по должности) на этом спектакле инспектор репертуара российской труппы А. И. Храповицкий записал: «В первый раз „Ревизор“. Государь-император с наследником внезапно изволил присутствовать и был чрезвычайно доволен, хохотал от всей души. Пиеса весьма забавна, только нестерпимое ругательство на дворян, чиновников и купечество». Спектакль удался, может быть, еще и потому, что роль Марии Антоновны играла любовь императора – актриса В. Н. Асенкова. А по Петербургу пошел слух, что Николай после спектакля сказал: «Ну пьеска! Всем досталось, а мне более всех!»
Приведем еще один случай, заставивший императора вспомнить героев гоголевской пьесы и самого Гоголя. Николай очень любил быструю езду – сродни той, какую великий Гоголь обессмертил в выражении: «Эх, тройка! птица-тройка, кто тебя выдумал?» Однажды это пристрастие едва не обернулось для царя смертельной опасностью. Летом 1836 года Николай решил посетить город Чугуев – центр военных поселений Харьковской губернии, и потому статс-секретарь Д. Н. Блудов уведомил всех губернаторов, через губернии которых должен был ехать царь, чтобы они готовились к встрече.
Маршрут был кружным: из Петербурга в Москву, а затем во Владимир, Нижний Новгород, Симбирск, Пензу и Тамбов, где царь намерен был съехаться с Александрой Федоровной, и далее уже вместе двигаться к Чугуеву. Всем губернаторам было приказано исправлять и чинить гати, мосты и дороги, заготовлять в необходимом количестве лошадей. Государь также повелеть соизволил, «чтобы нигде к принятию Его Величества со стороны дворянства, градских и земских полиций и других начальствующих лиц никаких встреч не приготовлялось».
Взяв с собой адъютанта, графа В. Ф. Адлерберга, А. X. Бенкендорфа, лейб-медика Н. Ф. Арендта, состоявшего в этой должности уже 7 лет, и еще 10 человек свитских, чиновников и слуг, Николай отправился в путь. Путешествие, начавшееся по графику, благополучно продолжалось до самой Пензы, куда кортеж прибыл 24 августа. Посетив кафедральный собор, отужинав и переночевав в доме губернатора, Николай принял городское пензенское общество, сделал смотр гарнизонному батальону, посетил тюрьму, дом инвалидов, гимназию и училище садоводства. Отобедав с губернатором и местным предводителем дворянства, он в 5 часов пополудни 25 августа отбыл в Тамбов, посадив в свою коляску Бенкендорфа. И на этот раз Николай мчался как на пожар, останавливаясь только для того, чтобы перепрячь лошадей на станциях. Экипаж проскакал к полуночи более 100 верст, и мчавшаяся впереди всех коляска Николая во время спуска с не очень крутой горы вдруг пошла вбок и перевернулась. Император в это время дремал и, когда оказался на земле, от удара потерял сознание. К тому же у него оказалась сломанной левая ключица. Бенкендорф отделался довольно легким ушибом, ямщик разбился довольно сильно, а сидевший на козлах рядом с ним камердинер едва дышал. Стоявший на запятках форейтор совсем не пострадал, и когда Николай пришел в себя, то велел скакать в ближайший город Чембар за помощью. Только форейтор ускакал, как вдруг возле Бенкендорфа и Николая появился проходивший мимо отставной унтер-офицер Байгузов, отпущенный под «чистую» и пробивавшийся к своей деревне, до которой ему оставался всего один переход. Пораженный необычной встречей с царем в ночной глуши, а еще более тем, что царь лежит у его ног, Байгузов опустился на колени, снял с пояса манерку и дал Николаю напиться. А потом сел рядом, положил голову царя себе на колени, и они стали ждать помощи.
Бенкендорф в это время пытался привести в чувство впавшего в беспамятство камердинера, а ямщик лежал на земле и стонал, делая вид, что умирает. Арендта, свитских и слуг не было – они ездили не столь стремительно, как Николай, и обычно отставали на одну-две станции. Вскоре прибыли из Чембара уездный предводитель дворянства Я. А. Подладчиков, исправник, городничий и уездный доктор Цвернер.
Николай боялся, что врач, узнав его, с перепугу сделает что-нибудь не то, и приказал Бенкендорфу закрыть ему лицо платком.
Однако не тут-то было. Цвернер узнал государя и совершенно спокойно спросил: «Что с вами, Ваше Величество?» А потом так же спокойно сделал перевязку, которую подъехавший вскоре лейб-медик Арендт признал безукоризненной. Николая усадили в коляску предводителя дворянства, но из-за толчков царь тут же сошел на дорогу и 6 оставшихся до Чембара верст шел пешком.
В городе ему отвели помещение в доме уездного училища, заранее приготовленном для царского ночлега, предусмотренного маршрутным листом. К пензенскому губернатору Панчулидзеву было послано распоряжение о присылке в Чембар мебели, полного комплекта кухонных приборов, ста бутылок лучших вин, овощей, фруктов, живой рыбы, лучшей говядины и прочей снеди.
Николай был в прекрасном расположении духа, писал, читал, никого, кроме врачей, Бенкендорфа и не принимал. Но потом настроение его испортилось, ибо вина оказались плохими, судаки и лещи сонными, а не живыми, говядина – с душком. Пришлось за припасами гонять курьерские транспорты в Москву. Вслед за тем пошли к царю просители. Просьбы их чаще всего были противозаконны и нелепы. Потом Николай узнал, что местные грамотеи – коллежский секретарь Васильев, губернский секретарь Черноухов, коллежский регистратор Исаев и мещанин Пономарев – надоумили неграмотных земляков подавать на высочайшее имя прошения, беря с них за то немалую мзду. Оказалось также, что все эти господа нигде не служили, били баклуши и пьянствовали, за что государь повелел всех их отдать в солдаты, а просьбы оставить без внимания.