Записки орангутолога

В то время еще существовал комсомол и, благодаря грозным циркулярам, приходившим из Главного здания, наш комсорг был вынужден раз в полгода проводить сбор своей безыдейной паствы. И он, и мы понимали, что делаем друг другу взаимные уступки: он — потому, что проводит пятнадцатиминутное собрание только раз в полгода, а не ежемесячно, как было положено по инструкции; мы — потому, что вообще к нему приходим.

После очередного строгого приказа сверху, в котором Феде предлагали как можно скорее «ликвидировать нечленство» Корнета, наш комсорг был вынужден созвать внеочередное собрание. Как выяснилось, препаратор Корнет был скрытым некомсомольцем, умудрившимся избежать этой организации в школе, в институте и даже в армии.

Отец Федор долго публично уговаривал нечлена стать членом, но тот был упрям и никак не соглашался.

Голос отца Федора, расхваливающего нечлену прелести комсомольской организации и увещевающего потенциального неофита был столь кротким и ласковым, что все сразу занялись делами — одни стали править свои статьи, другие достали газеты и книги и принялись за чтение. Олег, собиравшийся летом на Таймыр, начал вязать силки для своих куличков; более молодые и легкомысленные, стали заигрывать с лицами противоположного пола. А Юра Теплов, быстро пресытившийся панегириком отца Федора о комсомоле, достал из кармана ключи с оригинальным брелоком, по внешнему виду напоминающим клюв утки. Этот металлический брелок в свое время ему подарил я.

В Кунсткамере много чего не хватало. В том числе и самого необходимого. В частности, в отделе орнитологии отсутствовали хорошие инструменты: скальпели, пинцеты, маленькие ножницы. Мы клянчили их у своих знакомых, опускались до воровства, но эта стальная мелочь или быстро выходила из строя, или часто терялась и поэтому все зоологи-полевики, и я в том числе, испытывали хронический инструментальный голод.

Поэтому я, услышав от знакомой медсестры, что в поликлинике, где она работает, идет списание инструментов, напросился присутствовать на этом мероприятии. В тот день я еле добрался до дома, так как в одной руке у меня был тяжеленный аппарат для проведения физиотерапевтических процедур, а в другой — мешок, полный медицинского металлолома. Самые ценные инструменты, из приобретенных в поликлинике, я оставил себе, а остальные отнес в Кунсткамеру и раздал приятелям, как в качестве необходимых в работе инструментов, так и в качестве курьезных экспонатов.

В полностью женском отделе герпетологии с удовольствием взяли, жуткое по своему внешнему виду и действию, орудие для вырезания гланд. Инструмент работал по принципу ножниц, но в три этапа. Сначала он накалывал двузубой вилкой гланду, потом приподнимал ее и только потом отрезал. В «гадюшнике» жили дамы, ненавидевшие мужчин, и поэтому эта садистская игрушка им понравилась. Я однажды подсмотрел с каким наслаждением они режут ею сосиски.

Среди добытых мной инструментов были всевозможные захваты, вилочки, воронки и лопатки совершенно неизвестного предназначения. Хотя народ Кунсткамеры не нуждался в них, но блестящие хромированные вещички были столь замысловаты, что их потихоньку у меня растащили. Эти инструменты я потом часто встречал в кабинетах Кунсткамеры — они висели на стенах или валялись на столах или полках. Однако некоторые из этих штуковин были в высшей степени замысловаты и так хорошо лежали в руке, что их обладатели никогда с ними не расставались.

Один из таких инструментов настолько понравился Теплову, что он, полистав медицинский справочник, и идентифицировав его как «расширитель Гигара» (Юре нравилось это слово за то, что им можно было красиво грассировать), оригинальности ради, стал носить металлический «клюв» вместо брелока, иногда вытаскивая инструмент из кармана и поигрывая им. Я как-то заметил, что дамы в то время, когда он этим занимался, с особым интересом поглядывали на специалиста по моллюскам. Но сам беззаботный малаколог ничего не замечал, продолжая клацать металлическими челюстями «клюва» своего «расширителя».

