Накануне Судного дня

Колонна слегка подалась назад, и лошади, раскачиваясь из стороны в сторону, застучали копытами о землю. Процессия снова двинулась в путь.

— Больше никогда не стану петь песню о Семидесяти Дангах. Все беды из-за нее.

— Ах ты, приманка для предаккеров, — отозвался Уолли, вымученно улыбаясь.

— Интересно, как поживает сейчас Саломея? — Взгляд Кроча был устремлен вдаль. — Вот уж Долли бы посмеялась, если бы знала, где я теперь нахожусь.

— А как насчет дюжины зелененьких?

— Ха! Теперь ей уж их никогда не видать. Если, конечно, она сама не явится сюда и не попробует соскрести их с наших косточек.

Уолли заметил, что весь остаток дня Кроч вел себя необычно настороженно — он как-то по-особенному держался в седле, напряженно вглядываясь вперед, а руки его ни на секунду не удалялись от меча или арбалета на расстояние большее, чем требовалось для немедленного приведения их в боевую готовность.

Поводья его коня были ослаблены и прицеплены к седельной луке.

Кроч не произнес ни единого слова благодарности или упрека, и Уолли никак не мог понять реакции своего товарища. Он так до сих пор и не разобрался в особенностях душевного устройства этих людей. Был ли Кроч рассержен? Встревожен — да, он умел скрывать свои страхи ото всех, кроме себя. Но рассержен… К Крочу опять вернулись свойственные его натуре неистовство, удивительная живость и готовность к действию, и это явно свидетельствовало по крайней мере о том, что злость его направлена не на Уолли.

Кортеж продолжал свой путь.

Спустя еще четыре дня они подошли к краю пустыни.

В последние дни признаки ее приближения становились все более явственными — чахлые деревья, грубая трава, сухость, вызывавшая у всех болезненную жажду, извилистые песчаные косы, отчаянно скрипевшие под копытами лошадей. И наконец перед ними раскинулась сама пустыня — зловещий прообраз будущего Керима. Стрелка компаса упрямо указывала на далекий горизонт, в некую точку, лежащую за этим безжизненным пространством.

У последнего ручья все бутылки и мехи для вина были заполнены водой. Провизии у них осталось дней на шесть или даже на девять — при экономном расходовании. Корма для лошадей могло хватить и на более долгий срок. Джарфон из Тривеса приподнялся в стременах и оглянулся назад на растянувшуюся колонну. Затем картинным и романтическим жестом, соответствовавшим драматичности момента, он выхватил меч, высоко вознес его над головой и простер вперед к далекому горизонту в направлении, указанном стрелкой компаса.

Маленькая колонна обреченно ступила на землю пустыни.

Уолли плохо запомнил этот переход. Палящее солнце и раскаленный песок, обжигающее седло и раскалывающаяся от жара голова — это был мир огня, мир бушующего повсюду пламени, проникавшего своими смертоносными золотыми лучами до самого мозга. Тело Джека испытывало ужасные мучения, но он ехал вперед и вперед, зная, что должен продолжать борьбу, поскольку для него, так же как и для всех остальных, другого выбора не было. В его сознании этот переход стал смешиваться с плаванием на галере «Лунный цветок». Он как будто снова крутил гребное колесо, в ушах его опять раздавалось повелительное «динь-динь», а по спине прохаживался кнут господина Хлыста. Язык его распух, на ребрах похрустывал высохший пот, но он продолжал упрямо двигаться вперед.

Он молил Пи-Айчена обратить песок в воду, но тот так и оставался песком — твердым, хрустящим и сухим.

В отчаянии, не заботясь уже больше ни о чем, он просил Пи-Айчена превратить горсть песка в вездеход на ядерном топливе с большими колесами и гусеницами. Он умолял дать ему «Ленд-Ровер» с двигателем внутреннего сгорания. Он униженно клянчил какой-нибудь летательный аппарат или любое механическое транспортное средство — что угодно, лишь бы оно облегчило его мучения. Но с тем же успехом он мог просить о межзвездном передатчике.

Люди падали и умирали. Процессия неуклонно продвигалась вперед.

Так, под палящим солнцем, прошло шесть дней. На седьмой день копыта лошадей, состоявшие теперь из жидкой бронзы и расплавленного золота, начали издавать странный звук. Бесконечное мягкое шуршание сменилось твердым и уверенным цоканьем.

