Страница 53 из 70
— А я все как-то не догадывалась, — Кудрявцева перестала дрожать, поставила баночку с раствором на нижнюю полку шкафа, оставила дверцу открытой и, тяжело вздохнув, опустилась на стул.
— Болит? — сочувственно спросила Костылева.
— Ничего, я сейчас соды попью, перестанет. Ты налей мне в стакан водички похолодней.
Костылева спустила из крана воду, тщательно промыла стакан, налила его до половины и подошла к Кудрявцевой:
— Ох, Лена, послушай моего совета, езжай да лечись. С этим делом не шутят. Запустишь — никому ты будешь не нужна, ни своему Василию, ни зятю. Может, Верка твоя еще будет ухаживать. А так — смотри, девка.
Елена Петровна высыпала на язык порошок, выпила воду и, прикрыв глаза, кивнула:
— Спасибо тебе, Нина. Я уж и сама поняла, что ты меня агитируешь. Вот будет весна, и тогда поеду. А сейчас какой отдых, на зиму глядя? Весной, в конце мая, например, хоть в море окунусь.
— Посиди, отдохни, а я пошла, там опять детали привезли, да еще ванну на отработку ставить, — Костылева ушла из раздевалки.
Елена Петровна быстро встала, взяла из шкафа банку и флакон из-под шампуня, над раковиной осторожно перелила раствор, крепко завернула крышку, спрятала в карман юбки, заперла шкаф на ключ и тщательно вымыла руки.
Так-то лучше. Хорошо, что по виду раствор почти не отличается от кислоты. Нет, надо быть осторожней. Другой раз и опомниться, придумать ничего не успеешь, сразу заметят и доложат куда следует. И тогда прости-прощай и завод, и участок, и дружба с Василием Митрофановичем. Он-то, поди, сейчас и ведать не ведает, как ловко она выкрутилась из безвыходного положения. Подумать только: мастера-технолога вокруг пальца, как сопливую девчонку, обвела. Это ж уметь надо. Костылева — не сонный вахтер на проходных, она сразу заметит неладное. А уж тогда ни дружба, ничто не поможет. И других девчонок так воспитала, настырная баба. А уж идейная, куда там!
Василий не обманул. Чуть в стороне от автобусной остановки возле «Жигулей» стоял он, высокий, красивый, любимый человек. Елена Петровна побежала бы к нему со всех ног, если бы ей вслед не смотрели девчонки из бригады и не мешал заткнутый за пояс юбки флакон с раствором. Поэтому она небрежно махнула девчонкам рукой и, стараясь быть как можно грациознее, пошла к Серегину. Но когда приблизилась вплотную, вдохнула знакомый табачный дух и у нее чуть-чуть закружилась голова, Елена Петровна не выдержала, привстала на носки и чмокнула Василия в колючую щеку:
— Привет! Вот и я!
— Ну а целоваться-то при всех зачем? — буркнул Серегин и первым сел в машину.
Она обежала «Жигули», села рядом и, повертев головой, захлопала ресницами:
— Ты что, Вася, в ремонт их отдавал? Все какое-то новое, аж блестит.
— Оно и есть новое, — довольно усмехнулся Серегин и, тронув с места, быстро набрал скорость. — Давай к тебе поедем, и я останусь до утра.
— Давай! — обрадовалась Елена Петровна, но тут же спохватилась: — Но как же мы, Вася? Там же и Вера, и Саша. А мы как?
— Очень просто, как все нормальные люди. Что твой зять с дочерью — маленькие? Они, слава богу, выросли, внука тебе соорудили, а ты меня спрашиваешь — как? Постелишь на диване, и уснем.
— Неудобно, я почему-то стесняюсь.
— Можно подумать, что в первый раз. Будь уверена, о наших с тобой отношениях они давным-давно все знают… Мы же с тобой не сказки друг дружке по ночам рассказываем.
— А что ты своей Клавдии скажешь?
— Уже сказал, что буду дежурить в котельной. Пусть это тебя не волнует. Как съездила?
— Отлично, представляешь, врач говорит, что у меня всего-навсего гастрит, да и то в какой-то там начальной стадии. Прописал голодание.
— Во дурак! — засмеялся Серегин. — Нет, чтобы лекарство какое дефицитное, а он, выходит, голодание?
— Ты зря смеешься, Василий. Это уже очень известный метод, многим помогает.
— Пусть он помогает тем, у кого жрать нечего и не на что. А у нас пока, слава богу, хватает.
— Василий Митрофанович, а я тебе подарок привезла. Ни в жизнь не догадаешься. Называется кроссовки «Адидас».