И сейчас, на комсомольском собрании Юра, сначала задумчиво повертел брелок в руках, а потом стал приставать к соседке из отдела герпетологии, Галине, норовя ущипнуть ее «утиным клювом» за нос или за ухо. Специалист по гадам с визгом шарахнулась в сторону.

Отец Федор прервал свою речь о достоинствах и добродетелях комсомольской организации и, посмотрев ласковым, чистым, голубым взором на Теплова с Галиной, как смотрит добрый папаша на расшалившихся детей, со значением произнес: «А вы знаете кто я?».

Все испуганно притихли, отложили книжки, статьи, Олег — свои силки, а Юра опустил свой прибор.

— Вы думаете я комсорг? — продолжал вопрошать нас отец Федор одной рукой поглаживая лысину, а другой — окладистую бороду. — А вот и нет! Ошибаетесь вы!

Наступила полная тишина. Нечлен Корнет даже привстал со своего места.

— Я к вам, безбожникам, из Киево-Печерской лавры подослан! Разлагать вашу комсомольскую организацию изнутри и направлять заблудшие души на путь истинный! — И он сложив персты медленно перекрестил аудиторию. — Собрание считаю законченным. Аминь!

После этого отец Федор мгновенно исчез, а ошарашенные таким концом комсомольцы еще посидели перед опустевшей трибуной несколько минут и только потом поднялись и побрели к выходу.

В коридоре ко мне подошла Галина.

— Вовочка, — сказала она мне. — Ведь это ты Теплову игрушку подарил, — и она указала на выходящего из зала малаколога, который проследовал мимо нас щелкая брелоком как кастаньетами.

— Я.

— Ты хоть знаешь, что это такое?

— Не знаю. И Теплов не знает.

— Я так и думала. А я знаю. И другие женщины тоже знают. Ты, пожалуйста скажи ему, что это за прибор. А то он, чего доброго, станет им щипать директрису. Конечно, может быть ей это и понравится. А вдруг не понравится? И вылетит тогда Теплов из Кунсткамеры. Ты его предупреди.

Оказалось, что Теплов ошибался. Это был не расширитель Гигара. Это было гинекологическое зеркало.

Отец Федор посмотрел в свой листок, со вздохом вычеркнул пункт про нечленство и направился было на рабочее место, чтобы полчаса перед обедом заняться своими насекомыми. Но тут и его остановила Галина.

— Федя, ты мне стол не поможешь собрать? — попросила она. — А то он тяжелый, я не справлюсь. И ты один тоже не справишься. Пойду позову еще кого-нибудь. Вовочку, например.

Из своего птичьего поднебесья я побежал вниз — к герпетологам. Там, вокруг древнего стола, хлопотали отец Федор и Галина.

— Вот, — сказала Галина, увидев меня. — На свалке хороший стол нашла — большой и почти новый. Наверное, на факультете журналистики выбросили — им недавно на смену свежую мебель привозили. Только, вот, со сборкой у нас что-то не клеится. Я тебе и позвонила. Помоги, пожалуйста.

И мы с отцом Федором начали собирать старинный стол. Сначала подвинтили шурупы на двух гигантских массивных тумбах и подогнали в них ящики и полки. Потом Галина долго думала, где она эту махину поставит и, наконец, решила приютить мебельный реликт в углу комнаты.

Мы с отцом Федором полчаса провозились с тумбами, пытаясь правильно установить их на кривом полу, путем подкладывания под ножки фанерок, сложенного картона и палочек. Наконец настал завершающий момент прилаживания тяжеленной крышки. Ее надо был аккуратно посадить на четыре шипа, которые торчали из тумб. Мы с этим здорово намучились потому, что если шип с одной стороны входил в гнездо, то его визави никак не хотел этого делать. Поэтому один из нас периодически залезал под стол и оттуда, из подполья, корректировал действия другого мебельщика, оставшегося на поверхности и вслепую двигавшего крышку стола. Наконец из-под стола раздался приглушенный голос отца Федора: «Все, села», и покрасневший из-за неудобной позы энтомолог показался на поверхности. Я уже замахнулся, чтобы, слегка ударив по крышке, посадить ее на все четыре злосчастные шипа, но отец Федор сказал мне: «Погоди».