Страница 60 из 170
— Сожрали деньги — и дело с концом! — отозвался один из братьев Калоя.
— Только все надо обдумать. За почтой — комбой[93], — сказал уже снова загоревшийся Иналук. — Если дело удастся, мы добудем кучу денег, а ахпадчах[94] разгонит всех своих пристопов и помощников и с ними заодно нашего! Вот будет потеха! — Он захохотал.
— Надо подгадать все это к свадьбе Чаборза. Днем быть на виду, даже казаться пьяным, чтоб все видели! — предложил Калой. — А если кто попадется, — он подошел к очагу и взялся за цепь. И тотчас же над его рукой на цепь легло еще пять рук, — то клянусь, что правдой и неправдой, силой или с согласия никто ничего от меня не узнает! Амин!
Парни повторили клятву. На этом разошлись, договорившись, что Иналук и Калой обдумают все и встретятся с бывалыми людьми.
Калой вернулся к себе успокоенный.
«Если нападение будет удачным, — думал он, — братья никогда больше не станут сомневаться в моем мужестве. Я отомщу начальникам, и у меня будет много денег. Батази узнает об этом. И пусть заест ее зависть и досада за то, что продала дочь! А если налет окончится неудачно? Ну что ж, меня убьют. Большего ведь не случится. А нужна ли мне жизнь? Все, что было, известно. А то, что будет… будет ли оно лучше того, что было?»
Но на смену этим мыслям пришли другие: «Послушался Зору? Смалодушничал! Надо жить и добиваться всего, что есть у других! Чем лучше Гойтемир, Чаборз, пристоп и даже ахпадчах?.. Ведь они тоже всего лишь воры!..»
И он увидел себя не убитым пулей комбоя, а победителем, которого с уважением встречает народ, перед котором трепещет враг.
Гойтемир торопился со свадьбой сына. Наси знала все до мелочей, что покупалось в приданое невестам старших сыновей мужа, и теперь старалась, чтобы для невесты Чаборза было сделано столько же, если не больше. Зору у родителей была одна, и Наси без боязни пересылала ей все приобретения. Кроме подвенечного наряда, зимней шали, летних платьев, светлого и черного — на случай траура, тут были постели, войлочные ковры, медные кувшины, тазы, рукомойники и много-много другого.
Эти подношения доставляли Батази великое удовольствие.
Наглядевшись сама, она звала соседок, и они вместе долго не могли успокоиться, налюбоваться вещами. Батази была счастлива и считала, что Зору притворяется и просто из упрямства не восторгается своим приданым.
Наконец от жениха были получены все вещи. И еще Гойтемировы обещали городской стол и стулья, комод, зеркало, машину, на которой шьют, резную кровать в день свадьбы подвезти к началу ущелья, чтобы видели все. Жить Чаборз с женой собирался на плоскости. Отец купил ему дом и землю на берегу Ассы, где со временем можно будет построить мельницу.
Конечно, всем в Эги-ауле хотелось посмотреть на такие невиданные вещи, как машина, которая шьет, и комод, но они понимали, что везти эти ценности в горы, на вьюках — дело сложное, тем более, что молодые не собирались жить в башне Гойтемира.
Чаборз давно уже должен был поехать с друзьями к невесте. Это было его правом и обязанностью. Но Гойтемир надумал другое: первую же поездку Чаборза к невесте он решил превратить в свадьбу. Это избавляло от многих хлопот и расходов. Чем скорее невеста переступит порог дома своего мужа, тем скорее кончатся все опасения. Ведь пока она девушка, ее могут и украсть. Родителям невесты обычно не нравится такая спешка со свадьбой. Вот почему, не доверяя никому, однажды, незадолго до созревания хлебов, в Эги-аул без шума, с одной вьючной лошадью, пришла сама Наси. Она остановилась в доме Хасана-хаджи. Его помощь и теперь могла оказаться незаменимой. Но, к огорчению Наси, Хасана вызвали на поминки в соседний аул, и он мог вернуться только ночью, а может, и на другой день. Ждать Наси не захотела и решила сразу же встретиться с Батази. Сестра Хасана-хаджи послала за ней девочку-соседку.
Встреча свах была теплой и трогательной. Наси оказала матери невесты должные почести. Она одарила ее куском персидской ткани на платье, головкой сахару, фунтом чаю. А когда разговор о приданом закончился и Батази признала, что для ее девочки куплено все и даже больше, Наси достала из хурджина свой знаменитый алый платок.