Глаза путешественников тускло заблестели в удушливой тени капюшонов. Кто-то попытался заговорить и зашелся кашлем, прочищая пересохшую глотку. Кто-то от неожиданности свалился с лошади и теперь стоял, потирая руками колени. Уолли тяжело поднял голову, словно на его шее покоился череп из свинца. Перед ним расстилался песок — песок, разноцветными волнами покрывавший мощеную дорогу. Твердую, каменистую дорогу, уродливую и изрытую колдобинами, грозившими путнику вывихнутыми лодыжками, но все же — дорогу…

Дорога.

Здесь, в самом центре пустыни.

Паломники — эти бездомные бродяги, затерявшиеся в песках, — сгрудились вместе и напряженно вглядывались вдаль. Их одолевали тревожные мысли.

Впереди была лишь мерзость запустения. Они уже видели нечто подобное и прежде — страшные судороги измученной земли в Кратере Безумия, разоренные города на дьявольском побережье — и все же оказались не готовыми к тому, что предстало их взорам. Впереди из земли торчали какие-то балки, словно высохшие пальцы скелета, разломанные куски каменной кладки беспорядочно громоздились друг на друга, будто исхлестанные гигантским кнутом, а поверхность пустыни была изрезана трещинами, в которых царила опасная и пугающая тьма. Само отсутствие связи между этими изолированными друг от друга останками усиливало впечатление от масштабов разрушения. Где-то в глубинах сознания возникало представление о мужчинах и женщинах, о городе с его шумной суетой, о некогда бившей здесь ключом жизни, в конце концов растраченной до последней капли, изгнанной, вычеркнутой из списка значительных событий, ушедшей в глубь времен и там исчезнувшей.

Стрелка компаса указывала в самый центр пустыни, заставляя путников, спотыкаясь, брести навстречу своей судьбе.

Этой ночью лагерь был освещен тревожным мерцанием факелов.

Затуманенные взоры, бледные изможденные лица, выступавшие белыми пятнами на фоне колеблющихся теней, делали путников похожими на трупов. У Джека на дне фляги осталось всего полдюжины глотков воды. Идиотская мысль, будто им следовало повернуть назад, крепла в его сознании с безумным упорством. Казалось, надеяться больше было не на что, и дальнейшее продолжение этого затянувшегося акта самоубийства не имело никакого смысла.

Когда на следующее утро они снимались с лагеря, вокруг кружились вихри, взметая тучи желто-коричневого песка, разъедавшего и обжигавшего воспаленные от тяжелого сна глаза.

Идиотские мысли прошедшей ночи утром показались Джеку вдвойне идиотскими при одном лишь взгляде на сверкающую гладь песка. Вперед идти было страшно, но позади, и они знали это абсолютно точно, их ждала только смерть. Значит, надо было двигаться вперед, к самому концу этого мира.

Лошади почуяли перемену первыми.

Тупо и мучительно Уолли начал осознавать, что его жеребец заволновался и, спотыкаясь, пошел быстрее. Он чувствовал уже забытое подрагивание тела лошади, силящейся перейти в галоп. Животное взбрыкивало и поскальзывалось, вытягивая вперед голову, раздувая ноздри и стараясь побыстрее прорваться сквозь песок. Наконец, словно толпа паломников, увидавших своего пророка, треща суставами, с пересохшими губами и ртами, с запавшими щеками, они стремительно понеслись вперед. Одежды развевались за их спинами, будто крылья ястребов.

На сей раз Уолли сразу поверил своим глазам, чего не случилось с ним в тот миг, когда он впервые ступил на борт галеры. Теперь же речь шла о жизни и смерти, и ему хотелось верить.

Впереди дорога становилась ровнее, руины уже явственно напоминали брошенные жилища, а трещины в земле сужались, явно сходясь к какому-то центру и четко указывая тем самым направление дальнейшего пути. Показались деревья с бледно-зеленой листвой — не покосившиеся, а гордо возвышавшиеся над развалинами, трепеща раздутыми от влаги листьями. Вода… Безудержная жадность обуяла теперь каждого, и Уолли видел, как люди подгоняли спотыкающихся лошадей, которые, впрочем, и не нуждались в такой поддержке. Вода… Копыта звонко цокали по камням. Вода. Весело лязгало металлическое снаряжение. Вода. Одежды развевались и шелестели. Вода. Хриплое, тяжелое дыхание вырывалось из пересохших глоток. Вода. Вода…