— Ну ты даешь, Лена! — Серегин покачал головой. — Это ж парни и девки молодые носят. А мне зачем?
— Ты что, Василий! Это самая удобная обувь, в ней нога не устает. И красиво.
— Красиво? Ну, спасибо, посмотрим.
— А чему бы больше обрадовался бы: кроссовкам или раствору?
— Чудные у тебя сравнения. Разве можно сравнивать чайник и слона?
— Да? — обиженно вздохнула Кудрявцева и помолчала. — А я сегодня, между прочим, дважды рисковала. Риск был смертельный.
— Какой? Смертельный, говоришь? Ну-ка, ну-ка!
— Первый раз, когда я раствор в банку налила и в раздевалку ушла. Вдруг заходит наш мастер-технолог Нина Костылева. Вообще-то она женщина душевная, когда это работы не касается, а так — зверь настоящий. Ну, я чуть со страху не умерла. А она спрашивает: что это у тебя в банке-то? А я тут же говорю, что кислоту взяла раковину чистить. У нас этой кислоты навалом. Она успокоилась. А второй раз, когда через проходную шла. Думаю, пусть другие спешат, я потихоньку. А второй флакон у меня в сумке, вот в этой. Иду себе через вахту, а там тетя Полина Миронова, она когда-то с моим Кудрявцевым в одной квартире жила, хорошо всю его судьбу знает, и как он женился на мне, и как развелся, и как в Магадане с концами сгинул. А все равно говорит: ну-ка, открой сумку. Я так и обмерла. Все, думаю, хана мне пришла. Но тут же про кислоту вспомнила. И сразу говорю: тетя Полина, да разве ты меня не узнала? Это ж я, ты у нас на свадьбе еще «горько» кричала. А в сумке у меня кислота, соляная, ванну чистить. Мужика в доме нет, все самой приходится. Она, значит, так строго посмотрела и говорит: ладно, иди, но в последний раз. Я и помчалась к тебе прямиком. Вот и все.
— Ясно. Эта вахтерша, между прочим, злая, как ведьма. Я-то пораньше приехал, ну, стою, поближе к забору, курю. Вдруг она вышла и кричит: почему долго около забора стоишь, здесь нельзя, кто ты такой, давай уезжай. Ну, я шуметь особо не стал. Сказал ей, что это мое дело, бабуся, где стоять и кого ждать. Я, может, жену жду. А ты отвали от меня.
— Так и сказал — жену? — повторила Елена Петровна, замирая от радости.
— Конечно, — кивнул Серегин, — надо же было мне что-то говорить.
— Васенька мой, хороший, спасибо тебе, — она прижалась щекой к его плечу.
— Не за что. Только ты, Лена, все-таки будь поаккуратней. А то влопаешься с тобой, и дадут лет по пятнадцать. Может, пока завязать?
— Боишься? — засмеялась Кудрявцева. — А мы уже влопались!
— В каком смысле? — сердито спросил он.
— Да я шучу, не бойся. И почему ты сказал — завяжем? Ты себе новую машину купил? Купил, купил. Я не такая дурочка, я ведь вижу, что у тебя новая машина. А на что? На мое золото, на мои деньги. Ладно уж, не отпирайся и не делай такие глаза. А я, может, Василий Митрофанович, такую же хочу. Пусть я не умею ездить, ничего, зато у меня зять Саша умеет, он меня всегда покатает. А мне будет приятно, что у меня тоже своя машина. Я вон еще раствор взяла, а если не хватит — снова возьму. Так что рано завязывать. Ты сколько патрончиков из того раствора, какой у тебя прошлый раз оставался, сделал?
— Нисколько. Тарзан банку как двинул лапой и пролил. Я его чуть не убил граблями.
— Ой, Вася, он же ядовитый, даже смертельный. Тарзан не лизал?
— Нет, я прогнал его. А потом все убрал и руки бензином вымыл.
— Ничего, ты, Василий Митрофанович, не расстраивайся сильно. Я сегодня много раствора взяла и еще принесу.
Только к восьми вечера, когда телефонные звонки стали реже, Алексеев смог принять Панкратова и Матвеева и выслушать их доклады в спокойной обстановке. Пока они говорили, Алексеев, открыв папку с информацией по «старателям», молча делал какие-то карандашные пометки. Оба доклада заняли девять минут.
— Все? — спросил он.
— Все, Михаил Павлович, — потупился Панкратов, сосредоточенно глядя на сильные руки сидящего напротив Матвеева, слоено в них была загадка, которую надо разгадать.