— Отдай ей, — сказала она радостно, без тени сожаления. — Сына женю. Внуков ждать буду. Моей красоте не цвесть. А девочке он будет к лицу, в самую пору.
Батази обняла сваху, заплакала. Такую дорогую вещь, которая огнем горела и скользила из рук, как живая, она в жизни не трогала. Это было выше всех ее желаний. Платок, который был дивом для всей округи и завистью всех женщин, отныне принадлежал ее дочери. Стыдясь слез, не поднимая головы, она сказала:
— Ты мать ее!.. Я ее только родила. Но рожают и щенят… А ты принесла ей счастье! И не смеет она никогда глаз поднять на тебя! Дай тебе Бог всего, добрая женщина! А до красоты твоей ей, как лику луны до солнца!
Теперь в свою очередь растрогалась Наси и обняла бедную родственницу.
Хозяйка подала женщинам мясо, галушки, подливу. А когда она вышла, Наси с видом заговорщицы нацедила в кружку из бурдючка, который оказался у нее в хурджине, карак и, не дав опомниться, заставила выпить Батази и выпила сама.
— В доме у хаджи?.. — поперхнувшись, воскликнула Батази.
— Ничего! — смеясь, ответила Наси. — Эти ученые знают молитвы от всех грехов! А Хасан относится к нам так, что ни за что не даст попасть в ад!
Настроение у обеих быстро поднялось, голоса стали громче. А когда хозяйка заметила это, Наси сказала, что черемша[95] оказалась такой крепкой, что у них даже голова закружилась.
Зашел разговор о дне свадьбы. Батази не пришлось упрашивать. Она сама торопилась, хотела, чтобы скорее все было закончено. Батази с непривычки захмелела и рассказала, что боится Калоя.
— Послушай меня, — говорила она, понизив голос. — Я за дочерью, как курица за цыпленком. И я сразу вижу, если в небе коршун…
— Ну, ну, говори. — Наси склонилась к ней, чтобы не пропустить ни слова.
— Калой помрачнел, совсем изменился, как ее просватали! Я через верных людей узнавала, не замышляет ли он чего. Сказали, что нет. Да и вправду, куда ему и с нами и с вами сразу связываться! Но молодость… Другой раз человеку и не снится, да «добрые люди» подзадорят, подпекут так, что он, не помолившись, в пропасть кинется! Вот чего я боюсь! Пока девушка не у вас, ее счастье по самому краю обрыва идет… А сердце матери дрожит… дойдет ли?..
— Конечно… конечно… Хорошо, что ты предупредила. Будь начеку!.. Я этого парня помню… Это сорвиголова! А если вспомнить и вражду его родителей к нам, так тут, как ты говоришь, не много надо, чтобы натворить беды. Ему-то нечего терять, а у моего мальчика жизнь!.. Надо, чтоб все обошлось благополучно, а там уж я молодых ни за что не оставлю в этих каменных стенах, где крикнешь — эхо горем откликается! Как ты мне раньше этого не сказала! Я не могу испытывать судьбу… Играть во все эти игрушки с приходом жениха к невесте, с наездами к вам его друзей — нечего. Это будет только дразнить Калоя, если он ее так сильно любит…
— Любит! Тебе говорю: любит! Черным стал! Но он чтит память родителей. Ведь отец и дядя его были друзьями с моим. Это и связывает его…
— Конечно… Конечно… — машинально повторяла Наси, уже обдумывая что-то. — Он парень застенчивый… Но какая опасность! А я и не ожидала…
В памяти ее вставал далекий день посвящения юношей. Тогда она впервые заметила взгляды, которыми обменивались Зору и Калой, и решила, что эта девушка должна достаться баловню судьбы — ее Чаборзу. А Калой… Он достоин настоящей любви, о которой понятия не имеет эта девчонка…
Прошло время. И вот первое ее желание на пороге. Скоро свадьба Чаборза. А второе? Оно, пожалуй, так же несбыточно, как и в первый день, когда она увидела Калоя… А, впрочем, кто знает?..
93
Комбой — конвойные, охрана (инг.).
94
Ахпадчах — наместник, правитель. Буквально — полуцарь (инг.).
95
Черемша — дикий лук.